Страница 43 из 48
Эссен тяжело поднялся ко входу в театр, звеня шпорами и считая ступени длинными ножнами. Два капельдинера шли впереди, показывая дорогу, за Эссеном и Хорнблауэром следовали другие избранные: графиня с мужем и еще два сановника с женами. Капельдинеры распахнули дверь в ложу, и Хорнблауэр остановился, пропуская дам.
– Коммодор первый, – объявил Эссен.
Хорнблауэр вошел. Театр был ярко освещен, галерка и партер переполнены. Британского коммодора встретили громом рукоплесканий, от которого тот оглох и остолбенел. По счастью, инстинкт подсказал, что следует поклониться, сперва в одну сторону, потом в другую, – как будто он актер, подумал Хорнблауэр про себя. Затем кто-то сзади придвинул ему стул, и Хорнблауэр сел. Остальные уселись вокруг него, капельдинеры в зале принялись гасить лампы, оркестр заиграл увертюру. Занавес поднялся, явив нарисованный на заднике лес, и балет начался.
– Бойкое создание эта мадам Николя, – раздался в ухе пронзительный шепот губернатора. – Скажите, если она вам по вкусу, – я пришлю ее вам после спектакля.
– Благодарю вас, – шепнул Хорнблауэр в ответ, чувствуя нелепое смущение.
Графиня сидела по другую руку от него, и он ощущал ее тепло, что еще больше усиливало замешательство.
Музыка гремела, в золотистом свете рампы балет переливался и тек, порхали юбки, мелькали ножки. Неправильно будет сказать, что музыка на Хорнблауэра не действовала. Если приходилось слушать достаточно долго, монотонное биение ритма что-то в нем пробуждало, хотя для уха пресловутая мелодичность оставалась китайской водяной пыткой. Первые пять минут вгоняли его в тупое оцепенение, через пятнадцать – он чувствовал неодолимое желание ерзать, час был одной нескончаемой мукой. Он стоически сохранял недвижную позу, а про себя думал, что охотно променял бы театральную ложу на шканцы военного корабля в самом жарком и безнадежном бою. Он силился поставить заслон на пути назойливых звуков, обратиться в зрение и следить, как мадам Николя в чем-то воздушно-белом кружится по сцене и как танцовщицы кордебалета, уперев в подбородок палец и поддерживая локоть другой рукой, на цыпочках выбегают из-за кулис. Бесполезно: его страдания росли с каждой минутой.
Близость графини тоже волновала. Хорнблауэр знал, телепатически, о чем она думает. Из всей мировой литературы, от «Искусства любви» до «Опасных связей», он усвоил, в теории, как музыка и зрелище воздействует на женский мозг, и в нынешнем состоянии ненавидел графиню так же страстно, как и музыку. За весь первый акт, терпя ради долга адские муки, он шевельнулся лишь раз – когда отодвинул свою ногу подальше от графининой. Все подсказывало ему, что скоро она захочет его коснуться – притом что ее сухопарый муж с лорнетом сидит прямо за ними. Антракт стал лишь короткой передышкой: музыка умолкла, в ложу через раскрытую дверь хлынул яркий свет, и Хорнблауэр, моргая, поднялся наконец с кресла. Он раскланялся с какими-то еще чиновниками, явившимися засвидетельствовать ему почтение, однако почти сразу пришлось сесть обратно, оркестр возобновил свое одуряющее пиликанье, занавес подняли, и начался второй акт.
И тут к музыке добавился новый звук. Хорнблауэр не мог бы точно сказать, когда впервые его услышал: возможно, в попытке наглухо заградить слух он пропустил начало перестрелки. Вынырнув из кошмара, он почувствовал в воздухе общее напряжение. Грохот тяжелой артиллерии слышался вполне отчетливо; казалось, само здание театра легонько содрогается. Хорнблауэр, не поворачивая головы, украдкой покосился на губернатора, однако Эссен с прежним вниманием следил за пируэтами мадам Николя. И все же не слышать канонады он не мог. Где-то далеко били пушки – много больших пушек, и били они часто. Первым делом Хорнблауэр подумал про свои корабли, но он знал, что они в безопасности и, если ветер за время спектакля не изменился, Буш сможет увести их от берега, даже если Ригу возьмут штурмом этой же ночью.
Публика брала пример с губернатора: тот невозмутимо смотрел балет, и все остальные храбро сделали вид, будто не слышат никаких посторонних звуков. Однако все в ложе внутренне напряглись, когда звон шпор и быстрые шаги по каменным плитам коридора возвестили о появлении ординарца. Тот нагнулся к Эссену и что-то быстро зашептал. Губернатор выслушал и лишь через минуту после того, как ординарец вышел, наклонился к Хорнблауэру.
– Французы штурмуют Даугавгриву, – объяснил он. – Им ее не взять.
Речь шла о деревне на левом берегу Двины, в треугольнике, образованном рекою и морем. Для осаждающей армии, которой нужно отрезать город от помощи с моря, это была первая и очевидная цель. Деревня стояла почти на острове: с одного фланга ее защищал Рижский залив, с тыла – река в милю шириной, с другого фланга подходам мешали болота и оборонительные валы, на строительство которых согнали окрестных крестьян. Французы, естественно, начали с атаки открытой силой, поскольку успех избавил бы их от недель утомительной подготовки, а они пока не знали, сумели ли русские укрепить деревню. С начала наступления Макдональд впервые встретил серьезный отпор – основные русские силы защищали дорогу на Москву и подступы к Смоленску. Сегодня утром Хорнблауэр осматривал укрепления перед Даугавгривой и убедился в их надежности, да и русские гренадеры в деревне выглядели браво. По всему выходило, что иначе как систематической осадой это место не взять. И все же он завидовал спокойствию Эссена.
С другой стороны, все, что можно сделать, уже сделано. Если деревня падет, значит она падет, а город ничего не потеряет, кроме одного из внешних укреплений. Если атака будет отбита, перейти в контрнаступление все равно не удастся: у Макдональда шестьдесят тысяч человек, у русских – от силы одиннадцать тысяч с половиной. Да, Макдональд должен был начать с атаки на Даугавгриву. Интересно, каким будет его следующий шаг в случае неудачи? Он может попытаться форсировать реку выше города, но для этого войску надо пройти по болотистому бездорожью, да и лодок там не сыщешь. А может на захваченных в Митаве баржах переправиться в устье, оставив Даугавгриву в тылу, и поставить русских перед выбором: атаковать французов на подступах к городу, отступить к Санкт-Петербургу или оказаться в полной осаде. Трудно угадать, что выберет Макдональд. Одно известно точно: он отправил Жюсси на рекогносцировку в устье реки и, хотя глава инженерного корпуса не вернулся, едва ли откажется от столь заманчивого способа продолжить наступление на Санкт-Петербург.
Хорнблауэр отвлекся от раздумий и, к своей радости, обнаружил, что пропустил заметную часть балета. Неизвестно, сколько он был погружен в свои мысли, но, видимо, долго. Пальба уже стихла: либо атака отбита, либо французы захватили деревню.
Тут дверь снова отворилась, и другой ординарец что-то зашептал Эссену.
– Атака отбита, – сказал тот Хорнблауэру. – Яковлев докладывает, что его люди почти не пострадали, а вся местность перед деревней усеяна мертвыми французами и немцами.
Ничего удивительного: при неудачной атаке потери всегда огромны. Макдональд рискнул, поставив на кон несколько тысяч жизней, и проиграл. И все же такой отпор не обескуражит, а только разозлит французскую армию. В любую минуту можно ждать новых атак.
Приятно было обнаружить, что Хорнблауэр, сам того не заметив, высидел целый акт. Через распахнутую дверь в ложу вновь проникал свет. Еще один антракт, еще одна возможность встать и размять ноги. Даже пустая светская болтовня на французском, окрашенном акцентами половины Европы, доставила некоторое удовольствие. К концу антракта он вполне смирился с необходимостью сесть и вытерпеть еще акт; но лишь только занавес начал подниматься, Эссен ткнул его в бок, встал и направился к выходу из ложи.
– Теперь можно поехать и посмотреть, – сказал губернатор, когда Хорнблауэр притворил за собой дверь. – Негоже было бы встать и уйти с началом пальбы. А так никто не заметит, что мы ушли.
У входа в театр ждал гусарский отряд, два конюха держали под уздцы двух оседланных лошадей, и Хорнблауэр понял, что придется ехать верхом в парадном мундире. В прежние дни это опечалило бы его гораздо сильнее, сейчас же он с удовольствием вспомнил, что у него в каюте двенадцать пар запасных шелковых чулок. Эссен залез на лошадь, Хорнблауэр последовал его примеру, и они, сопровождаемые эскортом, двинулись через залитую лунным светом площадь. Подковы звонко стучали по булыжной мостовой. Два поворота, некрутой спуск – и отряд выехал к понтонному мосту через Двину. Теперь подковы застучали глуше. За мостом дорога шла по высокой насыпи вдоль воды, по другую сторону поблескивали пруды и канавы, а между ними горели бесчисленные походные костры. Здесь Эссен остановился и велел офицеру с половиной эскорта выехать вперед.