Страница 7 из 19
========== Глава 3. Два дня до долгожданной мести, или Всё становится только сложнее ==========
Шошанна провела несколько часов в закрытой и тёмной каморке, подготавливаясь к долгожданному дню мести, — так называемому дню «Х». Лаконичное и не претенциозное название, которое, однако, вызывало приятную сладость на кончике языка, стоило только произнести его вслух. Впрочем, само слово «месть» казалось Дрейфус таким желанным, таким манящим, таким сладким… Оно приятно грело ожесточившееся и наполнившееся льдом сердце, задевая самые чувствительные струны души, вынуждая вновь и вновь проговаривать его про себя, смакуя каждый звук и наслаждаясь им. Только осознание скорого возмездия придавало Шошанне сил, позволяя работать без передышки, продумывая каждый момент назначенного вечера.
Всё время, что Шошанна занималась подготовкой, Марсель, подобно преданному псу, следовал за ней, выполняя каждое её поручение с присущими ему прилежанием и рвением. Не особенно отдавая себе отчёт и даже не задумываясь о последствиях, он тем не менее делал всё возможное, помогая Шошанне в осуществлении её кровавой и воистину прекрасной в своей жестокости мести. Попроси Дрейфус сжечь весь Берлин дотла, Марсель, наверное, сделал бы это без раздумий, словно безумец, окрылённый навязчивой, укоренившейся в нём идеей.
Шошанна ценила в Марселе его преданность и какое-то странное — чуть ли не рабское — послушание. Конечно, он мог спорить, мог препираться, но в конечном итоге всегда делал так, как того хотела она. Это бесспорно льстило Шошанне, но демонстрировать перед ним свои эмоции она не хотела… Да и разучилась за последние годы. Все чувства и эмоции Дрейфус привыкла держать в себе, за семью замками, не желая, чтобы хоть кто-нибудь посмел воспользоваться её слабостями и превратить те в смертоносное оружие против неё. Даже злость и ненависть она старалась прятать, понимая, что, демонстрируя их, доказывает собственную беспомощность и уязвимость.
И только с одним человеком Шошанна вела себя неосторожно, опрометчиво и порой совершенно безрассудно, не стесняясь в выражениях и не сдерживая презрения и ненависти…
Впрочем, честности ради, Шошанна была способна не только на злость и ненависть. Несмотря на то, что судьба обошлась с ней слишком жестоко, не скупясь на горести и лишения, она не до конца утратила светлые чувства. Только держала их глубоко в себе, подобно секретной информации. И хотя Шошанна ценила и по-своему любила Марселя, ответить взаимностью на его пылкие и преданные чувства она не могла. Он и так слишком много сделал для неё. Теперь же был готов умереть во имя идеи — её идеи. Идеи расправы над фашистской элитой, столь легко подписывающей своей костлявой рукой смертные приговоры безвинным людям. Расправы над жестоким и бесчеловечным зверьём, ставящим себя выше всех.
Ради этой идеи следовало пожертвовать всем. Ради кровавой и беспощадной мести, задуманной Шошанной, стоило отдать жизнь.
И лишь когда Шошанна завершила запланированную на этот день работу, она позволила себе наконец отдохнуть. Выйдя в холл кинотеатра, девушка устало оперлась на холодную стену и прикрыла глаза, закурив сигарету. Делая глубокие затяжки и медленно выдыхая клубы табачного дыма, Шошанна равнодушно — даже несколько отрешённо — смотрела на киноафиши. Мысленно она была далеко отсюда… Она в ярких красках представляла день, когда это здание превратится в настоящую ловушку для фашистов. Кинотеатр будет полыхать и утопать в языках пламени, пока собравшиеся в нём звери будут истошно кричать и сходить с ума, пытаясь избежать мучительной смерти. Картина, достойная быть запечатлённой лучшим из художников…
Шошанна натянуто улыбнулась своим мыслям: только они приносили ей радость в последние несколько дней, только они приятно грели сердце, вселяя веру, даруя силы идти до конца.
— Ты как? Всё хорошо? — подойдя к Шошанне, с искренней заинтересованностью спросил Марсель, с некоторой подозрительностью, даже недоверием, посматривая на неё исподлобья. Девушка в ответ лишь неопределённо пожала плечами, сделав новую затяжку.
— Будет хорошо, если нам удастся осуществить задуманное, — стряхнув пепел на пол, серьёзно произнесла Шошанна, избегая взгляда Марселя, словно не желая, чтобы он догадался о чём-то…
— Думаю, тогда уже это будет не важно, — горько усмехнувшись, проговорил Марсель, с удивлением отметив, что Шошанна даже бровью не повела, услышав его слова.
— Забавно… — вперив изучающий взгляд в Дрейфус, задумчиво протянул Марсель, пытаясь разгадать, что же всё-таки творилось на душе у этой девушки.
Он знал её несколько лет и вместе с тем не знал вовсе. Шошанна всегда держала его на расстоянии, не позволяя приближаться. Он помнил, как она отдалась ему, — с таким рвением, желанием, не задумавшись даже на несколько секунд, словно свою невинность она ни во что не ставила. Но открыть ему сердце Шошанна не желала, как бы он ни просил и как бы ни пытался доказать свою преданность ей. И это огорчало Марселя, ранило его, но ничего сделать он не мог. Давить на Шошанну было не просто бесполезно — это было неправильно.
— Что именно? — наконец бросив на Марселя беглый и несколько безразличный взгляд, спросила Дрейфус, лениво крутя в пальцах сигарету.
— Неужели ты совсем не боишься смерти? Тебе настолько безразлична твоя жизнь? — обернувшись всем телом к Шошанне, поинтересовался Марсель, заметив, как нервно дёрнулся уголок женских губ, а в больших глазах отразились отблески горечи.
— Будь у тебя такая же жизнь, как у меня, ты бы сам не особо-то за неё цеплялся, — удивительно спокойно — почти безэмоционально — ответила Шошанна, в разуме которой неожиданно всплыли воспоминания о визите Дитера Хельштрома, который он нанёс ей вчера.
Это случилось на следующий же день после его первого визита, закончившегося сексом на старом скрипучем диване. Конечно, Шошанна не была наивной дурочкой — она предполагала, что майор, так легко получив желаемое, даже без особого сопротивления, придёт снова, но не думала, что это произойдёт так скоро… В некотором роде Дрейфус даже удивлял столь сильный интерес к её персоне со стороны Дитера Хельштрома.
Имея возможность взять для собственных утех любую француженку, какую только пожелает, он почему-то выбрал именно её. Было ли это частью какого-то хитрого плана, или же штурмбаннфюреру действительно так приглянулась она, невзрачная и неказистая еврейка, Шошанна не знала. Но факт оставался фактом: добившись своего, Хельштром не утратил к ней интереса, а наоборот, подпитал его. Казалось, жестокая и извращённая игра, в которую он ввёл Шошанну, сделав ключевой фигурой на поле, вызывала в нём азарт.
Дитер Хельштром был очень умным человеком — изощрённым, лицемерным, хитрым, жестоким, опасным. Искусный манипулятор и непревзойдённый игрок, он просчитывал наперёд каждый свой шаг, делая всё возможное, чтобы выбраться из воды сухим. Однако были ему присущи и недостатки, самым ужасным из которых была жажда риска. Азарт являлся для Хельштрома своеобразным наркотиком, державшим его в тонусе и приносившим ему ни с чем не сравнимое наслаждение.
Даже в самые рискованные, непростые и опасные моменты Хельштром оставался в трезвом уме, не позволяя эмоциям взять верх над холодной расчётливостью и непоколебимым спокойствием. И только одна девушка вынуждала его терять самообладание…
Хельштром мог с лёгкостью сокрыть свои эмоции от кого угодно, и даже дуло пистолета, направленное ему прямо в лоб, не заставило бы ни одну мышцу на его лице дрогнуть. И только Шошанна Дрейфус, именующая себя француженкой Эммануэль Мимьё, вызывала в нём столько эмоций, вынуждая терять над собой контроль.
Эта девчонка с оленьими глазами, умело скрывающая свою истинную сущность, была для него куда опаснее, нежели кто бы то ни было другой. Потому что ей нечего было терять. А те, кто ничем не рискуют, опаснее вооружённых до зубов головорезов. Собственная жизнь для них ничего не стоит, а вот возможность отомстить, принести обидчикам смерть, причинить палачам боль — бесценна.