Страница 4 из 17
Холодный душ и физические упражнения он полюбил страстной любовью — к тому же и тренажёры располагались на той же этажной площадке, что и их комната.
Одновременно Стат вдруг вспомнил недовольство матери его будущей невестой. Он долго терзался муками совести, не желая ничего предпринимать втайне от Флёр, но потом все же отправился к матери на работу и прямо спросил, почему она была против его брака. Мать немного повозмущалась, заявила, что вовсе не хочет быть сплетницей, но затем начала рассказывать. Мать вообще любила, чтобы ее упрашивали. Синоты, уверенные, что у эферийцев не бывает маленьких человеческих слабостей, глубоко заблуждались.
Профессор Клад, отец Флёр, был одним из известнейших учёных в области микробиологии. В год, когда на Эо была основана первая база, профессор уехал туда вместе с женой, тоже видным микробиологом. На Эфери остался их сын, подающий надежды молодой человек, автор нескольких научных статей. Его труд требовал время от времени подниматься на поверхность. Там и произошла трагедия — дикий, нелепый несчастный случай. Он перепрыгивал через трещину, и ее края неожиданно разъехались. Такое бывает раз в миллион лет.
Осиротевшие мать и отец срочно прилетели на похороны сына. Это спасло им жизнь. Базу на Эо обстреляли синоты. Погибли все исследователи, включая родителей профессора Клада.
Разумеется, не было человека, который не сочувствовал бы столь страшному горю. Все, кто мог, выражали соболезнование Кладу и его жене. Профессор весь почернел, ни с кем о своей тройной потере не говорил, не вылезал из лаборатории — нормальная реакция на смерть близкого человека. Окружающие надеялись, что постепенно боль утихнет, людям свойственно утешаться работой.
Через несколько лет стало ясно, что Клад с женой утешились не только работой. Увидев жену профессора и ее округлившийся живот, коллеги отводили глаза и вспоминали про какие-нибудь срочные дела в другом помещении. При всем сочувствии люди качали головами и вздыхали — жаль, что осиротевшая чета пошла на этот шаг, все равно ведь дитя отберут. Так было заведено многие годы.
На предохранение воздержанием эферийцы решились вскоре после катастрофы и переселения под землю. Для огромного количества людей отчаянно не хватало пространства и ресурсов. Были введены нормативы на воду и продукты, люди мрачно шутили, что и воздухом скоро начнут дышать по расписанию. Разумеется, противозачаточные средства цивилизация придумала уже давно, да вот незадача — все они допускали коэффициент неудач, пусть и совсем небольшой. Для пятидесятимиллиардного человечества эти скромные цифры превращались в несколько миллионов лишних рождений в год. На то, чтобы прервать уже наступившую беременность, эферийцы пойти не могли, любая человеческая жизнь была для них священна. Оставался один выход, который давал стопроцентную гарантию. Его и использовали, тем более, в эферийском обществе никогда не было культа телесных удовольствий. В сложившихся обстоятельствах воздержание казалось естественным — люди и так живут друг у друга на головах, это какое же жизнелюбие надо иметь, чтобы в таких стесненных условиях предаваться порокам.
Шли столетия, население сокращалось, но аскетическая риторика не менялась. Вместе с человечеством убывали и доступные ему ресурсы, строгих нормативов на воду и пищу уже не было, но мало ли, как повернется жизнь. Людей призывали к умеренности и душевной чистоте. Для новых поколений единственное за всю жизнь исполнение супружеских обязанностей (о внебрачных связях не могло быть и речи) стало таким же привычным, как и жизнь под землей, безвоздушная мертвая поверхность, черное небо и солнце среди звезд, и висящая сверху уродливая глыба Катагиса.
Иногда вторые дети все же рождались. У родителей их забирали, как и уже имеющихся первенцев. Ведь если люди не смогли обуздать собственные грязные желания, каким примером они бы стали для подрастающего поколения? Эферийцы боготворили детей, и такое наказание для них было хуже смерти. Да и отношение окружающих к нарушителям менялось, пусть и совсем незначительно.
Закон был един для всех — поблажек не делалось даже для тех, кто первого ребенка потерял. Случалось это крайне редко, но иногда ведь рождались и близнецы. Осиротевшим родителям глубоко сочувствовали и советовали заглушить тоску работой на благо общества.
Этот закон и нарушили профессор Клад с женой. Дочь у них изъяли сразу после ее рождения. А еще через год жена профессора поднялась на безвоздушную поверхность и открыла стекло гермошлема.
Потерявший абсолютно всех близких Клад вернулся на Эо и погрузился с головой в научную работу. Вскоре под его руководством группа ученых вывела новый штамм бактерий, ускоряющий разложение — так, убитый ящер или вырубленный папоротниковый лес уже через десять дней превращались в перегной. После этого Клад обратился с письмом к ученому сообществу, умоляя вернуть ему единственного родного человека — позволить забрать девочку из воспитательного сектора. Профессор обещал перевезти дочь на Эо и в благодарность работать над проблемой переселения ускоренными темпами. На новой просторной планете ведь и запрет на второго ребенка наверняка будет снят! К отцам эферийцы вообще были несколько более снисходительны, чем к матерям, ибо за чистоту помыслов в семье отвечает именно женщина.
Сообщество подумало… и, ввиду исключения постигшей беднягу трагедии и его заслуг перед обществом, девочку забрать разрешило. Так Флёр почти все детство провела на Эо, вернувшись на Холодную звезду только в начале занятий в высшей школе.
Стат, узнав о прошлом жены, несколько дней предавался самобичеванию за то, что полез узнавать семейные тайны Флер втайне от нее. Потом понемногу успокоился, пообещал себе не напоминать ей об этом никогда ни словом, ни намеком, и их жизнь потекла по-прежнему. По той самой причине они ссорились еще несколько раз. Да и не ссоры это были, просто Флер при любой, самой невинной попытке проявления супружеской нежности, ударялась в панику. Его ли она боялась или самой себя?
Физические упражнения. И холодный душ…
Стат-младший вырос, выбрал себе профессию такую же, как отец. И в общем-то, все было почти хорошо, когда подтвердился печальный факт — кора планеты уже с трудом выдерживает давление изнутри. Трещина, погубившая сына профессора Клада, не единственная, их с каждым годом становится все больше, через них улетучивается воздух из подземных хранилищ. С переселением на Эо нужно поторопиться!
…Пронзительный резкий звук разорвался в голове. Стат подскочил, запутался в одеяле, чуть не рухнул с кровати на пол. Где-то за стеной звенел звонок, усиливаясь, как сирена. Товарищи, такие же невыспавшиеся и взъерошенные, повскакивали со своих постелей.
— Где-то тревога! — решил астрофизик Гран. Он первым встал на ноги, прошел к двери, распахнул ее и крикнул:
— Что случилось? Авария?
Из коридора внутрь заглянул ухмыляющийся служащий.
— Просто звонок на побудку. Никогда не слышали? У нас так. Это знатные господа выбирают, когда вставать, а всем простым людям каждое утро такая побудка, чтоб не залеживались. Да и вас велено поднимать. Скоро за вами приехать должны!
Приехали за делегацией рано. Они еле успели умыться, перекусить, собраться с мыслями. Идеальная память эферийцев позволяла помнить заготовленную речь наизусть, но все же Стат начал повторять ее про себя, когда к ним в номер поднялся человек — не вчерашний секретарь, его заместитель. Прибывший с ним угрюмый синот с бледным, лишенным мимики лицом, притащил целый ворох мужских костюмов, которые обычно носили официальные лица. После некоторых возмущений и недоумений: «Это же неудобно! А галстук, так он называется, да? Так вот, он шею душит!» эферийцы переоделись на местный манер.
— Теперь мы похожи на синотов, — сказал Март, третий социолог, пытаясь заглянуть себе за спину. Зеркала в номере не было, о том, как они выглядят, они могли судить лишь по словам товарищей. Заместитель секретаря усмехнулся, выражение лица его спутника не изменилось ничуть.