Страница 107 из 154
Снова зашатался холм. Сверху в потоке песка рушился обломок скалы. Мэсси еле успел уклониться, толкнув вперед стоявшего спиной и не видевшего опасность Никодара. Холм, бившийся как в припадке падучей, подбросил обоих и швырнул в пространство. Два тела, скованные цепью, закувыркались вниз по склону.
Мэсси в первый миг оглушило ударом, но уже следующий толчок привел его в себя. Он предпочел бы катиться по камням в беспамятстве, ибо ощущения были не из приятных. Вокруг, помимо камней, крутился песок, он лишь слегка смягчал удары, но щедро набился в глаза и рот. И в тот миг, когда казалось, что это падение будет вечным, они вдвоем растянулись у подножья холма.
В теле не осталось ни одной целой кости, уж наверняка! Мэсси перекатился на живот, приподнялся на четвереньки. Дождь из песка не прекращался. Он с трудом поднял голову — вверху с холма спускались, ковыляя, несколько почти неразличимых за стеной пыли фигур.
Новый фонтан песка выплеснулся на их пути. Огромный валун покатился вниз, чудом просвистев мимо. Фигурки остановились. Свежий разлом перекрыл беглецам дорогу.
Видно было, как солдаты поднимаются обратно на вершину, рассчитывая переждать извержение там.
— Спускайтесь! — попытался крикнуть Мэсси, выплюнул горсть мелких камешков и песка, крикнул еще раз — бесполезно. Они просто не слышали.
Он встал на ноги, но не смог выпрямиться — руку тянуло к земле. Никодар. Генерал был мертв или без сознания, лицо покрылось песчано-кровавой коркой. Мэсси встряхнул его, пытаясь привести в чувство, но Никодар лежал недвижно, словно мертвец, и, при попытке его поднять, обвисал тоже как мертвец. Мэсси, вспоминая все лунные ругательства, — мысленно, потому что говорить не было ни сил, ни времени, — перехватил тело своего тюремщика свободной рукой поперек и с трудом взвалил себе на плечи. От навалившейся сверху тяжести он пошатнулся, но устоял, и, прихрамывая, бросился прочь к плоскогорью.
Морские валы перекатывались лениво, то натягивая, то морща перламутровую поверхность воды. Пахло солью и влагой, иногда волны взлетали, оставляя клочья пены на бортах. Ветер шумел в парусах. От горизонта до горизонта не видно было ни облачка, до экваториальной полосы бурь оставался еще порядочный участок пути.
Кормчий, стоявший у специального рычага, начал дремать, и тут же получил тычок под ребра. Он вскинулся, обиженно посмотрел на толкнувшего его крепкого седобородого старика.
— Чего вы, господин Анна? — спросил кормчий, почесывая бок. — Тут спокойно, когда и подремать, если не сейчас! Вот у экватора надо быть начеку.
Мореход говорил правду. Великое море оставалось спокойным большую часть суток, лишь в полдень с востока на запад через него проходил грозовой фронт, берущий начало у полюса. На экваторе облачные валы сшибались, разбегаясь по всей нулевой широте до границ Пустыни.
Анна нахмурил брови и указал на легкое светлое пятнышко далеко впереди, кормчий прищурился и подал товарищам знак подойти ближе.
— Это не облако, другой корабль, — сказал он. Анна кивнул.
Моряки собрались на палубе, выстроились вдоль бортов, многие держали в руках луки или арбалеты, все сумрачно переглядывались. До сих пор Луна не знала морских сражений. До появления на Луне Марка никто и никогда не пытался атаковать корабли шернов, кроме случаев, когда те уже стояли в гавани. При Марке первожители потеряли выход к морю, а людям не было нужды противостоять друг другу на воде, — раньше не было.
Южане молча смотрели, как приближается к ним корабль с материка, бывшего родным, а ставшего враждебным. Уже слышно было, как хлопали по ветру паруса и скрипели весла в уключинах. Северный гость пока не обнаруживал враждебных намерений, хотя и плыл близко, настолько, что можно было различить лица людей. Корабль северян был больше размером и явно тяжело нагружен, настолько глубоко он сидел в воде.
— Эй, Арон! — крикнул вдруг Анна, подойдя к самому бушприту. — Ты ли это, старый друг? С чем плывете? С миром или с войной?
— Анна! — донеслось с соседнего борта. — Я еще удивлялся, у кого такая же роскошная борода. Что, тебя выпустили из-под ареста?
— Откуда знаешь?
— Слухами Луна полнится!
— Выпустили. Неужели по старой дружбе не скажешь — что, воевать нас плывете?
— Будь спокоен, Анна! — крикнул в ответ Арон. — Воевать, но не вас. Шернов. Говорят, они там страх потеряли?
— Есть немножко.
— Теперь найдут! У себя в горах найдут! Ты мне теперь говори, зачем плывешь! На родину вернуться вздумал? Или помощи просить?
— Да есть ли смысл просить ее?
— От шернов есть, а вот еще в чем, прости, советовать не могу! Сам знаешь, я у Севина в услужении! Не наоборот!
— Как ты один плывешь? Где Никодар?
— Никодар впереди уже, с недругами нашими разбирается! Анна, мой совет — назад не торопись, жарко будет! Особенно у гор!
Последние слова еле донеслись сквозь ветер. Корабль с Теплых прудов устремился далее. Южане смотрели вслед. Кто-то вздохнул с облегчением, кто-то вернулся к работе. Анна огладил бороду и скомандовал рулевому:
— Поворачивай.
— Куда?
— Назад. Полный назад.
— Это почему? — спросил тот, но приободрился, ибо на Север никто из команды особо не рвался, страшась гнева первосвященника.
— Видел, как они погрузились в воду? Чуть волны не черпали. Что у них может быть на борту?
— Порох! — обрадовался кормчий. — Пусть втридорога…
— Не нам они хотят помочь, ох, не нам! — мрачно сказал Анна. — К горам они подбираются. Севин с Теплых прудов никуда не денется, а они нам весь Юг разнесут. Так что поворачивай обратно.
Кормчий послушно взялся за рычаг, предупредив:
— Но сильно торопиться не след, пусть хоть за горизонт уйдут. Вдруг бы они в нас стрелять начали…
— С Ароном мы в Южный поход ходили, — ответил Анна, следя глазами за ускользающим белым пятном далеко на воде. — Вот он по человечески и отнесся. Никодар, может, и начал бы палить. Все, давай. Полный назад.
Тревога. Она как поселилась в сердце первосвященника, так и не отпускала, всаживала парочку острых шипов поглубже, радовалась, когда понтифик подскакивал среди ночи, как очумелый, слегка отступала за дневными заботами и снова оживала, стоило прекратить заниматься сиюминутными делами и немного задуматься.
Разве когда-либо было безопасней, спрашивал он себя, и самому себе же отвечал, — нет. Либо нужно было без конца отправлять помощь неокрепшим колониям, либо тянулась ниточка, раскрывавшая очередной заговор, либо начинал бунтовать простой люд, обнаглевший и распоясавшийся после прибытия на Луну лжепобедоносца… впрочем, как знать? О золотых былых временах, когда чернь знала свое место, свидетельствовали только старики.
Теперь он и сам — почти старик. Может, этим объясняется его нынешняя тревожность. Всего лишь ноет старое сердце, всего лишь кости просятся на покой.
Все складывалось пока достаточно удачно. Перемен не было, и в его случае то было к лучшему. Отбыл на Юг племянник, верный человек, правая рука, но у Севина этих правых рук было что лапок у ящерицы-многоножки. В столице оставалась старая гвардия, извечные охранники храма. Берега тоже охранялись надежно.
И все же, и все же… Ночью Севину снилось, что его душат страшные черные лапы, чудовищная тяжесть ложится на грудь, и вдруг все исчезает. Он встает, бредет, пошатываясь, по комнатам — вся прислуга мертва, в доме не осталось никого живого. Площадь покрыта мертвыми телами, у причала стоят недвижно корабли, ветер не играет в их парусах. Море застыло зеркалом, не слышно ни звука. Он поднимает голову к небу: исчез голубой цвет, всепожирающее солнце висит среди черноты в окружении ярких звезд. Севин хватает воздух ртом, но воздуха нет. Он, наконец, кричит срывающимся голосом и просыпается от собственного крика.
На другой день после отъезда Никодара Гервайза разбил удар. Разбил частично, к обеду толстяк вроде уже немного оклемался. Как донесли слуги, богач ходил с палочкой, приволакивая ноги, лицо у него скривилось и язык заплетался. С учетом того, что Гервайз-старший в свое время умер именно от удара, сыну его теперь стоило очень беречься.