Цена твоей Любви

Может, когда-нибудь до него дойдёт, что говорить только правду — единственный путь к исправлению ошибок…но, боюсь, будет уже поздно.

По его рукам течет кровь. Он этого не замечает. Смотрит на меня пугающим взглядом и волнует своими прикосновениями. И это крайне жутко, ведь Шмидт всегда подмечал каждый маленький синяк на моём теле. А свои раны откровенно игнорировал.

— Тебе нужен врач. Если ты подхватишь инфекцию…

— Беспокоишься? — иронично улыбается и сверкает глазами.

— Вот еще, — насмешливо фыркаю. — Я просто не хочу, чтобы ты испачкал меня своей кровью.

— Чертовка, ты упряма до мозга костей, — роняет низким голосом. — Любишь выводить меня из себя?

— Конечно. Я обожаю играть на твоих нервах, — продолжаю дерзить.

Не знаю, с чего вдруг во мне проснулось едкое желание раздразнить его. Наверное, адреналин еще не улёгся.

Но всё веселье мгновенно испаряется, стоит мне увидеть желваки на его щеках и недобрую ухмылку.

— Ты меняешься, Царапка. Становишься смелее и наглеешь, прекрасно понимая, что я ничего тебе не сделаю, — пальцами сжимает скулы, словно хочет поцеловать. — Приятно видеть прежнюю тебя.

Стоп. Разговор явно уходит не в ту сторону.

Лихорадочно думаю. Нужно срочно его отвлечь.

— Разве ты не должен всегда быть сильным и несокрушимым? — резко перевожу в шутку. — Если твои враги увидят хотя бы малейший порез, они поймут, что ты — из плоти и крови. И нападут. Тебе нужно хорошо о себе заботиться. Только посмотри на своё тело!

— А что с ним не так? — вкрадчиво шепчет, обдавая плечи горячим дыханием. — Прежде ты не жаловалась.

Опять шутит, дурак. Нас обоих чуть не убили, а он развлекается.

— У тебя шрамов больше, чем морщин.

— Некоторые из них оставлены тобой, забыла? — хватает мою руку, поднимает рубашку и прикладывает к напряжённому торсу. Я дёргаюсь, как от кипятка. — Ты ударила вот сюда. Прямо в бок. Хорошо целилась, молодец. Как я учил — чтобы временно дезориентировать, но при этом не убить.

Настойчиво держит за запястье и хрипло бросает.

— Я безмерно им горжусь. Если бы ты не сбежала, я мог тебе существенно навредить. В тот день я совсем голову отключил. Перед глазами лишь твоё мертвое тело стояло.

— Постой! Ты сказал, что я оставила несколько шрамов.

Он еще рот не открыл, но я уже знаю, что собирается врать. Всем сердцем это чувствую.

— Оговорился. Бывает, — явно нервничает. — И вообще — я не такой уж и старый.

Мда. Умница, Моника, ты даже не вкурсе, сколько твоему мужу лет.

Смущенно протягиваю.

— Я не помню твой возраст.

Бесстрастно отвечает.

— Мне тридцать четыре.

Боже. Он старше меня на двенадцать лет.

Связная речь возвращается не скоро. Я передергиваю плечами и тихо говорю.

— Жуть. Ты выглядишь моложе.

— Не льсти мне, Царапка. За время, проведенное без тебя, я успел почувствовать себя стариком. Да я и был мертвецом. Наяву жил в аду. Сто раз пожалел, что не сдохнул. Благо, ты ко мне вернулась.

Не по своей воле, но об этом он деликатно умалчивает.

Брезгливо снимает испорченную рубашку и берет меня под руку.

— Пойдем.

Я все ещё не могу отойти от услышанного. Хмуро разглядываю татуировки на его торсе. Они идеально скрывают шрамы, но я слишком хорошо помню тот момент, когда я до них дотронулась.

— Куда?

— Будешь меня лечить. Ты ведь так переживаешь, — с издевкой добавляет. — Я не могу довериться никому другому. Только тебе.

Глава 26. Монике страшно не за себя

— Где у тебя аптечка?

— В ванной, — кивает на соседнюю дверь и тяжело опускается на кровать.

Как бы он ни строил из себя героя, ему больно. Когда я отворачиваюсь, и Рон думает, что я ничего не вижу, его лицо молниеносно меняется. Взгляд становится стеклянным, а черты заостряются и придают ему сходство с грозным, хищным зверем.

Я захожу в ванную и открываю стеклянный шкаф. От количества лекарств глаза разбегаются. Есть всё — от антибиотиков до устрашающих уколов.

Пока беру бинты, ватные диски, антисептик, марлю и обеззараживающую мазь. Не знаю, насколько всё плохо.

Возвращаюсь в спальню. Бросаю лекарства на кровать и замираю. Рон даже не потрудился снять с себя рубашку. Кровью запачкал плед.

Недовольно выпаливаю.

— Разденься. Как прикажешь обрабатывать рану?

Хмыкает. Медленно расстегивает пуговицы, обнажая горло и грудь.

— Боже, эти слова, да в другой бы ситуации, — смеется и тут же передергивается от боли.

Я беспомощна против его эмоций. Волнение бьёт по щекам.

— Что с тобой? Почему ты так слаб?

С тревогой разглядываю рваный порез и трясущимися ладонями помогаю снять его рубашку. Алое пятно расползается по руке. Вид не особо жуткий, но состояние Рона вызывает большие подозрения.

— Разве один порез способен сильно навредить тебе?

Он сжимает зубы и хрипло выдает.

— Похоже, что нож был пропитан какой-то дрянью. Принеси мне всю аптечку.

Беспрекословно подчиняюсь. Несусь обратно в ванную, хватаю сумку и на ходу спрашиваю.

— Что тебе нужно? — начинаю злиться. — Почему ты мне сразу не сказал? Мы столько времени потеряли на пустую болтовню.

— Я сам не сразу понял. Не поднимай панику. Это не смертельно, — опирается на больную руку и морщится. Холодно приказывает. — Сделай мне укол. Бери вот этот шприц.

Указывает на самый крайний. От предстоящей перспективы пол уходит из-под ног.

Лёгкие горят в жгучем пламени. Я испуганно отшатываюсь. Теряю остатки спокойствия.

— Куда?

— В плечо. Рядом с воспалением.

— Я не могу, — гулко сглатываю, замечая первые признаки гноения. — Вдруг я что-то сделаю не так, и тебе станет хуже?

— Черт возьми, Царапка, ты не побоялась пырнуть меня ножом, а сейчас трясешься и не можешь сделать простой укол?

— Тогда я действовала в состоянии аффекта, — виновато оправдываюсь.

Мне страшно даже подумать о том, чтобы пронзить его тело острой иголкой. Я поддаюсь какому-то глупому и необоснованному страху.

Но стальной голос быстро отрезвляет.

— Давай же, Царапка. Сам я не справлюсь.

Рон дышит очень тяжело. Я слышу бешеный стук его сердца и чувствую мороз по коже — ритм замедляется. Будто он вот-вот уснёт.

— Или ты ждешь, пока я умру? Могла бы и не быть такой жестокой, — слабо ухмыляется.

Зло фыркаю.

— Идиот.

Делаю глубокий вдох. Концентрируюсь и всеми силами игнорирую его болезненные хрипы. Если поддамся панике — только наврежу.

Нет. Ни за что. Он нужен мне живым и здоровым.

— Так просто ты от меня не избавишься. Ты мне по-крупному задолжал, Шмидт. Я еще не успела отыграться.

— Спасибо. Это именно те слова, которые я хочу услышать от любимой жены.

Иголка легко входит под кожу, отчего Рон разражается грязным матом.

— Дьявол тебя подери, нежнее нельзя?

Жду несколько минут. Поток грубых слов не прекращается.

— Вижу, у тебя уже появились силы, раз ты начал орать на меня, — смачиваю ватный диск и прикладываю к ране. — Тогда сам перебинтуешь.

Выпрямляюсь, чтобы подняться на ноги, но не успеваю даже вскочить. Рон хватает за край одежды и тянет меня на себя. Впечатывает в разгоряченное тело, ладонями забирается под футболку и ошпаривает.

— Куда же ты вечно пытаешься убежать, Царапка? — насмешливо шепчет.

Первая попытка вырваться оказывается безуспешной. Он вовсе не так слаб, как я полагала.

Нагло пользуется шансом и застает меня врасплох.

— Ах ты! Мерзавец! Подлый притворщик! И зачем я вообще повелась! — остервенело стучу по его крепкой груди. — И не стыдно тебе?

— Эй! Аккуратнее. Не дерись.

Наши носы соприкасаются. В таком положении я могу только неловко ёрзать и осуждающе прожигать его глазами.

— Мне правда плохо. Чувствуешь жар?

Вот же. Всё не наиграется. Постоянно меняет маски.

Я кладу ладонь на его лоб. Хмурюсь и поджимаю губы — горячий.