Цена твоей Любви

Лязг. Сверкнуло лезвие. Почти перед глазами. Несется на меня, целясь в горло, и лишь в последний момент прорезает воздух.

Шмидт грубо толкает меня в сторону. По инерции падаю прямо на диван. За спиной слышу звон стекла и жуткий грохот.

До притупленного мозга доходит с опозданием — этот человек пришёл, чтобы убить меня. И у него это почти получилось. Если бы не аномально быстрая реакция Рона, я бы уже харкала кровью, испуская предсмертные вздохи.

Громкий выстрел заставляет вскрикнуть. Не могу не паниковать. Лавина страха хлещет по нервам и подталкивает пульс к запредельным нормам.

— Кто тебя подослал, мразь? — кричит Шмидт.

Мужчина орёт от боли и держится за ногу — пуля прошлась по коленке. Сжимает зубы и упрямо вертит головой.

— Покончи со мной. Я ничего не скажу.

Рон наступает ему на горло. В буквальном смысле перекрывает кислород и целится в голову. Зло рубит.

— Сейчас башку прострелю. Живо говори. Кто приказал её убить?

Я медленно поднимаюсь. Шатаюсь и с трудом держу равновесие. Как бы это странно ни звучало, но мне до жути страшно. Не за себя — за него.

Белая рубашка пропитана кровью. Этот мерзавец успел его задеть.

— Она всё равно покойник, — через всхлипы прорывается больной смех, — сам добей. Избавь себя от проблем. Знаешь, какой за неё ценник дают? Я — лишь один из тысячи. Будут и другие…

Хрипит. Рон ещё сильнее давит на шею. Теряет терпение и выстреливает — на этот раз в плечо.

— Захлопнись. Их ждёт такая же участь. Назови мне имя и умрешь быстро. Или же мы вместе можем посмотреть, что скрывается под твоей черепной коробкой. Не думаю, что там есть мозги, но посмотреть интересно.

Раздается топот ног. Дверь почти слетает с петель. В кабинет врываются люди, которых ранее я видела на втором этаже.

— Дон, вы в порядке?

Меня тошнит. Я жадно глотаю воздух, с ужасом разглядывая пол, залитый кровью.

Рон бросает короткий взгляд в мою сторону и замечает побледневшее лицо. Зло щурит глаза, сжимает зубы и холодно приказывает.

— Уберите тут всё. Узнайте, кто его подослал, и избавьтесь от него, — тяжелым ботинком бьёт мужчину по животу и брезгливо отстраняется. Убирает оружие в кобуру.

Я бегу к его спасительным рукам и вжимаюсь в крепкое тело.

Подсознательно ищу защиты, не понимая, что всё уже кончено. Мной управляет ужас. Тело колотит от переизбытка адреналина.

Рон заполняет собой всё пространство. Обхватывает меня за плечи и подталкивает к выходу. Запах смерти витает в воздухе. Я дрожу, осознавая, насколько нам повезло.

Еще чуть-чуть и…

— Не думай, — низкий голос теплеет. — Он сразу вызвал у меня подозрения. Уж слишком хотел меня выпроводить.

Лицом утыкаюсь в его грудь и запоздало вспоминаю — Рон ранен.

— Тебя порезали?

Резко торможу. Взглядом сканирую кровь на его рубашке.

— Пустяки, — равнодушно отмахивается. — Нам надо подготовиться. Он прав — будут и другие.

Одержимо стискивает мою талию в медвежьих объятьях и с облегчением протягивает.

— Царапка…ты сведешь меня с ума. Уже свела. Я чокнусь, если с твоей головы упадёт хотя бы один волос.

Жаркий шёпот туманит рассудок. Кислорода не хватает. Пальцы сжимаются на затылке. По венам течет горячая, жгучая патока, которая моментально убивает стылый холод и напрочь выталкивает зверский страх.

Возникает очень странное чувство…словно я таю, как первый снег. Теряюсь в многообразии ощущений. Растворяюсь в трепетном томлении.

И, к удивлению, тону в его черных, беспощадных глазах, а ведь не так давно он был моим палачом.

С досадой отмечаю: «Как же слепо женское сердце!». Оно выбивает ритмичные звуки, качается на волнах спокойствия и лишь от одного прикосновения или теплого слова заходится в сумасшедшем темпе.

Разум меркнет на фоне лихорадочного дежавю. Это сложно объяснить, но порой меня буквально насквозь пронзают дикие эмоции, пережитые в прошлом.

Я едва приоткрываю губы.

— Ты помнишь, однажды ты сказал мне, что тебе жаль, — вижу непонимание и коротко поясняю. — Когда через окно влез в мою комнату и пообещал защитить. В тот день ты очень сожалел о том, что втянул меня в эти игры.

Горечь оседает на языке. Он кивает и хрипло спрашивает.

— Ты вспомнила? — лицо светлеет от радости.

— Только это, — режу его надежду.

Кажется, ему достаточно и того, что я не вырываюсь. Но я просто не могу себя заставить. Нет. Даже не так — мне страшно признавать, что, находясь в капкане его калечащих ладоней, я чувствую счастье. Хочу замереть и не двигаться. Как безумная, внезапно охваченная аномальной тоской.

Ведь теперь мы поменялись ролями. Именно я стала обузой, способной его сокрушить.

— Я знала правду о тебе? — гулко сглатываю. С трудом бросаю обжигающее слово. — Знала, что ты работаешь на мафию?

— Одна поправочка — я работал на мафию. Теперь я работаю сам на себя.

Интересно, кого пытается убедить — себя или меня?

Ведь мы оба знаем, это — одно и то же.

Рон — мафиози. Звучит, как выстрел на поражение.

Я с нажимом повторяю.

— Так я знала?

— Да, — дотла сжигает мрачным взглядом. — Когда у меня появилась уверенность в том, что я смогу тебя защитить, я тут же к тебе вернулся. Но на борьбу за власть ушло три гребаных года. Это было невыносимо. Иногда я срывался, психовал и приезжал сюда. Всего на пару дней. Наблюдал издалека. Не имел права приблизиться, иначе ты могла попасть под удар.

В горле застревает грубое: «Как ты из раба умудрился стать доном?». Но я смягчаюсь, поскольку вижу в его глазах бесконечную боль.

— Как же у тебя получилось создать собственную группировку? Я имею в виду…разве так бывает? Всего за три года?

Усмехается. Насмешливо шепчет.

— Раньше ты никогда во мне не сомневалась. Но, если говорить прямо, я и сам в себя не верил. За всё платил кровью. Как оказалось, зная изнанку правоохранительных органов, ты очень быстро пойдешь вверх. А если плюнешь на мораль, то вообще взлетишь.

— Неужели без насилия никак? — наивно спрашиваю, хотя сама знаю ответ. — Даже тот псевдоврач. Обязательно его убивать? Может…

— В полицию? — тут же угадывает мои мысли и пренебрежительно фыркает. — Забудь. Это невозможно. Копы еще не вкурсе, что я — глава Ндрангеты. И пока я не намерен раскрывать свой секрет.

— А как же те полицейские, которые привезли меня к тебе? — подозрительно щурюсь.

Его лицо мрачнеет. Рон цедит сквозь зубы.

— Они тоже не знают. Эту новость я оставлю на десерт.

По суровому взгляду сразу понимаю — лучше не спорить. Слишком больная тема.

Отвлеченно говорю, словно невзначай соглашаюсь.

— Ладно. Допустим, ты прав. Они нам не помогут.

— Только допустим? — откровенно надо мной издевается.

— Не придирайся к словам! — лихорадочно вспоминаю прошлое. — Кое-что не сходится. Я помню момент, когда ты отвёз меня в загс. Это ведь было сразу же после твоего возвращения?

— Надо же. Какая у тебя избирательная память, — смакует каждое слово. — Ты помнишь самые важные дни. Полагаю, я могу расчесть это, как факт твоей любви. Я тебе дорог. Ведь ты вспоминаешь только меня, верно, Царапка?

— Нет.

Упрямо лгу. Нервно кусаю губы, всеми силами избегая его самодовольного взгляда.

Проклятье. Он прав. Почти всегда я вспоминала лишь его.

Шмидт чует моё вранье. Наклоняется. Оказывается на уровне моих глаз и судорожно целует шею. Прямо там, где ускоряется кровоток. Резко. Сильно. Мучительно. Горько. Почти до боли.

Губами ведет цепочку по ключицам. Вдавливает в мускулистое тело и с хрипом выдыхает.

— Когда я вернулся, сразу же рассказал тебе обо всем. Может, ты удивишься, но ты приняла меня таким.

Усмехаюсь. Так и хочется сказать: «Милый, судя по моим дрожащим коленкам и твоему чудовищному влиянию, я бы приняла тебя любым. Как жаль, что в тот день ты струсил и не рассказал. Ты — лгун, Рон».

Мне интересно — почему он врёт. Знаю, что прямо не ответит, поэтому молчу.