Ветер над рекой

– Ты что уснул? – услышал Иван и вздрогнул.

– Нет, может немножко.

Отец зашел на веранду.

– Иди спать, дальше я.

– Так ещё не твоё время.

– Иди, – сказал отец

Уже выходя веранды, Ваня обернулся.

– Пап, должна же быть в милиции радиостанция, по которой можно связаться с другими.

– Да я не подумал об этом.

– А подумали ли они?

– Думаю, что уже связались, если она имеется.

– А ещё, у нас же радио не работает, но у кого-то работает. Может быть, там что-то говорят об окружающем нас мире.

– У деда вроде Ивана работало, завтра до него сходим. Иди, спи.

Ваня ушел. «Радио не работает», – подумал отец, – «Оно же тоже проводное, а провода оборваны».

Ваня дошёл до кровати отца и мгновенно уснул.

Николай заступил на дежурство, впереди три с половиной часа, есть время над чем-нибудь поразмышлять. Он выглянул в окно. Было темно, даже очень. Ничего не менялось. Николай внимательно всматривался в окружающий его дом пейзаж. Все тихо.

Он не стал завешивать занавеску и подумал, что они на самом деле сейчас находятся в полной информационной блокаде. Может и правда у кого-то в деревне ещё есть рация. Нужно будет завтра в милицию заехать, спросить, связывались ли они с внешним миром. Еще завтра нужно выйти на работу, в связи отсутствием возможности их автопарку покинуть село, работы (основной) не было, но приводить машины в порядок можно всегда.

А затем Николай подумал о тех двух ребятах, которые сейчас находились на вершине вала. Ночью спускаться естественно они бы не стали, да и слишком мокро, всё скользкое. Надо надеяться, что завтра они спустятся без происшествий.

9

Как формируется история? Она оживает, когда кто-то погружается или погружает в новый мир. Вымышленный или частично вымышленный, но новый. И понемногу основная линия обрастает деталями, важными для сюжета, или просто отвлекающими от основного контекста. Появляются новые герои, которых могло не вводить изначально, но всё равно есть основной стержень, сойти с которого не представляется возможным. Это стержень, вокруг которого всё строится. Нить, связывающая предысторию с эпилогом.

В мышлении Данилы стержня не было. Его, хаотично разбросанные, мысли только начали формировать какое-то представление о том мире, которого он не знал. Пока что коллекция была невеликой. Образы израненных людей, о которых поведала ему старушка, держащих в руках, кидающиеся маленькими пульками, трубки; образ Бога и черепахи. Они витали в каком-то пустом пространстве, не имеющем стержня, основы. Не было места, где мысли могли укорениться, но они не улетали, они сплетались воедино. А потом она начала рассказывать ему свои новые воспоминания. Данилка их видел. Он видел как она вспоминала, еще до того как слова слетали с языка, в тот момент, когда образы только формировались в ее памяти. Что-то из давно забытого. Она вспоминала. Вспоминала место, где родилась, где бегала подростком. Это было еще до того, как люди начали убивать друг друга, до того как появились все раненные. Он увидел речку с красивыми берегами, но пока это было все. Старушка не могла вспомнить ничего другого, а Данилка, понял, что его мозг формирует какое-то своё новое представление, то чего никогда раньше не было. И он стал это запоминать, и начал пытался помочь ей вспомнить. Мысленно, телепатически, или каким-то другим способом, как бы это не называлось, он всё равно не знал этого названия. Но он чувствовал, что может ей помочь. Но пока только чувствовал. Его мозг развивался медленно, но он понял, что это отбирает у него силы. После того как Данилка увидел эту речку, ровную и красивую он упал в забытье. Он спал дольше обычного, а на следующий день, уже проснувшись, понял, что ничего не забыл. Мир детства этой старушки стал его воображаемым миром. И он не хотел его никому отдавать, он не хотел, чтобы его память снова погрузилась в хаос, когда ничего было не понять, а только смотреть на небо в окно и на несколько верхних этажей расположенного напротив дома.

На следующую ночь старушка не пришла. Данилка очень хотел продолжить читать ее воспоминания. Тогда он подумал, что она больше и не придет. Быть может, он забрался слишком далеко и испугал её? Нет, если даже так, то он этого не хотел. И еще он не хотел, чтобы что-то случилось с его миром, с его новым вымышленным миром, и поэтому решил его защитить. Эту ночь Данилка почти не спал, и не спал половину следующего дня. Не спал, создавая защитный щит вокруг этого мира. Проблема состояла в том, что как должен выглядеть и функционировать этот самый щит, Даниле никто не объяснял, и он создавал его так, как мог, как видел, как представлял. А представлял он немного, ровно настолько насколько позволял его не сформировавшийся мозг. Данила ощущал, что он неполноценный представитель своего класса, и теперь, когда его память начала заполняться, когда он не забыл вчерашний день… Его переполняла радость от того, что он сможет быть другим, как все. И одновременно его переполнял страх за свой мир, ему нужна защита, его нужно защитить.

Может быть, будь он более развит, он создал бы что-нибудь наподобие железной или кирпичной стены, да только он не был развит. Данила никогда не видел этих стен, никогда не видел столько железа, чтобы из него можно было построить целую стену, он пытался создать ее из того, из чего были сделаны стены его дома, его комнаты, палаты, тюрьмы. Может он и не знал этого слова, тюрьма, но разобрался, что если он не может сквозь них выйти наружу, то и враги не смогут войти. Бетонные стены, какими бы они ни были, у него не получились, но получилось какое-то вещество, то из которого, как он представлял, состоят стены. Один угол на окне был отломан и в проломе Данила увидел серую массу в воздушных пузырьках. Он должен был защитить свой новый мир, пусть и воображаемый, защитить от любого того кто мог бы войти.

Он хотел создать мир для нее, ведь в этом мире старушка чувствовала себя счастливой, и он это ощущал. Данила понял её чувства. Чувство счастья, радости, легкости, спокойствия. Ему это понравилось. Он лежал в кровати, обделавшись полностью несколько раз за ночь, но он создавал защиту. Возводил стену вокруг своего мира, в котором была река, река с прямыми берегами. А потом он уснул полностью обессиленным, когда услышал во сне, как пришёл мужик в белом халате, и снова услышал «твоюжмать», «вот ты засранец». Он чувствовал, как его мыли, но так и не проснулся до следующего утра.

10

В эту ночь Виктору не спалось. И дождь был тут не причём. Его постоянный шум не отвлекал, а скорее даже помогал заснуть, но вот воспоминания о прошлой ночи не давали покоя. Прошлой ночью, именно тогда, когда не стало мамы, когда он спал ещё у себя дома, в своем мире, и вот тогда, в какой-то момент Виктор услышал шум. Сначала негромкий шелест, похожий на то, как будто его издавали маленькие крылышки насекомых. Но еще это было похоже на звук, издаваемый карандашным грифелем о бумагу, о толстую шершавую бумагу, которую принесла откуда-то с чердака мама. Бумага пахла пылью, и когда Виктор слышал этот запах, то его воображение рисовало картины, какие-то старые замки, монастыри. Это было сказочно. Он любил рисовать. Не умел, а любил. Что бы он ни рисовал, всегда получалась какая-то непонятная «теберда», как говорила мама. Со временем и Виктор стал называть свои рисунки тебердой. Только он понимал значение этого слова.

Теберда.

Он один в своих рисунках видел какой-то смысл. Правда иногда ему казалось, что смысл скрытый, и его руку кто-то ведет. Хотя уверен в этом Виктор не был.

Старая железная кровать, с решетчато-пружинной основой для матраца, располагалась в лицевой части дома, прямо под окнами, выходящими на речку. Сначала Виктор подумал, что он проснулся именно от шелеста. Он лежал и слушал его. Шелест не пугал, он был приятным, казалось, будто происходит нечто интересное. Виктор воспринимал мир, как происхождение новых неизвестных ему событий. Не так часто, как возможно хотелось, но они происходили, эти новые события. И вот этой ночью происходило что-то новое, такое чего раньше не было. На улице не было темно. Белые ночи в самом разгаре. В этом приятном, новом звуке было что-то напрягающее, что-то давило на его несформировавшийся мозг.