Наследство Осириса

- Кто такой Херихор?

- Жрец, узурпировавший власть - не сам, через сына.

- Жрец… Интересно. Сети Первый попадает в этот период?

- Да, он и еще лет двести после него.

- Двести лет, - потрясенно прошептал египтянин. - За двести лет следов не останется… - Он помолчал и добавил прежним надменным тоном: - Нет, я ни по чему не тоскую.

- Если бы еще знать, почему тот период закрыт. Это бывает из-за явлений, которые считаются сверхъестественными.

- Вход для непрошеных гостей могут закрыть только боги.

- Слишком это обобщенно. Машину, чертеж которой я тебе показывала, ведь не боги построили.

- Да, не они. Богам не нужны никакие машины, никакие приспособления, никакие жертвы - все это сказочки для простонародья. Они могут выполнить все в единый миг, и у них хватит для этого собственной силы и могущества. Но есть другие сущности, которые много могущественней нас, людей, и все же сами ничего сделать не могут. Вот им и необходимы жертвы и механизмы.

- А ты умеешь отличать?

- Да, иначе я бы не был верховным жрецом, - выпалил Имхотеп, увлекшись. - Проговорился. Значит, ты был жрецом.

Египтянин высокомерно молчал.

- Ладно, я не спрашиваю, за что могли казнить и замуровать человека, занимающего такой пост - разве что ты устроил при храме подпольный атеистический кружок.

- Что?!

- Извини, просто хотелось тебя чуть-чуть развеселить.

- Пока что ты веселишь себя.

- Ну извини еще раз. А вы не боялись обращаться к таким силам? Они ведь наверняка требуют плату.

- В этом ты права. Кто-то готов был платить, кто-то знал, что рассчитываться придется не ему, кто-то относился достаточно легкомысленно - здоровье или возвращенная молодость стоили жертв в его глазах.

- Или богатство?

- Нет, а чем они расплачивались, по-твоему? Хотя не думаю, что этим силам нужны деньги, вот посредникам, служителям - да. Правда, получив желаемое, многие все равно платили чем-то иным, самым дорогим.

- Жизнью близких, душой?

- Почему ты так спрашиваешь?

- А ты сам когда-нибудь… - начала Алиса, но Имхотеп ее резко оборвал, не дожидаясь конца фразы:

- Да, обращался. Нет, посредником между людьми и демонами не был. Теперь отстанешь с расспросами, наконец?

- Зачем? Если это приходилось оплачивать столь дорогой ценой? И ты говорил, что тебя должен был воскресить кто-то другой - что бы это дало?

После паузы Имхотеп ответил:

- Могущество. И если ты не понимаешь, что…

- Могущество-то зачем? По-моему, от него просто головная боль!

Он усмехнулся.

- До чего же ты и в самом деле наивный ребенок. Могущество само по себе меня тоже не привлекает. Но иногда это единственный путь сохранить то, что тебе дорого.

- Я поняла вас, дон Корлеоне.

- Кто-кто?

- Это герой одной книги, хочешь, принесу? Там речь идет о человеке, который жил в мире, где царило зло, и чтобы защитить своих близких, вынужден был сам стать преступником. Но это старая книга.

- То есть теперь у вас зло не царит и ничьим близким никогда ничего не угрожает?

Алиса хотела ответить: “А как же!”, но жрец смотрел так, что слова застряли у нее в горле. Казалось, этими черными глазами глядело на нее древнее божество, тысячи раз сталкивавшееся с человеческими грехами, глупостью, пороками. В комнате стало вдруг очень тихо. Алиса слышала стук собственного сердца. Тук. Панченга, рассуждающий о своих рабах. Тук. Бесф кривит губы, предлагая разделить с ним власть. Тук. Разваливающийся самолет на планете Генералов, в ушах - ветер, внизу фигурки, которые надо поливать огнем. Тук. Тук. Тук.

- Нет, - вздохнула она, наконец. - В нашем мире тоже надо защищать своих близких.

- Я и так понял. От хорошей жизни ты не читала бы заклинание в Лабиринте.

- А оно действительно обращается к Исиде…

- Да, к Исиде, Матери богов. Она может все, и ей не нужно черпать силу из природы, жертвенников, людской крови. Но боги помогают тому, кому сочтут нужным. Почему ты спрашиваешь, испугалась, что нужно будет платить великую цену?

- Нет, - Алиса вдруг почувствовала, что на глаза навернулись слезы. Этот человек не поймет ее, как бы она не старалась докричаться. - Ты, наверное, не знаешь, тебе это не знакомо, ты жрец. Когда близкий человек становится родным, роднее и быть не может. Когда ты долгое время мучаешься, чувствуешь себя одинокой, когда кажется, что ты по-настоящему никому и не нужна, что все твои достижения труха и ноль, когда важен один человек, один-единственный, и тут, о счастье, оказывается, что он думает вместе с тобой, что вы одна душа и одно сердце, что ты не одинока, наконец. И вдруг сразу все кончается, и то, что ты любишь, у тебя отнимают, вырывают с кровью. Тогда не страшно заплатить любую цену.

Она оборвала свой монолог, чувствуя себя круглой дурой - расчувствоваться перед пришельцем из древнего мира, для которого ее мысли всегда будут чужды и непонятны. Но Имхотеп смотрел на нее по-другому - будто в изменившемся за три тысячи лет мире наконец появилось что-то знакомое. Так человек, надолго покинувший родной дом, вдруг обнаруживает под пластиковым покрытием старую кирпичную кладку, у которой играл в стукалочку в давно забытом детстве, или гладит по голове седого от старости пса, которого оставил щенком.

- Оказывается, у нас с тобой больше общего, чем я думал, - сказал он. - Меняются дома и повозки, но люди ведут себя почти так же - и правда, это лучше, чем мир, населенный существами многомудрыми, никогда не ошибающимися, но бездушными. А теперь извини, но я не хочу больше разговаривать. Не из-за тебя, ты славная девушка - просто не хочу. Хочу побыть один.

- Только один вопрос. Ты не хотел бы съездить кое-куда? Далеко, очень далеко, но там может быть интересно.

- Куда?

- Я же говорю - далеко. В твое время ни один человек там еще не бывал. Мимо звезд, в металлической ладье, мимо небесной коровы за белую звезду Сопдет…

- Она же красная!

- Она стала белой*. И много еще тайн можно будет увидеть, неужели неинтересно? Понимаешь, я собираюсь в поездку вместе с нашими учеными и предпочла бы, чтобы ты отправился со мной.

- Но какая тебе от меня польза, я не разбираюсь ни в ваших механизмах, ни в ладьях, ни в науках.

- Ты узнаешь жертвенник, если увидишь? Или существо, обладающее сверхъестественной силой?

Он помолчал, прислушиваясь к себе, потом слегка наклонил голову.

- Да, думаю, что да.

- Подожди, еще один вопрос. Ты не знаешь, что это за язык?

Алиса рылась в браслете в поисках нужной голографии. Найдя, смахнула книгу, которую читал Имхотеп, со стола (под негодующий возглас египтянина) и расположила изображение посередине.

- Смотри.

В воздухе повис металлический коготь, серый и совершенно не отполированный. Его кончик хищно заострялся, его поверхность была покрыта мелкими значками, напоминающими древнюю клинопись.

Имхотеп обошел голограмму вокруг.

- Что это?

- Часть жертвенника. Я сейчас подумала, что если у вас в стране строили нечто похожее…

Он замотал головой:

- Я никогда не видел подобного! А вот язык… Чем-то похоже на аккадский, но вот тут не хватает части знака, и тут, и во всей строке. Это не надпись, или не целая надпись. Такой зуб был один?

- Нет, не один. Только я не догадалась сделать снимки всей Машины, мне было немного не до того, а теперь ее спрятали далеко на складе, куда у меня нет подходящего уровня доступа. Погоди, я видела еще похожую надпись, сейчас найду…

Следующий снимок представлял собой обрывок пергамента с похожими иероглифами. Это был еще один результат научных изысканий Найка, несостоявшегося Алисиного соученика.

- Человек, у которого я взяла пергамент, нашел его вместе с чертежом жертвенника. Вдруг это что-то значит?

Имхотеп смотрел на надпись, шевеля губами.

- Аккадский, но исковерканный, - сказал он. - Это заклятье, в которые вы теперь не верите, или нет, это предостережение.