Страница 103 из 154
Азе он не рассказывал про попытку дезертирства, которая к тому же ни к чему не привела. Только Матарет в следующий вечер смотрел еще более печально, и Данияр, снедаемый новым приступом чувства вины, взялся за расчеты так рьяно, что сделал несколько ошибок.
Приближался день пробного полета, а заодно и дата концерта, который стал бы лебединой песней для Азы. Впрочем, она перестала называть его последним. Когда она говорила о планах на будущее, у нее все чаще проскальзывало: «А потом я полечу на гастроли в Египет», или: «Надо будет провести еще один спектакль». Она не отказалась от мысли уйти со сцены навсегда, но и не относилась к ней слишком серьезно. И еще — это было неожиданно — она сомневалась в успехе предстоящего выступления.
Данияр сначала не верил ей и считал ее слова обычным кокетством. Он прекрасно знал, что Аза не из тех, кто мало себя ценит. Матарет тоже дежурными словами наемного работника начинал убеждать певицу, что у нее великолепный голос, публика обожает ее и абсолютно все примет на ура. Аза улыбалась, слегка склонив голову, и молчала, лишь однажды сказала в сердцах:
— Голос? Я знаю, что я первое меццо-сопрано мира. Только разве они слушают голос? Разве они слушают слова? Они больше пялятся! — и внезапно выскочила из кабинета. Данияр с Матаретом переглянулись — и один вернулся к работе, а второй сделал вид, что ничего не было.
Чем ближе был день концерта, тем чаще Аза приходила в рабочий кабинет и рассматривала чертежи, хотя ничего в них не понимала. Матарет из деликатности наоборот стал все чаще оставаться по вечерам у себя. Расходные статьи тем временем все росли. Особенно много требовалось топлива, в один вечер Данияр рассчитал наконец приблизительную стоимость полета и возвращения. От полученной суммы немудрено было хлопнуться в обморок, но Аза посмотрела довольно-таки равнодушно, как будто не ей предстояло решать этот вопрос:
— Задача определена, уже что-то.
И все же на другой день она сидела в кабинете с серым от усталости лицом, курила весь вечер одну сигарету за другой (чего за ней в последнее время не наблюдалось), а выбросив очередной окурок, уткнула голову в руки и глухо сказала:
— Я у Катаржины была, Марковой сестры. Муж у нее большой чиновник, связан именно с комиссией. С чем же еще, этакий святоша. Как и она. Они с его матушкой меня за человека не считали. Ну ничего, если что-то нужно сделать, я не гордая. Все же встретилась лично.
— А она? — спросил Данияр, уже понимая, что ничего хорошего встреча не принесла.
— Она? Поджала губы и сказала, что ее несчастный брат наверняка мертв и похоронен в неосвященной земле, что гнетет ее днем и ночью. Пришлось спросить, не хочет ли она в таком случае поспособствовать, чтобы останки были перевезены в освященную землю. Она поджала губы так, будто их у нее и нет, и скорбно всхлипнула, что каждый сам несет свой крест, что у нее самой много грехов, и она не может брать на себя еще грехи брата, безбожника и авантюриста.
— Обойдемся без Катаржины и ее поджатых губ! — решительно сказал Данияр. — Я тут уже кое-что прикинул, только нам понадобятся горы.
— Татры! — оживилась Аза.
— Низковаты, если только Монблан… Или ехать в Азию. Только перевезем ли мы машину?
— Скажу, что это антураж для выступления, — Аза совсем развеселилась. Остаток вечера работа не шла, они смеялись, шутили, говорили обо всем, как старые друзья, и в итоге Аза оказалась в его объятиях, поцелуи пахли сигаретным дымом и еще почему-то горечавкой. Только на них все и закончилось, Аза освободилась и сказала, поправляя прическу:
— Прости, но не получится. Видишь ли, ты слишком хороший человек, чтобы я просто притворялась, большего от меня не жди, а тебе притворства недостаточно, ведь так?
На другой день она мурлыкала и напевала, как обычно, а на его хмурый вид заметила только:
— Обидно, я понимаю, но что я могу поделать?
— Не обидно. Кварталов красных фонарей в городе полно, — сказал он со всей язвительностью, на какую был способен. Аза скорчила насмешливую гримаску:
— Ну, если это твой уровень!
Данияр опять уткнулся в работу, а Аза, довольная, как Ренардетта после хорошего ужина, выскользнула из комнаты.
— Я туда не ходил, — крикнул он ей вслед на всякий случай, но она ничего не ответила.
На следующий день Аза уехала куда-то по делам, и в кабинет заявился маленький секретарь. Посидев, как обычно, тихо и незаметно, он неожиданно сказал:
— Дэн, вы знаете, есть такая штука — пружина.
— Есть, — не понял Данияр. — И что?
— Если ее сжимать, — терпеливо пояснил Матарет, — она в конце концов разожмется и ударит. Причем не обязательно по тому, кто ее сжимал. Не судите строго, она как пружина.
Данияр вскипел.
— Вот только советов от убогих карликов я еще не просил! — рявкнул он и выскочил из дома, на ходу надевая пальто.
«Я слишком хороший человек? О нет, не слишком и вообще не хороший…»
Со срывами, извинениями, препонами, но работа все же шла. В загородном имении Азы несколько дней пускали фейерверки и шумовые ракеты, соседи пытались вяло протестовать, получили разъяснения, что репетиции разрешены полицией и необходимы для нового шоу, и относительно успокоились. Осталось перевезти за город капсулу и Ренардетту.
Данияр долго делал вид, что изучает в телескоп Луну, чертил и считал, и наконец выбрал для эксперимента день накануне концерта. Это была его маленькая месть за «слишком хорошего человека». Аза немного расстроилась, хотя старалась этого не показывать. Она нервничала все больше в приближении знаменательного дня.
В довершении всего снова заболел Матарет. Совершенно внезапно, на ровном месте его охватила страшная слабость, он мог только лежать, говорил и то с трудом. Пришедший врач долго прослушивал больного, спрашивал, не болит ли за грудиной, Матарет ответил, что сердце не болит, но слегка ноет левая рука и отдает под лопатку. Врач с важным видом сказал, что инфаркта, на его взгляд, нет, но постельный режим и сердечные капли необходимы. Матарет и так не мог соблюдать никакого режима, кроме постельного, и выслушал врача с ироничной усмешкой.
После ухода эскулапа маленький секретарь лежал в своей комнате, глядя в окно на светлеющий тонкий месяц и молчал. Зато Аза и Данияр говорили слишком много. Данияр обещал, что испытания капсулы с Ренардеттой пройдет успешно (в чем абсолютно не был уверен), Аза тоже обещала, что после концерта будет заниматься только постройкой корабля.
— Матт, главное, не падай духом, — говорила она весело. — Думай, что столько ждал, осталось совсем немного. Увидишь ты свою Луну. У тебя же там семья, наверное? Все время спрашиваю и все время забываю.
— Нет, — Матарет, не отрываясь, глядел на светящийся в небесах серп. — родители наверняка умерли, они были немолоды. Братья, скорее всего, забыли…
— А жена, дети?
— Не было, — он сделал паузу и заговорил громче, стараясь четко произносить каждое слово: — я так решил. Однажды, когда я был совсем молод, только вышел их подростков, я шатался по городу и забрел в бедные кварталы. Там казнили женщину… За то, что якобы ее коснулся шерн, а может, и в самом деле коснулся. Я даже пытался вступиться, молодой дурак. Но их было много. Ее закопали в землю по шею, по обычаю. А перед этим… Ну, вы сами понимаете, что они с ней сделали. Тогда я решил никогда не заводить семьи. Не плодить себя в таком мире…
Наступило мрачное молчание.
— Зачем же тебе туда возвращаться? — не выдержала Аза.
— Не знаю, — прошептал Матарет. — Просто — мне надо. Да, еще. Иногда, когда вы думаете, что на вас никто не смотрит, у вас такие же глаза…
Аза быстро встала и вышла. Больше к этому разговору они не возвращались. Матарет терпеливо ждал полета на далекую и жестокую родину, Данияр проводил последние испытания, Аза держалась спокойно, немного холодно и отчужденно.
Данияр остановился перед домом Азы и дернул веревочку колокольчика. Почти сразу за дверью послышались шаги, дверь открыла старшая горничная Софи.