Человек-землетрясение

Прокурор Цуховский внимательно посмотрел на Боба Баррайса.

– На вашей машине шины марки Пирелли, не так ли?

– Возможно. Я не знаю. БМВ – из автопарка Баррайсов, я не интересуюсь, как правило, маркой шин, садясь в машину, – с издевкой ответил Боб. – Возможно, полиция сможет установить, сколько машин в Западной Германии ездят на шинах Пирелли! Одна из них – с гарантией – будет машиной с эстакады. Я читал, что криминальная полиция обязана своими успехами кропотливой работе, поиском камешков мозаики, И вообще я в восторге от ваших следопытов – на улице идет дождь…

Боб метнул взгляд в сторону доктора Дорлаха, но адвокат не смотрел на него.

«Может, дядя Теодор заплатил тебе, чтобы ты стер меня в порошок? – подумал Боб. – Какое гнусное общество, все продажные! Одна Марион другая, она действительно Любит меня, и, черт меня подери, я тоже люблю ее. Это первое чудо, с которым я столкнулся, да еще в себе самом. Достаточный довод, чтобы стать счастливым и сильным сейчас. Одним необходимы гашиш, кокаин и ЛСД, чтобы держаться на плаву… А мне нужна Марион, теперь я это твердо знаю. Мое прибежище, мой стеклянный, фиолетовый мир, – это не дурман, а белое гладкое тело Марион, источающее в возбуждении легкий апельсиновый аромат».

– Машина, которая в момент падения фрейлейн Петерс стояла на мосту, уезжая, заехала на траву, и там остался четкий след. К несчастью для преступника.

– К счастью для меня! – Боб прямо и требовательно посмотрел на доктора, Дорлаха. – Найдется у кого-нибудь сигарета? – Дорлах протянул ему свой портсигар. – Спасибо. Я был в Эссене, господа. – Баррайс зажег сигарету, руки его при этом были абсолютно спокойны, доктор Цуховский это точно проследил. – И почему преступник? Я думаю, Ренаточка сама спорхнула?

– Мой племянник не имеет представления о пиетете, – вставил дядя Теодор. Это были его первые слова, произнесенные после прихода Боба. – Кроме того, у каждого человека своя манера выражаться.

– Погибшей наступали на пальцы, когда она отчаянно цеплялась за решетку парапета. Мы пока не знаем, что там разыгралось, но рухнула она на автобан явно не добровольно. Преступник помог ей.

– Значит – убийство! – произнес Баррайс наигранно глухим голосом. – Умышленное убийство без отягчающих обстоятельств, – поправил доктор Дорлах. Это была соломинка, Боб это сразу понял. – Или неумышленное тяжкое телесное повреждение, в результате которого последовала смерть потерпевшей. Трактовка затруднительна.

– Во всяком случае, фрейлейн Петерс мертва! – произнес прокурор Цуховский жестче, чем до этого. – Мертва через чужое вмешательство.

– Этот великолепный юридический язык! – Боб с наслаждением курил. – Удовольствие слушать его. Один вопрос, господа: это допрос? Если да, то я вынужден просить своего адвоката заявить протест против такого обращения со мной.

– Это опрос, Боб, – Доктор Дорлах отмахнулся, когда Боб хотел что-то возразить. – Необходимо пролить свет на дело.

– Как я могу что-то освещать, если я лежал в постели в Эссене?

– Доктор Дорлах нас уже проинформировал. – Прокурор Цуховский прохаживался перед большим камином. Туда-сюда, туда-сюда… шесть шагов вперед, поворот, шесть шагов назад, поворот – как хищник в тесной клетке. – Разумеется, молодая дама может это подтвердить под присягой.

– Разумеется.

– Вы уже в двадцать часов были в Эссене, как сообщил ваш адвокат?

– Да.

– Дама ожидала вас?

– Нет. – Боб бросил злобный взгляд на доктора Дорлаха. – Фрейлейн Цимбал работает в баре, она пришла домой около часу ночи.

– Ах так! А с двадцати часов до часу вы были один в квартире?

– Да, у меня есть ключ. – Боб вытащил его из кармана пиджака и покрутил золотую цепочку с ключом на пальце.

– Почему вы поехали к фрейлейн Цимбал?

– Почему? – Боб ухмыльнулся с таким неприкрытым бесстыдством, что у Тео Хаферкампа от злости покраснели уши. – Марион всегда читает мне вслух сказки. Вчера это была «Царевна-лягушка». Она дошла до того места, когда золотой мяч снова скатился в колодец, и тут зазвонил телефон, это был доктор Дорлах.

– Разве это не вы позвонили, господин Баррайс?

– Действительно? Ах да… Вот видите, господин прокурор, меня так захватывают сказки, что я перестаю замечать время и пространство.

– Я тоже прихожу к этому выводу. – Цуховский резко остановился перед Бобом. Их взгляды скрестились, как сверкнувшие клинки.

– У вас нет алиби с двадцати часов до часу ночи. Лежали вы в постели или нет – никто не знает. Во всяком случае, противоречит всякой логике то, что мужчина не идет к своей подруге, работающей ночью в баре, именно в бар, а один ложится в ее постель и ждет окончания ее работы…

– Здесь я вынужден возразить, господин прокурор. – Доктор Дорлах элегантно поднял правую руку с большой коньячной рюмкой, на которой была выгравирована большая буква N – Наполеон. Доктор Дорлах выглядел сейчас действительно как Наполеон. – Нельзя исходить из общепринятого опыта. Мой доверитель Роберт Баррайс никогда не вел нормального образа жизни. В своих кругах он прославился именно эксцентричным поведением. Человеческий опыт здесь не годится. Учитывая его странный жизненный стиль и уверенность, что он обогащает своими выходками эту жизнь, вполне можно поверить, что в двадцать часов он лег в постель своей знакомой, читал там преспокойно, потом заснул и в час ночи был разбужен вернувшейся домой Марион Цимбал…

– Нежно разбужен, – смакуя, произнес Боб. – Очень нежно, господин прокурор. О степени нежности я отказываюсь давать показания.

«Ну вот он и заработал, наш доктор Дорлах, – с удовлетворением подумал Боб. – Теперь он мне поможет выкарабкаться. Наконец-то. Этот Цуховский – опасный тип. Лишенный чувства юмора, сухой, как соломенная крыша летом. Бескровный службист, в кровообращении – одни параграфы. С ним нужно держать ухо востро, люди без чувства юмора всегда опасны».

Боб бросил взгляд в сторону дяди Теодора. По тому, как тот морщил лоб, он понял, что хотя дядя внутренне был против попытки Дорлаха обелить Боба, но публично одобрял и поддерживал его. Еще бы – опять затронута честь семьи. Белоснежная манишка Баррайсов должна оставаться незапятнанной. На сколько клавиш уже успел нажать дядя Тео? Что уже было сделано, о чем не подозревали ни доктор Дорлах, ни тем более прокурор Цуховский? Не зря же президент Земельного суда был компаньоном Хаферкампа по охоте.

Боб Баррайс испытывал необычайное напряжение. На чашу весов была положена, образно говоря, его голова. Одни хотели ее заполучить, другие защищали ее. Ему самому оставалось лишь при сем присутствовать, спокойно себя вести и наблюдать. Все остальное сделают другие. Безумный мир вознес его на высоту, с которой он мог следить за собственной судьбой.

«Так я и буду реагировать, – решил он. – Я буду просто безучастным. Никто так не раздражает людей, как человек, находящийся среди них и тем не менее недосягаемый».

– Ну так что? – спросил агрессивно Боб, когда неожиданно воцарилось молчание. – Что будет дальше? Рената Петерс, которую любила вся семья, мертва. Немолодую девушку и гарантированную девственницу убили, по мнению прокурора. Но почему? Где мотив? Как могла непорочная девушка попасть темной ночью одна на пустынный мост? Или наша Ренаточка вела двойную жизнь?

– Было бы лучше, если бы вы помолчали, Боб! – вмешался доктор Дорлах.

– Пусть он говорит. – Прокурор Цуховский сдержанно улыбнулся. Он сунул руку в папку и вынул узкую полоску бумаги. Недоверчиво и крайне воинственно разглядывали Боб и доктор Дорлах неизвестный им клочок бумаги. – Соблаговолите пройти со мной, господин Баррайс.

Боб затаил дыхание. Доктор Дорлах сделал шаг вперед, Теодор Хаферкамп со звоном поставил рюмку на стол.

– Что это значит? – громко спросил доктор Дорлах.

– Я должен арестовать господина Баррайса.

– Но это неслыханно! – Тео Хаферкамп сунул кулаки в карманы брюк. – Невозможно арестовать Баррайса.

– Я подам жалобу старшему прокурору! – Доктор Дорлах успокаивающе кивнул Бобу. – Не волнуйся, Боб… мы имеем дело с однозначным превышением полномочий. Все выяснится уже при проверке обоснованности содержания под стражей…