Страница 116 из 154
Караульный слегка поклонился.
— Узнаешь? — спросил человек.
— Как не узнать, ваше высочество, — выговорил часовой.
— Ты меня не бойся, — продолжил первосвященник с той же усмешкой в глазах. — С вашего иренарха будет большой спрос, с остальных — малый.
— А я и не боюсь, — ответил караульный. Он действительно успокоился, мерзкая дрожь в коленях прекратилась. Будь что будет.
Возможно, Севин ожидал, что перед ним падут на колени с просьбой о пощаде, но виду не подал. Он почти милостиво кивнул караульному:
— Иди, звони дальше. Поднимай все поселки, а они пусть пошлют весть в Табир. Пусть никто не смеет говорить, что я являюсь, как тать в ночи.
Часовой медленно зашагал обратно к вышке, оглядываясь и недоумевая, зачем его вообще заставили спускаться. Он слышал еще, как первосвященник отдавал распоряжение послать гонцов:
— Отправляйте к горам. И чтобы они там не медлили…
Далеко на востоке послышался грохот, подобный взрыву, раскатам грома, треску артиллерийских орудий. Это ломался лед на Великом море. Гул освобожденных волн взметнулся в небо. Караульный тяжко вздохнул — на Луне каждый новый день предвещал мало радости, но этот, похоже, не принесет ее вовсе.
Лагерь просыпался рано. Дозорные с удвоенным рвением посматривали по сторонам. Разведчики набирали талую воду во все бутыли и баклажки, разводили костер, проверяли оружие. Настроение у всех было приподнятым, ибо рассвет — один из тех недолгих временных промежутков, когда нападения шернов можно не опасаться, крылатые чудища любят поспать. С утра могут появиться разве что выворотни-одиночки, но их отбить проще простого. Люди умывались талой водой, те, кто помоложе и поздоровей, раздевались до пояса и обтирались снегом. В котелках булькала похлебка из засушенной заранее рыбы и кореньев, остатки хлеба жарили на прутьях. За ночь все изголодались, как собаки, и запах щекотал ноздри. Кто-то вспомнил, что накануне вечером совсем недалеко видел гнездовище птиц на скале, и эти слова были встречены одобрительными криками.
Ивата растерся снегом и обсыхал на утреннем солнышке, когда к нему прибежала заплаканная Вислава:
— Дядя Сакко, Моисей пропал! Победоносец!
— То есть как? — Ивата стащил с веревки выстиранную с вечера рубашку, та за ночь промерзла, не успела оттаять и похрустывала в руках.
— Так! Он ушел! Он вот этому дурню записку оставил.
«Дурень» стоял рядом, и вид у него был только слегка виноватый. Донат крутил в пальцах бумажку, Вислава вырвала у него послание и протянула Ивате.
— Вот, глядите! Пишет, чтобы его искали часов через десять после рассвета на том же месте, что год назад. И еще «не волнуйтесь». Вот как оно не волноваться-то?
Ивата просмотрел послание Победоносца, коротенькую записку в одну строчку крупными буквами. Поселенцы для письма использовали ветки местного кустарника, опаленные на огне, они оставляли четкие угольные следы, писать ими можно было не хуже, чем употребляемыми в городах карандашами со свинцовой краской. Гораздо больше вождя поселенцев поразила бумага.
— А лист такой у него откуда?
— Отдали на Теплых прудах, это отца его книжица. Да не в бумаге дело. Вот куда он ушел?
Донат проворчал:
— Ушел, значит, знал. Сами Победоносцем кличете, а не доверяете, ровно дитя неразумное…
— Да тут одному опасно, будь ты сто раз Победоносец! — закричала Вислава. — Хоть сам Старый человек! Мороз! Ветер! Шатуны! Шерны!
— Все-все, тихо! — скомандовал Сакко. — Сейчас после завтрака все равно снимаемся и в путь. Значит, пойдем туда. Ты сама помнишь, где он нашелся?
— Помню, — ответила Вислава со слезами. — Так за десять часов что может случиться!
— Мы же Победоносцем кличем, — сказал медленно Ивата. — Значит, ничего.
Подняться на веревке по стене, окружавшей Герлах, было так себе планом, Мэсси это понимал не хуже любого другого. Правда, на Луне до сих пор человеку не помогал шерн, так что авантюра имела кое-какой шанс на успех. Утром шерны из домов почти не показываются, ждут, пока прогреется воздух. Выворотни тоже не высовываются наружу, разве что для каких-либо работ, и тогда особо не присматриваются друг к другу. За прошедший год Мэсси раздался в плечах и больше не отличался от выворотней слишком тонкой костью, щетину на подбородке он старательно соскоблил перед уходом из лагеря. К тому же утром город окутан дымкой тумана. А уж если рядом будет идти шерн, никто ничего не заподозрит. Ну, не должен.
План проникнуть в ход под башней Корнута они составили на том плоскогорье после извержения Шиккарда. Так оно вышло, что Мэсси сказал про пещеру и про пугающие цветовые надписи, а Септит ответил, что он знает, и добавил, что шерны уже ничего не могут спросить у той стены. Раньше могли, а теперь нет. Нужны руки без Благословенного заряда, и выворотни тоже не годятся. Разве что сам Корнут, он очень стар, и, возможно, ему известен какой-то способ. Мэсси подосадовал, что снаружи в подземный ход не попадешь, только из Герлаха, и Септит предложил попробовать вместе. Он был шерном и не заморачивался сомнениями вроде «ах, это опасно».
Веревка казалась почти теплой даже по сравнению с собственными руками. Чтобы понадежнее ухватиться за нее, Мэсси пришлось снять рукавицы. Он попытался лезть, но веревка сама дернулась и поползла вверх. Септиту, как и любому первожителю, втащить на стену взрослого человека было вполне по силам. С обледеневшей скалы открылся Герлах.
Город не изменился за прошедший год. Все тот же белый туман, струясь, обвивал дома, башенки, редкие деревца. Стены, покосившиеся и обросшие мхом за тысячелетия, окна, в которых поблескивал отражавшийся рассвет. Пахло прохладой и свежестью. Воздух был чист, а мир вокруг невероятно хрупок.
— Что в городе? — отдышавшись, спросил Мэсси. — Сейчас спокойно?
— Будь неспокойно, я бы не бросал веревку, — Септит ответил хрипловатым, изменившимся за год голосом, не на цветовом языке, потому что сам постоянно поглядывал по сторонам. Видимо, не так он был уверен насчет безопасности. — Но новости плохие.
«Хонорат!» — это была первая мысль, пришедшая Мэсси в голову. Спросить он не успел, Септит продолжал говорить вслух:
— Старый Корнут при смерти. Он потерял сознание два дня назад и так лежит в башне. Если он умрет, не приходя в сознание… — Септит не договорил, но Мэсси понял. Никогда еще Луна не оставалась без Верховного шерна, никогда не прерывалась череда летописцев Каменной книги. Пророчеств на этот счет не существовало, но смерть хранителя знаний стала бы шоком для первожителей, даже для тех, кто считал древнюю летопись бесполезной традицией.
— Тебе сказал твой отец, господин Граний? Ты жил дома?
— Нет, — это слово Септит промерцал нетерпеливыми синеватыми оттенками. — Мы идем? Времени немного.
— Идем!
Туман шутил с эхом. Он приглушал звук шагов рядом с идущим и в то же время уносил отголоски в сторону. Казалось, кто-то идет то следом, то сбоку, то опережает — отовсюду слышались четкие человеческие шаги и неровная поступь шерна. Пусть, если кто-то вышел так рано из дому, решит, что шерн ведет выворотня на утренние работы или дает какое-то поручение…
— Его охраняют? — спросил Мэсси как можно тише. Если бы можно было пройти по Герлаху, побродить по долине! Он бы обрадовался даже возможности зайти в барак выворотней!
— Нет, — Септит теперь мерцал на цветовом языке, и приходилось забегать вперед, заглядывая ему в лицо. — Он же Верховный шерн. У него все по-другому. Если ему станет лучше, он сумеет позвать остальных.
Мэсси кивнул. Шерны хворали редко, выздоравливали без лекарств, сидеть рядом с постелью больного и надоедать ему заботой считалось просто невежливым, а положение Верховного шерна было настолько обособленным! Совершенно естественно, что они не стали тревожить старика. А для людей было бы жестокостью бросить больного без помощи…
Все происходящее казалось сном. Городские улочки, такие знакомые и привычные, вдруг сворачивали не туда, или же Мэсси подводила память. На секунду пришла в голову мысль, что это Септит ведет его не в башню Корнута, но тут же стало стыдно за эти мысли. Вот что значит — пожить среди людей. Он так скоро себя начнет подозревать.