QueenSnake

– А что обо мне?

– Почему ты никак не можешь найти себе постоянную работу? Слышала твои оправдания, что не хочешь быть рабом корпораций, но это же просто смешно. Каким образом моя работа в чёртовом «Лифте» может лишить меня свободы? Вечно у тебя только подработки. Остановился бы уже на чём-нибудь одном.

– Мне и так хорошо, – отвечал он. – Хочешь сказать, что я не могу сконцентрироваться на чём-то? Как будто диагноз мне ставишь в младших классах школы.

– Ну, выглядит именно так.

– Вот, значит, как я для тебя выгляжу? – в его голосе была лишь ирония. – Ты у нас психолог? Ну, давай, опиши меня.

– Могу и описать.

– Давай. Не жалей моих чувств.

– Ты из тех типажей, что отбирают для съёмок в рекламе какого-нибудь мужского геля. У вас, американцев, принято всё время улыбаться. После Лондона это так бросается в глаза. Там, в Англии, тоже вежливость принята, но куда более сдержанная, никаких тебе оскаленных зубов. Я заметила, что некоторым приходится прилагать усилия для этого, наверное, не тот тип лица, а вот у тебя лицо такое, будто оно всё время улыбается. У тебя это получается органично. Наверное, ты будешь улыбаться даже в могиле.

– У тебя сегодня, похоже, отличное настроение.

– Но внутри ты не такой, внутри ты совсем не улыбаешься, – продолжала она. – Ты полнишься мировой иронией как тот шут из Шекспира, и шутки твои скорее горькие.

– Даже не знаю, что и сказать… Насчёт же твоих претензий. Я неплохо зарабатываю и на своих подработках. Например, у меня есть знакомый в одной курьерской кампании, который звонит, если попадается выгодный заказ. За один рейс могу сделать приличные деньги.

– Один или два раза. По итогам месяца ты имеешь едва две-три штуки. Я привожу четыре или пять. Нам нужны деньги, сам знаешь.

– Ну, я живу в калифорнийском ритме. У нас тут особый ритм жизни, понимаешь? Покурил травы, отдохнул, немного поработал. Ты вкалываешь как грёбанный мексиканец, настоящая машина. Я так не могу.

– Работаю за двоих. Кстати, я давно не видела, чтобы ты курил.

– Теперь, когда мы занимаемся серьёзным спортом, я почти завязал. К тому же, знаю, что тебе не нравится этот запах. Считай, что ради тебя бросил.

– Ну, спасибо.

– У нас есть только одна миссия – это твой путь к чемпионству. Об этом не забываю никогда. Будь у меня постоянная работа, я не смог бы тебя сопровождать на шоу, не смог бы быть твоим менеджером.

Он был серьёзен, и она понимала, что для него это, действительно, самое важное.

– Ладно. Наверное, я зря на тебя наезжаю.

– Кстати, насчёт нашего разговора. Я обещал тебе подарок. Твой ствол.

Тайлер достал из бардачка пистолет, длинное тело которого блеснуло на солнце, как белая рыба, плескающаяся на поверхности реки.

– Как насчёт этого? Из старых запасов отца. Такой же дикий как ты.

– Вот это да, – она не могла сдержать восхищения.

Так бывает, когда видишь давно желанную игрушку, что вдруг попадает тебе в руки.

Это был классический «Кольт 1911» 45 калибра в прекрасном исполнении, с серебристыми боками и белыми рифлёными вставками на рукояти. Она знала, что он создавался, чтобы убивать воинов. Когда американские солдаты обнаружили, что их старые револьверы слишком слабы, чтобы остановить филиппинских дикарей, охваченных боевым опьянением, бросавшихся в бой с копьями и ножами, они затребовали что-то, способное свалить человека с ног. Даже теперь, глядя на него, она чувствовала скрытую в нём силу и представляла, как кто-то стреляет в набегающего дикаря, покрытого боевой раскраской, и удар пули в лоб откидывает голову как правый хук боксёра-тяжеловеса.

– Пойдёт? – спросил Тайлер. – Отец купил его ещё в восьмидесятых.

– Да, он великолепен, – она взяла «Кольт», придерживая руль левой рукой, и кое-как засунула себе за пояс. – Прости, что наезжала. Ты прямо заставил меня чувствовать вину. Отличный подарок.

– Потом я патронов подгоню.

– Отлично. Знаешь, ты не первый, кто дарит мне пистолет.

– Тебе уже дарили ствол? Когда это?

– Это долгая история. Может быть, потом расскажу.

– Только ещё раз прошу. Будь осторожна с этим.

– Ты же сам носишь.

– Я не всегда ношу, только если ночью работаю, или нужно в какое-нибудь гнилое место съездить. Если копы с ним словят в Окленде или Сан-Фране, то будут проблемы. В лучшем случае отделаешься штрафом.

– Ничего, я буду осторожна. Обещаю… Он мне нужен. Каждый вечер, когда выезжаю на работу, понимаю, что он мне нужен.

– Да, конечно.

– Знаю, что ты можешь сказать. Все твои аргументы… Просто это моя жизнь. Я хочу, чтобы у меня был выбор.

Позже она озаботилась возможностью его удобного ношения, учитывая, что он имел серьёзный вес и немалые размеры. Она модифицировала пояс, напоминавший те, что использовались для борьбы с радикулитом, и сделала в передней его части, в районе живота, карман с несколькими лямками, что подхватывали пистолет под рукояткой. В этом кармане «Кольт» сидел очень плотно и не мешал ей вести машину, ходить или заниматься другими делами, хотя тугой пояс всё же постоянно чувствовался на пояснице. Она была готова терпеть.

*****

Иногда она думала о том, как могла бы выглядеть реклама с её участием. Попадая на коммерческие вставки в телеке или в интернете, видя привлекательных спортсменок, что представляют те или иные товары, переминаются с ноги на ногу, истекают струями пота, она воображала, как смотрелась бы на их месте. Ей не хотелось рекламировать одежду, даже спортивный инвентарь, вроде перчаток или накладок для смягчения ударов, только кроссовки. Это было связано с тем, что она не могла придумать лучшего образа, чем бег. Ей было всё равно, какую модель представлять, «Найки», «Адидас», «Рибок», главное было показать, как она бежит, обутая в них, и как мир меняется вокруг.

Картинка должна была быть такой.

В чёрно-белой, контрастной гамме она появляется на дороге или на каком-то урбанистическом возвышении, ставя ногу на бетонное ограждение. Она одета в облегающую худи, капюшон на голове или сброшен на плечи. Замирает на мгновение, а потом делает первый шаг. Камера концентрируется на её ногах. Она бежит в уверенном темпе, ровно как хронометр, никаких сбоев. По грубому асфальту, брусчатым тротуарам, пешеходным дорожкам, по стыкам и неровностям. На заднем плане статичные объекты. Груды мусора, лежащие бомжи, припаркованные машины. Предельный реализм. В этом весь смысл. Это не обман, не какое-нибудь гламурное дерьмо, но её истинная история. Она действительно бегает именно там каждый день. Это не для красоты, не для того, чтобы кому-нибудь понравиться, это только для неё, ведь она и есть тот самый воин, что не может остановиться. Нет, она не идеальная модель из кроссфита, не футболистка, пробующая мягкость травы, не девушка, что бежит к пляжу с доской для сёрфинга. Для неё каждый день как сражение, работа, проблемы, безденежье, ярость и безумие, но, когда она бежит, то забывает обо всём. Есть только эта пустая улица и звук её шагов.

Кадры меняются, быстрый монтаж. Её ноги на горных тропинках Греции, в землях её юности. На уличных футбольных площадках в Афинах, где она билась с мальчишками по выходным, на лондонских мостовых, где она хмурым ранним утром разминается перед боксёрским чемпионатом. Где-то, где она никогда не была, где-то, где была, но уже забыла. Вся ретроспектива её жизни через бег.

С каждым новым кадром кроссовки всё больше изнашиваются, на них появляются потёртости, грязь, носки рвутся и облезают, но она не меняет их, ведь они служат не хуже новых, они уже стали частью её естества. Возможно, это не лучший способ рекламы обуви, когда показываешь её разрушение, но в конце, по её замыслу, эти грязные кроссовки вдруг исчезают, и появляется новая модель. Чистые и незапятнанные. Как феникс, возрождающийся из пепла.

На фоне этих кадров должен звучать её голос. Вот, что она говорит.