Страница 34 из 48
Изменилось и качество морального поведения. Альтруизм из принудительного и сакрального стал осознанным и добровольным, а эгоизм из грубого и животного – расчетливым и хитрым. Эти изменения позволили укрепиться цивилизованным формам общественной организации, что в свою очередь привело к дальнейшему росту свободы. Война, как образ жизни, постепенно сходила на нет, слабело и физическое, и моральное насилие – и в отношении врагов, и внутри коллектива. Уменьшились агрессивность и требовательность к людям, исчезла кровная месть, появилась терпимость. Нормы разных коллективов взаимообогащались и сближались, становились сложнее и многообразнее. Стало больше возможностей для свободного выбора поведения. В ценности человека все больший вес стали составлять мотивы, не результаты. Устное художественное творчество дополнилось письменным, а его герои спустились на землю. В центр повествования попал простой человек, который оказался таким же носителем моральных ценностей, как и его предшественники на небе. Однако попали они в него все равно с неба, что требовало постоянного напоминания, дабы он не слишком заносился. Вымысел стал дополняться размышлениями, появились философы и философия. Тут-то до читающей публики и стало доходить, что человек и его свобода – настоящая ценность, и что насилие – это вовсе не так замечательно, как казалось раньше. Правда читать тогда умели слишком немногие. Остальные массы получали свою порцию морального внушения устно – на проповедях.
Количественное преобладание масс, освобожденных от коллективного альтруизма, привело к видимому преобладанию эгоизма в поведении людей. Однако тот факт, что общество продолжало не просто работать, а развиваться, говорит что силы разума, представленные передовыми людьми, оказались вполне способны сбалансировать детерминированные массы. Сила разума, его идей, заключалась в формировании норм и во внедрении их в массы. На смену запугиванию стало приходить религиозное воспитание и образование, универсальные религии старательно, хотя и не этично, защищали общее благо от атак эгоистов.
Является ли отмеченное совпадение между уменьшением накала чувств и ростом свободы случайным? Мне так не кажется. Есть определенная корреляция между степенью эгоизма/альтруизма, практикуемого людьми, и степенью насилия по отношению к другим/самому себе. Эгоизм/альтруизм – это моральная окраска мотивов, проявление морали в действиях, направленных на людей. Поэтому они определенно выливаются в то или иное воздействие, влияние и, следовательно, насилие. Мы можем заключить, что рис. 1.6 обнаружил некую прогрессивно-эволюционную тенденцию, связывающую моральные чувства и свободу. Свобода стремится привести людей в положение посторонних, тех, на кого можно не обращать внимания. Посторонний не покушается на других и другие не покушаются на него. Можно сказать – не вызывает никаких чувств, не требует никаких целенаправленных действий. Соответственно, можно сказать, что, на самом деле, рис. 1.6 показывает рост свободы в обществе – в виде уменьшения отклонения моральных мотивов со временем от точки их нулевого баланса, а также рост этичности среднего жителя, следующего нормам, а не подчиняющегося эмоциям.
Однако моральный прогресс не происходит в соответствии с математической формулой. Поиск баланса труден. Поэтому мы можем наблюдать временные отклонения от столбовой дороги прогресса. Например, эгоизм войны может периодически превращаться в альтруизм мира, когда люди задабривают бывших или потенциальных врагов подарками с целью налаживания добрососедских отношений. Культура подарков не только уходит корнями в отношения племен, но проявляется и в наше время между государствами в виде гуманитарной помощи. Кривая альтруизма, со своей стороны, тоже способна пересечь точку баланса и уйти вниз, если условия в коллективе становятся невыносимыми. Но об этом явлении мы поговорим чуть позже.
– Еще чертежи
Если обьединить пресс прогресса с рис. 1.6, с предыдущими рисунками 1.2, 1.3 и 1.5 и применить метод творческого воображения, можно увидеть важный систематический процесс, показанный на рис. 1.7. Изломы в монолитах моральных чувств под действием пресса, углубляются и сдвигаются к центру – в прослойку посторонних. Эта постоянно растущая прослойка – потенциальные партнеры для нормальных экономических, и будем верить, когда-нибудь справедливых отношений. Строго говоря, картинка не должна быть симметричной, изза превалирования в "посторонних" бывших "своих" и разной силы эмоций, но симметричная она выглядит элегантней.
Динамику норм в расширяющемся коллективе тоже можно изобразить для полноты картины, рис. 1.8. Исходное состояние первобытного жестко коллективистского общества выглядит как массив суровых альтруистических традиций, скрывающих случайно найденные нормы. Постепенно традиции уступают место нормам, установленным и следуемым осознанно, нормы как бы освобождаются от груза случайного и становятся тем, что они есть на самом деле – идеями, и будучи идеями, они оформляются в законы, не обязательно письменные. Тут надо отметить несколько важных деталей. Во-1-х, больший коллектив означает больший пласт накопленной культуры, большее количество традиций, и вытекающее большее своеобразие каждого человека, просто физически не способного знать их все. Общих традиций становится меньше – в этом, собственно и заключается понятие чужеродности, с чужими меньше традиционно общего и больше формально нормативного. Большой коллектив приобретает черты космополитичности и мультикультурности. Поэтому, во-2-х, общие нормы унифицируются, становятся более обьективными, не зависящими от исторических казусов и личных пристрастий, приближаются к универсальному этическому ядру. Иначе коллектива надолго не получится. В-3-х, этот процесс демонстрирует перемешивание коллектива, увеличение числа контактов между посторонними членами общества, формализацию норм в праве. В-4-х, чертеж отражает превращение жесткого насильственного коллектива в гибкое динамичное общество, где быстро создаются новые структуры и институты, отвечающие требованиям времени. И самое главное, в-5-х, увеличение количества норм – это ослабление произвола, укрепление законности и рост свободы.
С другой стороны, и среди уменьшающегося числа членов ближайшего круга, традиции также исчезают, но уже не заменяясь ничем – какие счеты и претензии к своим? Чем ближе люди, тем терпимее они относятся друг к другу, тем больше склонны прощать, тем неуместнее формальности. Если раньше в больших семьях существовали обряды и правила, то чем романтичнее и искреннее отношения, тем нужда в этом меньше, что, конечно, опять увеличивает свободу.
Таким образом, мы наблюдаем еще одну тенденцию – замену культурного многообразия этической унификацией на основе универсально справедливых норм, ведущую, вне всякого сомнения, к свободе.
– Мирный договор
Тем временем война между коллективами, как и следовало ожидать, окончательно выдохлась. Она, наконец, перестала восприниматься как привычное явление, как нормальное средство разрешения конфликтов. И если верхи все еще изыскивают, и иногда довольно успешно, возможности загнать население в пекло очередной авантюры, по крайней мере на уровне массового, обыденного человеческого сознания, она стала прочно ассоциироваться с ужасами, страданиями и варварством. Почему? Есть несколько предположений.