Страница 2 из 6
Но изменилась ли ситуация сегодня? С глобализацией мира искусства эпоха западного изоляционизма поствоенного периода закончилась, поставив под сомнение непоколебимые до этого структуры устоявшихся генеалогий и дискурсов. С одной стороны, такой коллапс устоявшихся канонов не пошел на пользу тем художникам, которые уже были вписаны в историю искусства. Тогда как с другой стороны, именно в эту новую волюнтаристскую эпоху расширенных национальных и вкусовых границ каждый может заново без оглядки на мнение коллег определить или сформировать свою «конюшню» художников. Попасть в последнюю стало больше шансов и у московских нонконформистов калибра Лидии.
Безусловно, в этом процессе аффирмации и игнорирования тех или иных художников нельзя не учитывать роль персональных интересов критиков и историков искусства и их временных флуктуаций. История, связанная с написанием Розалинд Краусс (профессора, у которого я училась в аспирантуре) книги о Виллеме де Кунинге в 2016 году, чью картину «Эшвилл II» Лидия видела на Американской выставке в Москве в 1959 году, продемонстрировала именно такой сдвиг в пристрастиях историка искусства, известного своими многолетними твердыми преференциями, касающихся выбора художников и тем для исследования. Реакция коллег была незамедлительной. Бывший редактор легендарного журнала Arts Magazine Барри Швабски написал: «Что может быть более неожиданным, чем книга Краусс о де Кунинге?»[11], имея в виду то, что раньше она его игнорировала, ставя на пьедестал Джексона Поллока как единственный пример радикального канона в абстрактном экспрессионизме, а теперь, согласно Швабски, рассыпается в комплиментах де Кунингу. Однако в конце рецензии Швабски отвечает на свой вопрос «Что объясняет это изменение? Возможно, Краусс ностальгически возвращается к своим корням. Отрывок с благодарностями удостоверяет, что де Кунинг был предметом ее дипломной работы в колледже Уэллсли. Это был 1962 год: прошлое тяготеет к повторам»[12]. В этом заключении, касающемся «поисков утраченного времени», знаменательно название рецензии Швабски «Я живу в собственном мире», так как это наводит на мысль, что глобализация искусства и его институций на самом деле выявляет не общность интересов, а склонность к личностной ориентации, и приводит к зацикливанию на своем микрокосмосе даже в случае тех, кто всегда стремился к созданию универсальных художественных структур и теоретических конструктов. Другими словами, спасение утопающих дело рук самих утопающих. Похоже, что именно такой импульс сыграл роль и в моем решении развернуться в сторону прошлого и написать книгу о Лидии Алексеевне Мастерковой. Ведь ее канон абстрактного искусства был моим первым домашним университетом, инициировавшим меня в мир искусства с конца по системе русского футуризма.
Нью-Йорк, 2020
Выражаю благодарность Виктору Агамову-Тупицыну, Сергею Александрову, Джо Викери, Наталии Волковой, Ольге Дубицкой, Александру Извекову, Андрею Кондакову, Саше Обуховой, Александре Трацевской-Смык, Маше Тупицын, Игорю Цуканову, Марии Чуйковой, Айгуль Юсуповой и Антонине Трубицыной.
Глава 1
Кому война, кому глоток свободы
Мы не ощущали всего ужаса войны.
Лидия Алексеевна Мастеркова родилась в историческом 1927 году, когда Иосиф Сталин отделался от своего главного врага Льва Троцкого, расчищая дорогу к единоличному правлению. В не менее драматичном (военном) 1943 году она вступила на стезю «редкой и опасной профессии» альтернативного художника – вскоре после того, как ей прислали извещение об открытии художественной школы на улице Чудовской. В своих дневниках авангардисты Александр Родченко и Валентина Кулагина описывают начало 1940-х годов как период «умеренный и переломный», имея в виду не только ход войны, но и ослабление контроля МОСХа над инакомыслящими коллегами. Комментируя атмосферу на собраниях членов МОСХа, Кулагина пишет: «Вопросы ставят остро и открыто, года 2 тому назад, наверное, [Борис] Дейкин бы не выступил со словами, что художники берут и выполняют заказы, к которым относятся так, что это является самоубийством художника»[14]. Несколькими днями позже она добавила: «Люди недовольны художественной политикой, критикуют систему заказов»[15]. Для Кулагиной такой поворот был особенно неожиданным, так как в недавнем 1938 году был арестован и расстрелян ее муж, художник Густав Клуцис, а Родченко в том же году с ужасом констатировал: «Ходят слухи, что люди страдают от доносов невинно… Рассказывают невероятные случаи… Значит, я тоже не гарантирован от того, что кто-нибудь напишет ложный донос и все рухнет… Семью высылают, и делу конец…»[16].
Лидия и ее сестра Нина [Илл. 3], старше на два года, родились «в семье высококвалифицированного рабочего в Москве <…> Родители неизменно поощряли всякие творческие начинания и очень всегда помогали. Отец [Алексей Михайлович Мастерков] страстно любил пение и собирал пластинки дореволюционных певцов. Мать моя [Мария Павловна Иванова-Мастеркова] очень тонко понимала музыку и живопись, обладала безупречным вкусом»[17]. Продолжая описание своих родственников, Лидия подчеркивает близкие ей качества: «В моем семействе люди были эстеты, они любили все красивое. Какие были замечательные платья у моей матушки! Моя тетка была простая женщина, но вкус на такой высоте: зеленое шерстяное платье с бархатом, камея на пальце. Тогда любили красоту, без нее ничего не делалось. А у мамы братья были золотых и серебряных дел мастера, дядя – какой-то знаменитый бас по всей округе»[18]. Отец Лидии не принял советский строй и воспитывал детей на примерах дореволюционной культуры. Одна из самых ранних сохранившихся фотографий Лидии с букетом сирени снята в мрачном 1939-м. [Илл. 4] Безмятежное выражение лица двенадцатилетней девочки подсказывает, что репрессии не затронули ее семью. Также она, вероятно, не в курсе, что в этом же году умер Исаак Бродский, один из главных идеологов социалистического реализма, и скорее всего не видела новоиспеченный холст Александра Герасимова «И. В. Сталин и К. Е. Ворошилов в Кремле» (1938), заразительный пример гулливеровского станковизма и экстатической верноподданности в советском стиле. Именно этот портретист Сталина «удостоился» бескомпромиссной и крайне негативной реакции со стороны Родченко, причем в том же умеренном 1943 году: «Хочу быть тем же, чем был. Не быть мне Герасимовым никогда!»[19].
Букет сирени, частично закрывающий лицо Лидии на фотографии 1939 года, предполагает неожиданную (в контексте того времени) социальную аллегорию. Крупные грозди сирени гармонировали с возможностью писать обширными и свободными мазками, погружаясь в живописный экстаз, как в случае с подсолнухами Ван Гога. Писавшие в конце 1930-х годов натюрморты с сиренью Кулагина и Владимир Татлин как будто прятались за пышностью этих букетов от тяжелых реалий жизни, напоминая персонажа «Сирени» Врубеля. Один из натюрмортов Кулагина посвятила поэту Алексею Крученых, который часто к ней заходил: оба жили во вхутемасовском доме на Мясницкой улице, 21. В результате откровенных разговоров Кулагина окрестила Крученых «интересной фигурой, одним из последних левых могикан»[20]и, посвятив ему букет сирени, назвала этот сюжет символом свободного мышления и инакомыслия. [Илл. 5] В этом незатейливом натюрморте (скромном по сравнению с формальными достижениями авангарда) Кулагина ориентировалась на предписания Казимира Малевича Ивану Клюну, сделанные за год до его смерти, а именно: бороться с натурализмом с помощью импрессионизма[21]. Возможно, эта миссия практиковать свободный живописный стиль объясняет, почему после окончания войны и возвращения к жесткой цензуре «<…> усилились нападки на таких крупных мастеров этого жанра, как П. Кончаловский, которые пишут никому не нужные яблоки и сирени, отвлекая сознание масс от актуальных проблем построения социалистического общества»[22].
11
Schwabsky В. I Live in my World // London Review of Books, vol. 38, № 18, 22 September, 2016. URL: https://www.lrb.co.uk/the-paper/ v38/nl8/barry-schwabsky/i-live-in-my-world.
12
Там же.
13
Алексеев В. Амазонка авангарда // Независимая газета. 20 января 2006. URL: https://www.ng.ru/saturday/2006-01-20/13_amazonka. html.
14
Кулагина В. Дневники. 5 февраля 1940. Частный архив.
15
Там же. 10 февраля 1940.
16
Родченко А. Опыты для будущего [Дневники. Статьи. Письма. Записки]. М.: Грантъ, 1996. С. 306. 10 сентября 1938.
17
Краткая автобиография Лидии Мастерковой, написанная для каталога выставки Lidia Masterkova: Adieu a la Russie, прошедшей в 1977 году в галерее Дины Верни в Париже. Машинопись. Без номеров страниц. Архив Музея современного искусства «Гараж». Фонд М.М.-Т. и В.А.-Т. В ней Лидия изменила дату своего рождения с 1927-го на 1929 год.
18
Плунгян Н. Космос звучит беспрерывно // Русский журнал. 3 февраля 2006. URL: http://www.russ.ru/layout/set/print/Mirovaya-povestka/Kosmos-zvuchit-bespreryvno.
19
Родченко А. Опыты для будущего. С. 351. 29 июля 1943.
20
Кулагина В. Дневники. 21 июня 1943. Термин «левые» будет использоваться властями по отношению к нонконформистам, которые хотя и были против коммунистического режима, но ассоциировались с этим понятием посредством своих учителей. Лидия не раз употребляет этот термин в своей автобиографии. Однако, оказавшись в эмиграции, нонконформисты так и не смогли найти общий язык с западными «леваками», подозревавшими их в общности взглядов с консервативными кругами.
21
Письмо Казимира Малевича Ивану Клюну. 28 июня 1934 года // Малевич о себе. Современники о Малевиче. Письма. Документы. Воспоминания. Критика. В 2 т. ⁄ Авт. – сост. И. А. Вакар, Т. Н. Михиенко. М.: RA, 2004. Т. I. С. 249.
22
Голомшток И. Тоталитарное искусство. М.: Галарт, 1994. С. 235–236.