Страница 56 из 166
Лорд обратился к королю Генриху II, который вписался за верного вассала, обвинив примаса в самоуправстве. Особенно короля возмутило то, что Бекет был его другом, получившим высокую церковную должность при королевской поддержке, но при этом даже не посоветовался с монархом, не говоря уж о том, чтобы спросить позволения. Однако, что называется, нашла коса на камень. На требование короля отменить отлучение Бекет, поддержанный большей частью духовенства, ответил решительным отказом, обвинив короля в «покушении на честь Господа», и потребовав невмешательства светских властей в любые церковные дела, особенно судебные. Король не стал разводить церемонии и силой выгнал архиепископа из Англии.
После этого внутрианглийский скандал вышел уже на общеевропейский уровень. В дело с удовольствием «вписались» разные высочайшие и даже августейшие особы, включая Папу, короля Франции и германского кайзера. В самой Англии многие задались вопросом: «А не заменить ли короля его старшим сыном?» Трон под Генрихом ощутимо зашатался. Вдохновлённый этим Бекет вернулся на остров, демонстративно наплевав на королевский указ, запрещавший примасу появляться в Англии. Разозлённый король заявил в присутствии придворных: «Неужели не найдётся в Англии человека, который освободит меня от этого попа?!» Каким образом его должны были освобождать, монарх не уточнил. Но несколько придворных додумали за него, и… убили архиепископа прямо в соборе.
Неизвестно, на что они рассчитывали, но ничем хорошим ни для них, ни для короля это не кончилось. Большинство населения отвернулось от Генриха, священники и монахи в своих проповедях называли его «Ахавом, пьющим кровь праведников». Папа грозил отлучить короля от Церкви и освободить вассалов от присяги на верность. Те, не теряя времени, подняли мятеж.
Генрих чудом усидел на троне. Ему пришлось изгнать навсегда из Англии и приближённых-убийц, и лорда, с которого всё началось, лишив их всех владений, а самому принести унизительное покаяние, ползая вокруг гробницы Бекета, после чего высокопоставленные церковники подвергли короля бичеванию, то есть, проще говоря, выпороли плётками, что было не только болезненно, но и весьма позорно для царственной особы. Ну а Томаса Бекета через некоторое время произвели в святые. Наверное, он был бы доволен таким повышением…
Правда, кто его знает, случится ли теперь всё это? Я уж столько всего наворотил в этой своей реальности, что ни за что нельзя ручаться. И это ещё только начало.
Самое главное, что за новоявленного брата Теодора можно не беспокоиться. Вряд ли ему что-то грозит в монастырских стенах, кроме него самого. А то ведь возьмёт и учудит какую-нибудь глупость. Хоть и частично калека, а вполне молодой, здоровый парень, со всеми вытекающими отсюда потребностями и возможностями, некоторые из которых Церковь явно не одобрила бы.
Тут ещё Пьер, набравшийся от охотников в родных местах грубоватого юмора, на прощание заметил, что Теодору не очень повезло с обителью — был бы удачливее, оказался бы в «двойном» аббатстве, где живут как монахи, так и монахини[2]. А Блаубойрен монастырь отнюдь не «двойной», женщин, даже в монашеском облачении, тут и близко нет.
— Ну, нет и нет, — с постным видом вздохнул брат Теодор, сверкая выстриженной тонзурой на макушке. — С ними только грех один. И денег сколько уходит…
А после некоторого раздумья добавил:
— Слышал я, монахи через какое-то время могут сами выбирать, в какой обители поселиться.
Пьер и близнецы только переглянулись с понимающими ухмылками.
Вообще, аббат Ойген, которому я при знакомстве показал для солидности папскую буллу, принял меня очень любезно. Обещал отписать о щедром даре, оказавшемся в обители не без моего участия, самому Папе, а также аббату Клерво. Хотя, по словам брата Ансельма в замке Хельфенштейн, бенедиктинцы с цистерцианцами не особо дружат, они скорее конкуренты. Но Ойген то ли выше этого, то ли просто считает нужным поддерживать хорошие отношение с влиятельными фигурами Церкви.
Из разговора с аббатом я узнал много интересного. Монастырь не оторван от мира и Ойген многое знает от окрестных купцов, с которыми общается по делам строительства и сбыта монастырской продукции, и от монахов, паломников и прочего люда, передвигающегося в верховье Дуная.
Оказывается, армия кайзера Конрада застряла в Венгрии, у города Эстергом. Сначала ждали отставшие отряды, а кайзеру вздумалось развлечься охотой. Потом в лагерь крестоносцев пожаловал венгерский король Гёза II, и завёл с кайзером какие-то переговоры. Затем немецкое войско хватил жуткий понос (при здешней антисанитарии это не удивило). Следом прилетели вести от Папы Евгения, предложившего немцам сплавляться по Дунаю на судах, зафрахтованных на средства Римского престола и Ордена Цистерцианцев. Немецкая знать, как и низовое рыцарство, когда эти новости распространились в армии, встретили их с большим энтузиазмом, сразу сообразив, что плыть за счёт Матери-Церкви на полном иждивении куда приятнее и выгоднее, чем бить копыта коней и ноги на балканских дорогах, да ещё закупаясь едой, фуражом и прочим из своего кармана. Тем более что цены на пути проходящих войск растут, и грабить в христианских странах не очень безопасно. И сейчас немцы готовятся к отплытию, дожидаясь только подхода французской армии, так как Папа предоставил транспорт и снабжение в обмен на совместные действия Конрада и Людовика.
А я-то Бернара убеждал по дороге из Парижа в Клерво и позже, в Саарбрюккене! Похоже, после моего разговора с Сугерием и Теобальдом в Париже высокопоставленные церковники сразу всё решили и приняли меры. Те ещё зубры политики, куда мне до них! Впрочем, на таких должностях другие попадаются редко. Но теперь история явно начинает меняться. И это, похоже, к лучшему. Да и нам будет проще догнать армию. Нет, не зря съездили в Блаубойрен! Поездка оказалась весьма полезной. По крайней мере, наша компания знает, что нас ждёт.
В Ульм мы вернулись в отличном настроении, везя вместо ящиков, оставленных в монастыре вместе с Тео, пару бочонков с монастырским белым вином и пивом, а также пару корзин с разной снедью. Всё это мы получили от аббата Ойгена вместе с благословением. Вот бы все патеры так благословляли!