Страница 44 из 48
– Не хочу, чтобы меня обстреляли свои же, – объяснил он. – Часовые на взводе, а въезжать в деревню после только что отбитой атаки опасней, чем штурмовать батарею.
Хорнблауэр выслушал эти слова, не вникая в смысл, – его мысли были поглощены другим. Он всегда был плохим наездником, а шпага, лента со звездой и треуголка еще добавляли трудностей. Он неизящно трясся в седле, обливаясь потом в ночной прохладе и судорожно поправляя то одно, то другое всякий раз, как отваживался оторвать руку от поводьев. По дороге отряд несколько раз окликали, однако мрачные пророчества Эссена не сбылись – ни один слабонервный часовой в них не выстрелил. Наконец в ответ на очередной оклик остановились в таком месте, с которого был виден купол даугавгривской церкви, черный на фоне бледного неба. Как только стих стук копыт, Хорнблауэр различил еще один звук: протяжный вой, в котором по временам прорывались дикие крики – целый хор стонов и воплей. Часовой пропустил их, отряд въехал в деревню, и стало ясно, откуда стоны: по левую руку тянулось освещенное факелами поле, где сейчас врачи занимались ранеными. Хорнблауэр мельком увидел бьющееся на столе белое тело и склоненных над ним врачей – в отблесках факелов они выглядели служителями инквизиции. По всему полю корчились и стонали раненые. А ведь это была обычная мелкая стычка – всего несколько сотен раненых с той и с другой стороны.
Они спешились перед церковью, и Эссен, ответив на салют бородатого гренадера у двери, вошел. Свечи создавали в темноте зыбкий островок света, за столом перед шипящим самоваром сидели несколько офицеров. При появлении губернатора они встали, и Эссен представил:
– Генерал Дибич[24], полковник фон Клаузевиц[25]. Коммодор сэр Горнбловер.
Дибич – поляк, Клаузевиц – прусский перебежчик, о котором Хорнблауэр слышал раньше, военный-интеллектуал, решивший, что истинный патриотизм требует воевать с Бонапартом вне зависимости от того, на какой стороне формально воюет Пруссия.
Они отрапортовали на французском: враг попытался с восходом луны овладеть деревней, был отброшен и отступил с большими потерями. Есть пленные: некоторых взяли на хуторе, отрезанном русской контратакой, других – из разных подразделений – в стычках по периметру деревни.
– Их уже допросили, сэр, – добавил Дибич. У Хорнблауэра возникло чувство, что пленным, которых допрашивает генерал Дибич, не позавидуешь.
– Они сообщили ценные сведения, сэр, – сказал Клаузевиц, доставая листок бумаги.
Каждого пленного спрашивали, из какого он батальона, сколько там людей, сколько батальонов в полку, каковы его бригада, дивизия и корпус. По этим сведениям Клаузевиц смог восстановить всю структуру французской части армии и довольно точно прикинуть ее численность.
– Численность прусской части мы уже знаем, – сказал Эссен. Наступила неловкая пауза, когда все избегали смотреть на Клаузевица, – сведения были получены от него.
– Через полчаса рассветет, – вмешался Дибич с неожиданным при его внешности тактом. – Не желаете ли подняться на колокольню и взглянуть своими глазами?
К тому времени как они поднялись по узкой лестнице на открытую галерею, небо уже заметно посветлело. Перед ними как на ладони лежала плоская болотистая местность, кое-где поблескивали пруды и канавы, речка Митава вилась через деревню у подножия церкви и впадала в Двину у самого устья. Можно было различить четкие линии брустверов и засек, поставленных русскими на левом берегу Двины, а дальше – редкие укрепления французов. Над землей плыл дым от тысячи бивачных костров.
– Полагаю, сударь, – почтительно сказал Клаузевиц, – если противник решит вести регулярную осаду, то он начнет здесь. Первая параллель пройдет там, за сосняком, сапу будут рыть вперед, к деревне, батарею поставят на перешейке, вон там. Через три недели они подведут батарею к гласису и начнут штурм.
– Возможно, – ответил Эссен.
Хорнблауэру не верилось, что наполеоновский корпус в шестьдесят тысяч человек на пути к Санкт-Петербургу станет тратить три недели на осаду, не предприняв решительную попытку вроде вчерашней ночной. Он попросил у одного из штабных офицеров подзорную трубу и принялся разглядывать лабиринт проток и болот впереди, затем обошел купол по галерее и направил трубу на Ригу с ее шпилями за рекой. Далеко, там, где река впадала в залив, различались мачты его эскадры. Крохотные суденышки, столь маленькие в сравнении со своим нынешним окружением, столь важные для истории мира.
Тревога застала Хорнблауэра на «Несравненной». Еще во сне – а может быть, в краткие пробуждения, о которых он сам не помнил, – его подсознание отметило все перемены погоды. Во всяком случае, проснувшись окончательно, он уже смутно знал, что ветер за ночь поменял направление, развернув «Несравненную» на якоре, а по палубе несколько раз принимался стучать дождь. Совершенно точно проснулся он от крика вахтенного на палубе и услышал торопливые шаги мичмана, бегущего по трапу с вестями. К тому времени как мичман замолотил в дверь, сна уже не было ни в одном глазу.
– Ракета с «Ворона», сэр!
– Очень хорошо, – ответил Хорнблауэр, спуская ноги с койки.
Браун, образцовый слуга, был уже в каюте – бог весть как он так быстро проведал, что происходит, – и вешал на палубный бимс зажженный фонарь. Он подал мундир и штаны, Хорнблауэр торопливо натянул их на ночную рубашку. Взбегая на шканцы, он столкнулся с другой спешащей фигурой.
– Дьявол тебя разорви! – рявкнула фигура голосом Буша. В следующий миг тот узнал коммодора. – Простите, сэр.
По всему кораблю заливались дудки, поднимая спящих матросов, главная палуба гудела от топота босых ног. Монтгомери, вахтенный офицер, стоял у правого борта.
– «Ворон» пустил ракету, сэр, две минуты назад. Пеленг зюйд-тень-вест.
– Ветер вест-тень-норд, – сообщил Буш, вглядываясь в слабо освещенный нактоуз.
Западный ветер и темная ненастная ночь – все, что нужно Макдональду, чтобы переправиться через устье. У него двадцать больших речных барж, в которые уместятся пять тысяч солдат и несколько пушек. Если он сумеет перевезти их на правый берег Двины, то диспозиция изменится в его пользу. С другой стороны, если он потеряет пять тысяч солдат – если они будут убиты, утонут или попадут в плен, – такой удар надолго его задержит и русские получат передышку. Укрепленные позиции в конечном счете только для этого и нужны – выгадать время. Хорнблауэр всей душой надеялся, что Коул, до того как пустить ракету, дал французам хорошенько засунуть голову в петлю.
– Пушечный огонь под ветром, сэр! – крикнули с мачты.
С палубы в темноте можно было различить лишь огненную точку далеко на западе, потом вторую.
– Слишком далеко к западу, – сказал Хорнблауэр Бушу.
– Боюсь, что так, сэр.
Там, где стреляют, стоит на якоре «Ворон» – выбор определила его маленькая осадка. Викери на «Лотосе» стережет другой берег, а «Несравненная» вынужденно остается в фарватере. Все шлюпки эскадры на веслах обходят дозором устье: тендер с трехфунтовой пушкой может считаться равным по силам речной барже, даже если у нее на борту триста солдат. Однако, судя по тому, откуда стреляют, тревогу подняли слишком рано. На западе снова блеснула вспышка; выстрела они не слышали, поскольку ветер относил звуки в другую сторону.
– Спустите мой катер, – приказал Хорнблауэр, не в силах больше терпеть неопределенность.
Шлюпка отвалила от «Несравненной», и гребцы налегли на весла, преодолевая встречный ветер. Браун в темноте рядом с Хорнблауэром чувствовал его тревожное беспокойство.
– Навались, сукины дети! – крикнул он гребцам.
Шлюпка прыгала на волнах, Браун стоял на корме, держа румпель.
– Опять пушка, сэр, – доложил он. – Прямо по курсу.
– Очень хорошо.
Последовали томительные пятнадцать минут, покуда шлюпку мотало на крутых коротких волнах, а матросы гребли как проклятые. Плеск воды за бортом и скрип весел в уключинах монотонно аккомпанировали стремительным мыслям Хорнблауэра.
24
Иван Иванович Дибич (при рождении Иоганн Карл Фридрих Антон фон Дибич, впоследствии – граф Дибич-Забалканский; 1785–1831) – российский генерал-фельдмаршал, уроженец Пруссии.
25
Карл Филипп Готтлиб фон Клаузевиц (1780–1831) – прусский офицер на российской и прусской службе, прославленный теоретик военной науки.