Бесконечный сон Эндимиона

– Эх, Арес-Арес, где же твой былой пыл… Ох! – швейцар вытер руку об брюки, подав ее мне. – Мое имя Арес, как же я забыл представиться… Ну что же, давайте уже начнем заселяться. Алектрион! – после произнесения имени, кукла дернулась, подняв голову к портье. – Седьмой номер. Живо-Живо!

Кукла продолжила исступлено смотреть на своего хозяина. Простояв так пару секунд, Арес ударил себя пятерней по лбу, вновь выругавшись себе под нос. Взяв мой чемодан двумя руками, лицо старика слилось по цвету с его униформой. Пыхтя и отказываясь решительными кивками от моей помощи, мы поплелись в сторону безмятежного Алектриона.

– Забавно, что столь антивоенные лозунги о спасении наших душ исходят от человека со столь «военным» именем.

Арес, доковыляв до марионетки и передав тяжелую ношу ей в руки, которую она подхватила с такой легкостью, будто пыхтение портье до этого было всего лишь странным шутливым перформансом, отдышавшись и накинув красную шапку на темечко ее владельца, поглядел на меня тоскливыми глазами.

– Знаете, юноша, даже воин устанет от перманентной бессмысленной войны.

Сбросив с себя излишнюю грусть, Арес вновь оголил свои золотые зубы, после чего взял нас с Алектрионом за плечи, обращаясь то к одному, то к другому.

– Седьмой номер, запомни. И не проси чаевых, не наглей… Следуйте прямо за ним, чтобы не сбиться с дороги. Хоть заведение у нас небольшое, но я не удивлюсь, если его архитектором выступал Дедал. Вроде бы все… Ну что же, мой друг. Приятного, а главное – плодотворного времяпрепровождения.

Похлопав меня по спине, мы в последний раз обменялись рукопожатием. Шестеренки начали свой ход, Алектрион развернулся на сто восемьдесят градусов и начал свой путь вверх по лестнице. Я отправился следом.

II

Ступая по лесенкам за своим путеводителем, чьи ноги ни разу не коснулись пола, мы проходили по веренице ничем не отличающихся друг от друга лестничных пролетов, по итогу выйдя в коридор шестого этажа. Заметив, что на главной лестнице отсутствует путь на последний, седьмой этаж, я отложил себе в памяти вопрос, адресованный Аресу, на будущее, – что располагается под крышей отеля. Держась подле Алектриона, я осматривал немногочисленные двери, расположенные в хаотичном порядке, ни о каком параллельно-выверенном расположении здесь речи и не шло. Двери двух номеров могли быть расположены как в нескольких метрах друг от друга, так и поставлены вплотную, отличаясь друг от друга по ширине, форме и материалу.

– Да, судя по всему, если архитектором здешнего места был Дедал, то дизайном занималась Доротея Таннинг.

Услышав мою реплику, Алектрион остановился, обернувшись ко мне. Выронив чемодан из рук на пол, все также устланный красным ковром, марионетка поднесла указательные пальцы к кончикам ярко обрисованных краской губ, проведя ими до ушей. Затем, сделав кувырок в сетях, словно муха, что из разряда насекомого перешла в род ланча, запутавшись в липкой паутине, Алектрион схватил чемодан и вернулся в исходную позицию. Простояв несколько секунд на месте, он отправился по прежнему пути.

Немного отшатнувшись назад благодаря резкому торможению резиновых ремней, коридорный, пошатываясь, остановился у двери, медленно разворачиваясь на тросах лицом к двери. На дверном полотне не было номера или иных опознавательных знаков, – выполненное из дуба, оно было выкрашено голубой краской с нанесенным поверх орнаментом пейсли, исполненный люминесцентной краской. Также на нем отсутствовали ручка и прорезь для ключа. Я неспешно подошел к Алектриону, который по моему приближению кинул чемодан на пол, вытянув левую ладонь ко мне. Сориентировавшись, что от меня требуется, я достал ключ из кармана брюк, раннее преподнесенного мне Аресом. Цепко ухватив его деревянными пальцами, коридорный поднес его брелоком к двери, плотно прижав к голубому полотну. Когда же он убрал его с древесины, на двери появился оттиск, на котором красовалась отзеркаленная семерка, под которой расположился схематичный символ солнца. Алектрион сжал ключ с брелоком, послышался хруст дерева. Разжав руку, на пол упало погнутое кольцо с деформированным ключом и уцелевшим осколком брелока. Затем коридорный просунул руку под пиджак, достав, по-видимому, из внутреннего кармана маленькое карманное зеркальце. Раскрыв ракушку, он прижал его к месту, где находился оттиск. Закончив действие, Алектрион убрал зеркальце обратно, а перед моими глазами предстало число семь в своем первозданном виде, рядом с которым был все та же неизменившаяся окружность с исходящими от нее в стороны линиями. Дверь скрипнула, и сама по себе медленно открыла перед нашим тандемом номер, поприветствовавший нас запахом табака, пыли и общей затхлости. Люстра была выключена, но ее функции выполнял солнечный тусклый свет, что пробивался полосами сквозь створки жалюзи. Односпальная кровать с застеленными простынями, по другую от нее сторону – рабочий стол, на котором рядом стояли пепельница и сгоревшая свеча, воск с которой растекся по столу. Все это богатство находилось под слоем серой пыли. Небольшое зеркало, что висело напротив окна, создавало иллюзорное ощущение простора. На деле же комната была небольшой, я бы даже сказал крошечной, больше походя на подсобку, а не на жилое помещение. Слева от изголовья постели находилась настежь открытая дверь, за которой на меня величаво выглядывал унитаз, скрытый полумраком. Взяв с пола свой чемодан, лежащий у свисающих с высоты ног Алектриона, я зашел внутрь, бросив его на кровать, а сам уселся на пол, разглядывая свои новообретенные хоромы. Коридорный продолжал стоять в проеме, молча смотря в одну точку. Забыв о его присутствии, я подошел к зеркалу, осматривая свое лицо. Мешки под глазами выдавали долгую бессонницу, рука об руку с которой шли бесконечные бутылки виски и новостные сводки с фронта, которыми пестрили газеты, бросаемые каждому жителю города под дверь его дома. Решив умыть лицо, я отправился в уборную, по пути дернув выключатель света, находящийся как раз у зеркала. Ослепленный от яркого света люстры, свисающей с потолка, как оказалось, также украшенной орнаментом, я прошел в клозет. Отыскав там раковину, мне, приложив немалые усилия, таки удалось повернуть вентиль. Умывая лицо, из комнаты послышался свист чайника. Выйдя из уборной, моим глазам предстал Алектроин, все также находящийся у порога в мой номер. Из его тела били струи пара, а его грудь раскрылась двумя створками, оголив монетоприемник. На внутренней стороне левой створки каллиграфическим шрифтом был выведен прайс-лист. Вспомнив, что портье и вовсе не потребовал с меня платы, я изучил список предложений, после чего отправился к своему чемодану. Пятьдесят монет – семь дней, вполне выгодно. Нарыв в наружном кармане наличные, я вернулся к коридорному, который все также исходил паром, создавалось впечатление что еще пару секунд – и его разорвет на куски. Просунув в исходящего спазмами Алектриона необходимое количество монет, я, немного помешкав, забросил еще две сверху поверх необходимой суммы, закрыв грудные створы моего деревянного коридорного. Струйки пара постепенно стихли, а Алектрион, вновь поднеся кончики указательных пальцев к губам и изобразив неровную улыбку, сделал кульбит, вновь отсалютовав мне, на этот раз уже с настоящей шапочкой, которую ему удалось со второго раза стянуть со своей головы. Из коридора послышался скрежет зубчатых колес, Алектриона вновь дернуло, после чего, потеряв свою прежнюю гордую осанку и свесившись подобно коровьей туше не мясном крюке, он, спиной вперед, отправился обратно к лестнице. Дверь номера медленно затворилась.

«Прекрасное дитя капитализма» – промелькнуло в моей голове, когда я направлялся к своему чемодану, решив достать из каземата свои пожитки, вечно сопровождающие меня в нескончаемых поездках, из которых и состояла вся моя жизнь последние годы. Расправившись с защелками, я открыл кейс и перед мной предстал классический неаккуратно сваленный набор необходимых мне вещей: кипы бумаг, перевязанных атласной лентой, несколько брюк, белых футболок, серых пиджаков и блейзеров, гигиенических принадлежностей (постоянные перебои с поставками товаров первой необходимости в краях, откуда я был родом, оставили след – если теперь я и брился, то только водой, мылом и клинковой бритвой, подаренной мне хорошим товарищем-цирюльником, который уже сделал состояние на своем мастерстве, что прослыло славой на всю страну и в один момент исчез с радаров, сбежав заграницу. Должно быть, сейчас на моей родине, благодаря его исчезновению, мужчины походят на доморощенных горилл). Разбирая утрамбованные завалы, я доставал их и скидывал на пол и, спустя пару минут, возле меня уже образовалась горка вещей, с которой не стыдно пойти торговать на ближайший базар, затмив своей выручкой давних старожил бизнеса, организованного Гермесом. Роясь внутри, я по очереди доставал свертки из упаковочной бумаги и бережно клал их на простыни постели. Их было всего три: два небольших, последний же выдавал своей угловатостью скрытую за бумагой габаритную коробку. Вычистив дно чемодана, я скинул его на пол, а сам отправился, попутно прижав обеими руками к груди немногочисленные ценные для меня вещи, к письменному столу. Сев за него, я занялся распаковкой, варварски разрывая приятно шуршащую бумагу в клочья. Справившись с ней, передо мной предстала бархатная черная коробка, через закрытую крышку которой тут же прорвался запах чернил, за доли секунд наполнивший пространство комнаты приятным ароматом. Открыв ее, моим глазам показался во всем своем великолепии первый изумруд моей коллекции – пишущая машинка Underwood No. 5, чьи литеры уже давно были стерты до неузнаваемого вида благодаря давней и плодотворной работе, которой мы предавались годами до этого. Пробежав пальцами по клавишам, словно пианист, настраивающий невидимую, но крепчайшую связь с инструментом, я оставил в покое моего давнего соратника, занявшись открытием следующего узника бумаги. За ним скрывался металлический брусок с ремешком, поверх которого находилась четырехугольная выпуклая вставка. С левой стороны бруска был держатель с закрепленным на нем бордовым маркером. Потянув за четырехугольник, на свет показался объектив. Это был Polaroid SX-70, купленный мной на базаре в балтийский странах, где я находился по корреспондентскому заданию. Его предыдущий владелец, решившийся расстаться с фотоаппаратом, не был многословен, но хорошо врезался мне в память благодаря своему спутнику – черной кошке, что дремала на его плече, не обращая внимания на базарный гул вокруг. В те времена я любил заводить диалоги с незнакомцами, питаясь их энергетикой и стараясь подчерпнуть для себя новые взгляды на мир, но большинство моих вопросов мужчина проигнорировал, лишь вскользь упомянув, что он распродает свое ненужное имущество с целью накопления суммы, что позволит ему вернуться на родину, располагающуюся в одной из африканских стран.