Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 114 из 154

— Ты уверен? — Никодар немного обиделся, но не мог не признать правоту Сакко.

— Уверен. Чтобы он согласился на наши условия, нужно поймать его самого, а это пока никак. Так сколько ружей твои солдаты отдадут? Двадцать, тридцать?

— Дешево ты меня ценишь, — проворчал Никодар. Сакко пожал плечами:

— Ну, я могу попросить и сотню ружей, десять ящиков с патронами…

— Двадцать дадут, — быстро сказал Никодар.

 

Военный лагерь северяне разбили удачно — рядом с рекой, на открытом месте, так, чтобы никто не подобрался к нему незамеченным. Но с одной стороны местность все же круто поднималась к нагромождению скал. Здесь, недалеко от горной системы Южного полюса, трудно было найти совершенно ровную долину.

Палатки окружал возведенный солдатами земляной вал с частоколом, в центре стояли ящики с боеприпасами. Часовые прохаживались снаружи, время от времени поглядывая на небо. Крик, потревоживший их, раздался именно со стороны нагорья:

— Хорошо вы тут устроились, как я погляжу! Может, патронами поделитесь? — человек кричал, приставив ко рту сомкнутые руки. Часовые переглянулись. Шутник быстро нагнулся, и теперь его невозможно было достать выстрелом.

Несколько человек бросились к склону. Непрошенный гость сверху выкрикнул:

— Эй, не советую за мной гоняться! А то своего генерала не досчитаетесь! Слышите, у нас ваш Никодар! А что с вами сделает Севин, если он погибнет? Шкуру заживо спустит!

— Докажешь чем? — яростно закричал воин, одетый побогаче других. — Врешь! Я до тебя доберусь!

— Вы не слышали взрывов? — наглец чувствовал себя в безопасности в своем укрытии. — Ваши товарищи мертвы — все! А чтобы вы поверили мне, вот вам!

Круглый предмет вылетел сверху и покатился вниз. Солдаты шарахнулись, будто ожидая увидеть отрубленную голову, но то был просто шлем. Покореженный, потерявший блеск серебряный шлем, ранее принадлежавший Никодару.

Командир осмотрел находку, принесенную часовыми, и крикнул в ответ:

— Ты врешь! Наш генерал погиб при взрыве, а ты нашел его труп, тварь! Ни единого патрона!

— Так слушайте его сами! Только без глупостей, начнете стрелять — мы ему тут голову отрежем и тоже кинем вниз!

На склоне появилось несколько фигур. Солдаты внизу подняли было ружья и снова опустили их.

— Эй, Друд! — послышалось сверху. — Дайте им, что они просят.

Солдаты переминались с ноги на ногу, поглядывая на командира. Самый усердный часовой подскочил ближе:

— Господин Друд! Позвольте, мы вверх заберемся в обход! Они нас и не заметят!

Командир жестом велел ему замолчать и после паузы крикнул:

— Условия ваши какие?

Требования оказались приемлемыми, и командир поспешил согласиться, пока негодяи не запросили большего. Несколько воинов поднялись на середину холма вместе с тележкой, нагруженной ружьями и боеприпасами. Сверху крикнули:





— Нормально, спускайтесь!

Чтобы поторопить солдат, вслед им полетела стрела из арбалета. Усердный часовой пригрозил вершине холма кулаком. Воины спустились к подножью:

— Ну, забирайте!

— Вы только без глупостей, — предупредили сверху. Несколько оборванцев, кубарем скатившись по склону, потащили в свое укрытие тележку с грузом. Собак вели следом.

Последний бродяга скрылся с глаз. Какое-то время вершина холма была пуста, командир уже собирался отправить солдат в обход, но тут на вершине показалась человеческая фигура.

— Господин генерал! — ахнули снизу.

Никодар, слегка пошатываясь, спускался по неровному склону. Навстречу ему кинулось сразу пять или шесть воинов. Не доходя до солдат несколько шагов, Никодар вдруг пошатнулся и тяжело осел на землю.

— Господин Никодар! — солдаты кинулись поднимать упавшего военачальника.

— Убили! — прошипел один, оборачиваясь к вершине. — Небось, ножом…

Другой солдат, постарше, помотал головой. Кожаные доспехи генерала были в пыли, лицо и руки покрыты ссадинами, но никаких серьезных ран больше заметно не было. Солдат приложил ладонь к лицу Никодара и сразу отдернул:

— Да у него же лоб — кипяток!

Прочие воины закивали, соглашаясь. Оборванцы не причинили Никодару вреда, генерал свалился в приступе жестокой горячки.

 

========== Проснуться на рассвете ==========

 

Свет медленно прибывал. Вот уже половина небосвода стала бледно-золотистой, и снег искрился так, что приходилось жмуриться. Стена Герлаха нависала сверху мрачным серым пятном. Здесь участок склона был особенно крут, Мэсси поднимался, держась за спрессованный ночными морозами плотный снег или просто за неровности почвы. Ну да подобрался же именно сюда год назад отряд воинственного удальца Алеко. И даже металлические полосы, из которых в прикрытии лесочка склепали пушку, смогли протащить. Вот только лесочка того нет — сожгли, чтобы больше никому в голову не пришла светлая идея снова подкрасться и атаковать Герлах.

Самый трудный участок пути все равно был не у самой вершины, а на середине горного склона, где потоки воздуха напрочь сдували снежный покров. Мэсси сам не знал, как преодолел его. Он уже тысячу раз пожалел, что рискнул ночью и один отправиться в такой путь. Но ни Виславе, ни Сакко об уговоре с Септитом ничего рассказывать было невозможно — Вислава бы точно костьми легла на дороге, но не пустила бы его в обитель шернов. Сакко, хоть и перестал видеть в сыне Победоносца неприспособленного к жизни чудака, тоже не понял бы желания тайком проникнуть в Герлах. Мэсси просто оставил записку Донату, взяв с него обещание никому ничего не говорить.

Конечно, Септит сегодня мог и не ждать, ведь прошло больше лунных суток с извержения на Шиккарде. Первую ночь маленький отряд провел в небольшом покинутом селении. Здесь строили жилища еще в первый год после Южного похода, когда рассчитывали занять всю страну, кроме гор у самого полюса. Но оказалось, что здесь везде тайные ходы первожителей, и потому постоянные дома ставить нельзя. У каменных твердынь обосновались только бродяги-разведчики, промышляющие охотой или даже грабежом соседних селений и постоянно меняющие место ночевки. Вот так и эти дома оставили, толком в них не пожив. Зато теперь они пригодились, а перед уходом хозяйственный Донат в качестве трофея забрал с собой чудом сохранившийся котелок.

Утром отряд уходил лесом от компании шернов, которые, как стая хищных птиц, кружили сверху. Первожители не успокоились, пока не отогнали людей далеко на юг. Там уже отряд смог задержаться и подумать о хлебе насущном, а за неимением хлеба — о птице, рыбе, что ловилась в бегущих с гор ручейках, и съедобных кореньях. Но из гостеприимного редколесья все же пришлось уходить: тут были опасны уже не шерны, а солдаты-северяне.

До склонов Герлаха добрались только к вечеру. В свете заходящего солнца трава казалась бурой, огромная гора величественно поднималась в небо темной громадой. У Мэсси совершенно неожиданно защипало в глазах. Ему ведь тоже не было места ни в одном уголке Луны, а появись он среди бела дня в городе шернов, его просто разорвали бы на части.

Но расчувствоваться по поводу возвращения в родные места ему не дали. Близился даже не закат, а ночь, нужно было успеть разбить лагерь и запасти дров в ближайших лесочках. Поселенцы, удивляясь и гордясь, что Победоносец вместе с ними копает землю и рубит дрова, все же старались оградить Мэсси от самой тяжелой работы, поминутно предлагая отдохнуть. Но Мэсси продолжал орудовать лопатой, радуясь уже тому, что чувствует себя лучше некуда. Последний приступ кровохарканья случился на Шиккарде, и как будто болезнь там и осталась, она не посещала его уже целые долгие сутки!

Из одежды у поселенцев нашлись почти подходящие ему по росту простые серые штаны и рубашка. Возможно, эту одежду сняли с убитых выворотней, но для Мэсси так было даже лучше. Под утро он ушел, обогнув сонного часового, укрылся за ближайшим скальным обломком и начал подъем к опоясавшей город стене.

И вот путь позади, скоро начнет просыпаться город, а где Септит? Обманул? Не смог прилететь? Септит ведь, как и он, вернулся в родной город тайком. Молодого шерна услал из Герлаха его строгий отец, господин Граний, недовольный тем, что наследника сбивает с толку старый Корнут. При всем почтении к Верховному шерну почти никто из первожителей не рвался занять его место. Беспечную молодежь пугала перспектива посвятить всю жизнь одному-единственному занятию и долгие столетия разрисовывать каменные шары.