Обезличенные

Выполнить просьбу требовательного доктора оказалось непросто, поскольку непослушные Гошкины глаза все еще выхватывали из темноты всполохи полупрозрачных теней. Прилагая значительные усилия, Гошка отчетливо различил под ногами раскрошившиеся бетонные шпалы, которыми обычно укрепляют железнодорожные пути. Каким образом из театральной подсобки их принесло в подземку, Гошка сказать затруднялся, впрочем, Гурий того и не требовал. Их внезапно изменившийся маршрут приобретал все более уверенные очертания, и спустя пару десятков шагов, Гошка мог уже без труда рассмотреть откровенно ржавые рельсы, облупившиеся стены и бесконечную паутину темных проводов, то тут, то там свисающих по стенам. То, что эта ветка была заброшена и давно уже не использовалась по прямому назначению, угадывалось без труда. Никто не рискнет в здравом уме прокатиться по рельсам, которые давно уже съехали со своей бетонной основы, а в некоторых местах отсутствовали вовсе. О чем-то похожем ему рассказывал Гурий в их первую встречу, и Георгий тогда еще искренне восхищался смелостью сдержанного доктора. В этот раз со стороны Грошика не доносилось ни звука. Он шел по рельсам, все еще крепко держа за руку своего попутчика, и только его неровное хриплое дыхание и шорох шагов нарушали гнетущую тишину. Их нынешний путь казался бесконечным, а его завершение и вовсе хранило множество вариантов. Ни всезнающий Гурий, ни малограмотный Гошка не могли с уверенностью сказать, что из очередного черного лабиринта на них не нападет какое-нибудь безглазое существо и не укусит за пятку.

«Смотрите, Гурий, — неожиданно вырвалось у Гошки, когда вдалеке мелькнула неясная вспышка, очень напомнившая свет фар, — здесь невозможно проехать, здесь разобраны рельсы.»

«Спокойно, Гоша, — усмехнулся Гурий, — это не поезд, это обычное подземное освещение. Кажется, мы с вами на верном пути. Вы обратили внимание, что в городе безглазых никогда не включали электричество? Заметили, правда? Сейчас я вижу вполне современное освещение, это лампочки, видите, их несколько, и они горят. Я боюсь делать однозначные выводы, но кажется мы нашли настоящую цивилизацию, Гоша»

Их путь еще немного причудливо попетлял под пугающими темными сводами, пока наконец двое бродяг, оборванных и теряющих сознание от усталости, не вышли на обычную, новую и действующую линию подземки.

Мигающий свет становился все ближе, а очертания станций все заметнее. Гошка тоже редко пользовался подземкой, предпочитая гудящим вагонам свою древнюю иномарку, поэтому под прохладными арочными сводами чувствовал себя крайне неловко. Так было всегда, но только не в этот раз. Едва заметив перед собой ярко освещенный купол вполне действующей станции, Гошка был готов бежать вприпрыжку только для того, чтобы убедиться в существовании обычных полноценных граждан. Гурий и тут не поленился вставить свои пять копеек в стремительные Гошкины планы.

«Вот тут-то как раз существует опасность угодить под движущийся состав, — занудно предупредил он, — и потом, не забывайте, Гоша, линия под напряжением, старайтесь не наступать на рельсы.»

Озвученные предосторожности только подхлестнули Гошку, и он, больше не прислушиваясь к зануде-доктору, резво добрался до эвакуационной лестницы и, стараясь привлекать к себе как можно меньше внимания, метнулся в сторону, оставляя Гурия Грошика в тоскливом одиночестве.

Глава 7.

Я брел по сырым питерским улицам, от души проклинал свою неумеренную сентиментальность, так не вовремя заявившую о себе, и, мысленно усмехаясь, возвращался к событиям пятилетней давности, положившим начало всем моим сожалениям и ошибкам.

Тогда, закончив с отличием медицинский университет и подчиняясь воле своего много значимого родителя, я занял кресло участкового терапевта и принялся продолжать знаменитую династию, о которой не уставал твердить мой отец, являясь по сути ее основателем и родоначальником. Ежедневно, с восьми до пяти, мой кабинет осаждали пациенты, трепетно и доверительно излагающие мне щемящие истории своей жизни. Изредка разбавляя их невнятными жалобами на свое расшатанное здоровье. Я исправно мерил им давление, выписывал до отвращения одинаковые назначения и отправлял домой, мысленно желая им провалиться в ад. В один из таких дней на моем пороге объявился очередной страдалец, желающий поболтать. Я заученно кивнул пациенту и приготовился к долгой и предсказуемой беседе. Тот важно поклонился, демонстрируя мне свои лучшие качества, и присел на стул, сохраняя внешнее достоинство и проявляя вежливое любопытство.

«На что жалуетесь, молодой человек? — неожиданно озвучил он совершенно чужую реплику. В первую минуту я откровенно подумал, что ослышался и, сохраняя нейтральное выражение, переспросил:

«Что вы сказали?»

Мой посетитель снисходительно усмехнулся, приосанился и, поклонившись еще раз, завел длинную речь, странно модулируя голосом.

«Вам до отвращения тошно сидеть целыми днями в этом загоне и заученно кивать в ответ на давно известные фразы, вам ненавистна сама мысль о том, что отныне ваша жизнь связана со скучными пенсионерами, большей частью, от безделья навещающими ваш кабинет. Вы выписываете им назначения и раздаете рекомендации, в которых они сами разбираются в сотню раз лучше вас самих. Я могу продолжать перечислять ваши обязанности и дальше, но я думаю, что и без этого вам все ясно. Вы ошиблись в выбранной специальности и отчаянно ненавидите отца за навязанное будущее. Поправьте меня, если я в чем-то неправ»

Высказавшись подобным образом, пациент присел обратно на стул и выжидательно уставился на меня.

«К чему это ваше выступление? — недоуменно поинтересовался я, в душе соглашаясь с каждым произнесенным звуком. — кто вы такой и с какой целью пришли ко мне? Если вы жалуетесь на здоровье, назовите симптомы и не будем тянуть время, а если нет, то покиньте кабинет, не мешайте работать.»

Человечек снова подскочил и приготовился озвучить мне еще одну репризу, но почему-то осекся и задумчиво принялся разглядывать пейзаж за окном. Когда я почти свыкся с мыслью, что пациент ошибся выбором специалиста, тот снова ожил и наконец-то заговорил.

«Я хочу предложить вам работенку поинтересней, — прошептал он, воровато оглядываясь на дверь, — ваше право отказаться, но подумайте сами, что вы будете иметь от вашей нынешней деятельности? Грошовую зарплату и неизменный геморрой, это же несомненно.»

«А что я буду иметь от работенки поинтересней?» — с долей иронии поинтересовался я, предполагая явную умственную неполноценность своего собеседника. Человечек, почуяв мою заинтересованность, оживился и принялся нести мне невероятный бред про вечную жизнь и власть над миром, украшая свое повествование дополнительными преференциями в виде несметных богатств. Прослушав основную часть, я выставил его за дверь, посоветовав обратиться в регистратуру.

«Там вам подберут подходящее время для визита к психиатру,» — не слишком вежливо напутствовал я нестабильного посетителя.

Через неделю он пришел снова и принялся рассказывать мне новую версию своей истории. Теперь в ней звучали тревоги относительно занедужившей родственницы, которой требуется срочная медицинская консультация. В процессе изложения щемящего повествования, его беспокойство странным образом передалось и мне, разливаясь по венам широкими волнами. Я, забывая о своих основных обязанностях, об ожидающих меня пациентах, о врачебной этике и обо всем на свете, торопливо сложил в стол исписанные документы и, повесив на крючок халат, рванул следом за невнятным человечком. Из его непрекращающегося монолога я понял только одно, родственница проживает на окраине города, и чтобы добраться до ее жилища, нам следует воспользоваться метро. Почему мы не могли воспользоваться моей вполне приличной машиной, я не стал даже спрашивать, поскольку начисто забыл про ее существование. Выскочив на какой-то незнакомой мне станции, мы немного попетляли по темным коридорам и оказались на мало оживленной чистенькой улочке, окруженной аккуратными рядами не в меру ярких домов. Мой сопровождающий привел меня к просторному темноватому зданию, состоящему из одних сплошных коридоров и дверей, и, открыв одну из них, втолкнул в сумеречную комнату. Заявленной ранее родственницей оказался крепкий мужик, неподвижно лежащий на металлическом ложе, пугающе напомнившим мне прозекторский стол. Мужик был откровенно и непоправимо мертв, о чем я догадался, только переступив порог.