Страница 33 из 48
– Торговля ближняя и дальняя
Тем сложнее была задача первопроходцев – тех, кто пустился в свободное предпринимательство вопреки противодействию (или при поощрении) духовной и светской власти, внедряя новые, и по тем меркам прогрессивные нормы отношений. Эти категории людей, путешествующих за леса и моря и скапливающихся в городах, первоначально образовались благодаря моральному отчуждению и разрыву личностных связей внутри коллектива. Они, то ли вследствие присущего им персонально духа авантюризма, то ли изза преследований на родине, то ли потому что по иным причинам оказались выброшены из существующей политической, т.е. основанной на насилии, системы, стали провозвестниками новой выгоды – личной, идущей вразрез с выгодой общины или рода.
Но за первопроходцами шли массы. Постепенно формировались общины, члены которых специализировались на корыстной торговле и всем, что ей способствовало: ростовщичеству, ремесленичеству и т.п. Такая община – или шайка авантюристов, или секта еретиков/иноверцев, или тайный орден – помогала сформировать новую групповую мораль, поощряющую не столько альтруизм к своим, сколько эгоизм ко всем остальным, который впрочем неизбежно проникал и внутрь ее, ибо эгоизм по иному не может. Эти сообщества открывали путь к улучшению общественного положения вне существующей системы. Если же авантюристы открывали и покоряли новые земли, то у них был шанс даже основать целую страну, пропитанную духом эгоизма!
Первопроходцы свою задачу провалили – мораль разрушили, но этики не создали. Вместо выстраивания честной торговли и поиска норм справедливого обмена, победило, как и в случае иерархии, насилие. Почему так вышло? Для понимания имеет смысл разделить торговлю на внутреннюю и внешнюю, где граница является конечно моральной, а не географической. Внутренняя торговля – это обмен между "своими", теми, кто не так давно составлял один дружный коллектив. Тут торговля шла ни шатко, ни валко, поскольку простора для нее особо не было – мешала мораль. Зато ничто не сдерживало торговлю внешнюю, которая в условиях мира и тесного соседства стала намного более интенсивной. И если учесть обилие посторонних, станет понятен позорный результат – ведь практиковать эгоизм легче всего именно по отношению к ним, тем более что часть из них – вчерашние враги.
Так, разрушение альтруизма и ограничение области действия морали все более узким кругом людей, привели к тому, что эгоизм стал выплескиваться на посторонних. Торговля стала новым видом войны – и с самого начала ее развитие шло рука об руку с разбоем, причем частенько вовлекавшим властные верхи. То, что сейчас мы называем "преступность" вовсе не считалось нарушением законов. Таких законов просто не было. Грабеж считался делом правильным. Рыцари-разбойники и благородные пираты – идеализация духа насилия над незнакомыми людьми, не врагами и не чужаками. Еще хуже дело обстояло с дальними походами, экспедициями за море, с покорением слабых. Торговые и купеческие дома мало отличались от бандитских гнезд, а торговые экспедиции – от вооруженных набегов.
Но если дальняя торговля опиралась больше на риск, и соответственно насилие, внутренняя на первых порах являла собой надежду на лучший исход. Она способствовала созданию длительных связей и поощряла выстраивание доверительных отношений, которые и явились провозвестником новой, деловой этики – честности, пунктуальности, надежности, порядочности. Иначе и не могло быть – как можно постоянно обманывать тех с кем регулярно имеешь дело? Как возможен договор без доверия?
Потом конечно нажива взяла верх, но сначала торговец придерживался норм – слишком многое держалось на честном слове, на репутации, торговля еще была личным делом. Почему же все опять испортилось? Да все по той же причине – расхождение морали и этики. Мотивом торговли был тот же эгоизм, а верность слову и прочие торговые добродетели рассматривались лишь как правильная стратегия успеха. И, соответственно, как только в торговлю включились обезличенные массы, стала возможной массовая спекуляция и массовая неэтичность, а доверие за ненадобностью сменилось опорой на ловкость стряпчих. Тем не менее, фальшивая благопристойность и напускная моральность коммерческой психологии, при всей своей вероятной порочной лицемерности, была шагом в правильном направлении – к истинной честности. Как первая "торговля" еще была не торговлей а обменом дарами, так и первая истинная торговля еще не была погоней за выгодой. Само богатство еще рассматривалось как средство к получению статуса, уважения, независимости. Богатство еще не стало самоцелью. Более того, само богатство приносило радость только если сочеталось с чистой совестью.
Повсеместное распространение торговой психологии способствовало дальнейшему размыванию родового альтруизма и коллективных структур – эгоизм тяготеет к "я", раздувает его значимость и значение. Если ведение войны возможно только сообща, торговля – куда индивидуальнее. И значит, несмотря на наше отвращение, надо признать, что исторические процессы шли в сторону личности, освобождая ее от давления коллектива, который все больше и больше начинал ограничиваться семьей, что, в свою очередь, вело к дальнейшему росту числа посторонних и расширению публичной сферы.
– Моральные тенденции
Если теперь попробовать изобразить моральный профиль какого-нибудь типичного представителя нового коллектива в какой-то момент времени, то получится рис. 1.5. На нем отчетливо просматривается начавшееся размежевание морали и этики. Первая тяготеет влево, к своим, вторая – к центру.
Ломаная будучи "типичной" скрывает, однако, факт возросшего разнообразия людей, углубления их индивидуальности. Чем больше свободы, тем сильнее отличаются люди друг от друга. Можно предположить, что борьба разума с животной природой гомо-сапиенса с самого начала представляла собой ряд и побед, и поражений. С одной стороны, разум укреплялся, искал новые, интересные цели и роли. С другой, силы эволюции, получив в свое распоряжение благоприятные общественные условия, продолжали детерминированно плодить массы серых рациональных животных, внешне неотличимых от разумного человека, но по прежнему склонных к насилию. Их мозг прочно застрял на стадии коллектива-организма, отчего с нашей сегодняшней точки зрения поведение массы предсказуемо напоминает стадо. В результате постепенно росло интеллектуальное и количественное расслоение людей – в то время как немногие лучшие, творческие и мыслящие, искали пути к свободе, остальные только пассивно следовали, подчиняясь силам. Источник проблемы в том, что разум не способен размножаться. Напротив, чем больше он поглощен своими творческими задачами, тем меньше внимания он уделяет размножению. Размножение остается по большей части бессмысленным, биологическим процессом, фактически – демографическим насилием.
Рисунки 1.2, 1.3 и 1.5 явно демонстрируют нам некий этический процесс, художественное изображение которого располагается на рис. 1.6. Что это? Это зависимость моральных чувств среднего человека по отношению к типичному среднеудаленному другому от исторического времени. Как бы усредненная по множеству людей и отслеженная по времени середина рисунков 1.2, 1.3 и 1.5 – место, где встречаются посторонние люди. Уменьшение накала моральных чувств отражает не только падение "остроты и силы" взаимодействия изза увеличивавшегося среднего расстояния внутри коллектива и уменьшавшегося – снаружи, но и тот факт, что человек все менее настойчиво и откровенно проявлял свои предпочтения. Нет, он конечно не становился более равнодушным или апатичным. Он становился более вдумчивым. Откровенный эгоизм осуждался, альтруизм – был неуместен. Моральные принципы получали предпочтение перед голыми эмоциями, привычными коллективистам. Разум все сильнее контролировал чувства, преодолевал животную природу, пусть пока и не осознанно. Человек руководствовался нормами, которые со временем, как маятник, все больше тяготели к точке баланса, лежащей строго на оси.