Страница 63 из 66
Пока Фаршад отдыхал на пешеходном мосту, вспоминая последние несколько дней, он чувствовал себя увереннее, зная, что, по всей вероятности, он никогда больше не увидит водоема больше, чем маленький ручей, который приятно журчал у него под ногами. Он продолжил свою прогулку. Просочившиеся сквозь листву солнечные лучи падали на тропинку и на запрокинутое и улыбающееся лицо Фаршада. Было приятно чувствовать под собой твердую землю. Он глубоко вздохнул и ускорил шаг. Вскоре он был на дальнем конце своего участка, рядом с вязом, где у него была привычка обедать.
Он сидел, прислонившись спиной к стволу. На коленях он разложил свою еду: яйцо, хлеб, оливки. После приступа морской болезни к нему так и не вернулся аппетит. Он только откусил кусочек от своей еды. Он подумал о Колчаке. Когда у них был тихий момент на корабле, носившем имя Фаршада, русский спросил его, что он будет делать теперь, когда он в отставке. Фаршад не упомянул о своих мемуарах — это было бы слишком самонадеянно. Вместо этого он рассказывал об этой земле, о своих прогулках, о спокойной жизни в сельской местности. Колчак громко расхохотался. Когда Фаршад спросил, что тут такого смешного, Колчак сказал, что никогда не считал Фаршада человеком спокойной жизни. Он ожидал, что Фаршад попробует свои силы в политике или бизнесе; воспользуется своей дурной славой, чтобы подняться на высшие ступени власти.
Фаршад закончил свой обед. Он задавался вопросом, что бы подумал его старый наставник Сулеймани о его решении стремиться к более спокойной жизни. В конце концов, именно Сулеймани пожелал смерти солдата своему молодому протеже, а не увядания, которого он сам боялся и которого так чудом избежал. Сколько раз и на скольких полях сражений Фаршад обманывал смерть? Слишком много, чтобы сосчитать. Но когда он подумал об этом, он начал задаваться вопросом, обманул ли он смерть или это сама смерть обманула его, так и не даровав Фаршаду того конца, которого желал Сулеймани. И все же, сидя под вязом на краю своего участка, Фаршад не мог заставить себя пожалеть, что не погиб на поле боя. Разве солдат не заслужил плодов своего труда? Казалось вполне уместным, что в конце своих дней солдат станет близким человеком мира. Кто-то может возразить, что высшим достижением для солдата было не умереть на поле боя, а скорее тихо уйти из жизни в мире, созданном им самим.
От его трапезы осталось несколько кусочков. Фаршад расправил бумажный пакет перед собой на траве, аккуратно разложив на нем кусочек яйца, корку хлеба и две оливки.
Он ждал. Ждал, как делал почти каждый день с тех пор, как вернулся домой год назад. Он задремал. Когда он проснулся, послеполуденное солнце стояло как раз над верхушками деревьев. Тени удлинились. Теперь он увидел то, за чем так долго наблюдал. На открытой траве стояла одинокая белка, белохвостая, чей партнер давным-давно укусил Фаршада.
Он положил корж себе на ладонь, предлагая ей.
Она не придет. Но и убегать она не собиралась.
Много раз днем они вдвоем оказывались в подобном тупике. Это всегда заканчивалось тем, что Фаршад уходил, а белка благополучно съедала то, что он оставлял на бумажном пакете. Но Фаршад не сдавался. В конце концов, он убедит ее доверять ему настолько, чтобы снова есть с его открытой ладони. Что бы подумали Колчак, Багери, Сулеймани или даже его отец, если бы увидели его сейчас, доведенного до такого состояния, старика, уговаривающего это беспомощное существо приблизиться к нему?
Но Фаршаду уже было все равно.
— Я не сдамся, — прошептал он белке. — Подойди ближе, друг мой. Неужели ты не веришь, что даже старик может измениться?
Новый дом. Новый город. Потеря ее отца. Перегруженный работой школьный консультант в местной средней школе сказал матери девочки, что первый год будет самым трудным. И все же второй год оказался еще тяжелее. Когда они уехали из своего дома в Пекине за город, ее мать сказала, что это всего на несколько дней. Девочка неоднократно просила разрешения поговорить с ее отцом по телефону, и ее мать пыталась дозвониться до него, но не могла дозвониться. По словам ее матери, он выполнял важную работу для их правительства. Она была достаточно взрослой, чтобы понимать, что шла война, что именно по этой причине им пришлось покинуть столицу. Однако она была недостаточно взрослой, чтобы понять роль своего отца. Это понимание пришло позже, после Шанхая, когда ее и ее мать отозвали в Пекин.
Она вспомнила старика, который приходил к ним в квартиру. Несколько его крупных слуг в темных костюмах ждали за дверью. Старик вел себя как хорошо одетый крестьянин. Когда мать велела ей идти в свою комнату, чтобы они могли поговорить, старик настоял, чтобы девочка осталась. Он обхватил ее щеку ладонью и сказал: — Ты очень похожа на своего отца. Я вижу его ум в твоих глазах. Старик продолжал говорить им, что их дом больше не был их домом. Что ее отцу, каким бы умным он ни был, не повезло, он совершил несколько ошибок и больше не вернется. Ее мать плакала позже, ночью, когда думала, что дочь ее не слышит. Но она не выдала ни единой эмоции перед стариком, который предложил им переехать жить в Соединенные Штаты. — Это поможет делу, — сказал он. А потом он спросил, есть ли какое-нибудь конкретное место, куда они хотели бы поехать.
— Ньюпорт, — ответила ее мать. Вот где они были счастливее всего.
И так они и пошли. Ее мать объяснила ей, что им повезло. Ее отец попал в беду, и они могли оказаться в тюрьме или еще хуже. За исключением того, что правительству нужно было кого-то обвинить в том, что произошло в Шанхае. Они будут винить ее отца. Они будут рекламировать его нелояльность. Они обвинили бы его в сговоре с американцами. Доказательством этого мог бы стать внезапный отъезд его семьи в Соединенные Штаты. Ее мать рассказала ей все это, чтобы она знала, что это неправда. — Эта новая жизнь, — сказала ее мать, — это то, что оставил нам твой отец. Мы стали его вторым шансом.
Ее мать, жена адмирала и дипломата, теперь работала по четырнадцать часов в день, убирая номера в двух разных сетевых отелях. Девушка предложила свою помощь, а также устроиться на работу, но ее мать наложила ограничения на собственное унижение, и то, что образование ее дочери было принесено в жертву черному труду, нарушило бы эти границы. Вместо этого девочка посещала школу полный рабочий день. В знак солидарности со своей матерью она помогала содержать квартиру-студию, которую они делили, в безупречной чистоте.
Ее мать никогда не соглашалась на черную работу. Когда она не работала, она искала работу получше. Несколько раз она обращалась к местной китайской общине, к тем иммигрантам, которые прибыли на американские берега в течение последних одного или двух поколений, к своим предполагаемым союзникам, которые теперь владели малым бизнесом: ресторанами, химчистками, даже автосалонами, выросшими вокруг шоссе 138. Хотя Америка была местом, куда люди приезжали, чтобы начать новую жизнь, и для матери, и для дочери их старая жизнь последовала за ними. Китайской общине пришлось бороться с подозрениями других американцев, многие из которых предполагали свою причастность к недавним разрушениям. Каким бы несправедливым ни было это предположение, подобные предположения во время войны были американской традицией — от немцев до японцев, мусульман, а теперь и китайцев. Помощь жене и дочери погибшего китайского адмирала только усилила бы подозрения против любого, кто был бы настолько глуп, чтобы взять на себя это предприятие. Община китайских иммигрантов отвергла девочку и ее мать.
Поэтому ее мать продолжала выполнять свою черную работу. Один день в неделю у нее был выходной, но он не всегда приходился на выходные, так что это был редкий случай, когда мать и дочь могли провести свободный день вместе. Когда у них был свой день, они всегда предпочитали делать одно и то же. Они сядут на автобус до Козьего острова, возьмут напрокат лодку на пристани, распустят все паруса и направятся на север, пройдя под подвесным мостом Клейборн-Пелл к Военно-морскому колледжу, тем же маршрутом, которым они шли много лет назад с Линь Бао.