Бессмертный избранный

Солдаты крутятся у клетки Ирксиса. Он словно в полусне. В конце концов двое солдат входят в клетку и умывают его тем же способом, что и меня. Холодная вода приводит Ирксиса в чувство. Он дергает головой, выкрикивает ругательства. Выплескивает воду для питья на пол, пытается пнуть солдата с друсом, рычит.

Наконец, охране надоедает с ним возиться. Клетку запирают, нас поднимают над ямами. Я сразу же засыпаю, но это тяжелый сон — прутья впиваются в тело, мокрый воротник неприятно давит на шею, я долго не могу улечься.

Просыпаюсь я к полудню, когда слышу голос вчерашней женщины. Она снова привезла три бочки, на этот раз в одной из них — каша. Уже остывшая, она кажется мне невкусной, как свечной воск. Я заставляю себя поесть, и уже готова снова провалиться в сон, но тут слышу обрывок разговора приступивших к утренней трапезе солдат.

На дом наместника напал какой-то маг. Он был убит, но отряды Асклакина теперь рыщут по всем дорогам — наверняка маг этот был не один, и, поговаривают, целью его был совсем не наместник.

— Мигрис забрал с собой того юнца из дальней деревни, — говорит женщина. — Он вроде новым фиуром будет после смерти отца-то. Красивый парень, волосы длинные, белые, а глаза — синие, как ночь. Надолго один не останется. Быстро найдут ему благородную в пару. Если мигрис даст добро, построят деревню заново лучше прежней. Работы много, муж мой подумывает наняться. Платить хорошо будут, с этим уж наместник не жадничает.

Я понимаю, что они говорят о Серпетисе, и настораживаюсь. Мысль о том, что он найдет себе жену, неожиданно горька для меня. Я не хочу слушать, как они будут это обсуждать, но не могу. Помимо воли жадно ловлю каждое слово в надежде хотя бы еще раз услышать о нем.

— Что-то крутит-мутит наш наместник, — отвечает один из солдат. — Вчера уже на ярмарке новый фиур работников набирал. Какой-то местный вояка из солдат Асклакина, и совсем даже не юный парень. Уже и отправил туда людей он. Отряд из наших сегодня с ним уехал поутру. Наверно, еще будут набирать. Пусть муж твой не зевает, Уланда. Пусть сегодня сходит к наместнику, разузнает все.

— Хочешь сказать, этому беленькому владений отца не видать? — спрашивает женщина. — Зачем же тогда он поехал в деревню? Я слышала, живых там уж и нет. Одни мертвецы остались. Солдаты Асклакина целый день тела к лесу таскали. Если фиур сменился, ему там делать нечего. Лучше в городе ему быть, хоть к наместнику в отряд наняться бы мог.

— А кто его знает? Может, у него в деревне ценность какая осталась. Да и слышал я, вроде выжил кто-то. — Похоже, солдатам надоел этот разговор, и они возвращаются к обсуждению еды и грубым шуткам, над которыми женщина смеется, как и вчера.

А я думаю.

По закону, после смерти фиура правитель должен разрешить сыну или одному из сыновей покойного занять место своего отца. Весть о смерти фиура и свое мнение по этому поводу наместник земли сразу же передает через скорохода в столицу. Слово наместника «за» или «против» имеет тут большой вес. В конце концов, именно наместнику фиур подчинялся, именно его землей владел, именно его богатства приумножал или растрачивал. Фиуры и наместник виделись раза два-три в сезон, на ярмарках работников, на сезонных сборах гиржи с деревень, да по всяким таким делам. Наместник как никто другой знал семью фиура. Раз в Цветение он объезжал землю, останавливаясь в домах фиуров больших деревень и собирая под их крышей фиуров маленьких. В моей деревне наместник Шембучени задерживался постоянно. Его дочь была женой нашего фиура, пока не умерла родами в Цветение, когда меня позвал к себе Мастер. Приезжает ли наместник теперь, я не знаю.

Если Серпетису отказано во владении землей своего отца, почему наместник принял его у себя? Из разговора солдат я понимаю, что Асклакин не просто приветил его, а поселил в своем доме. Это все кажется мне странным. Или наместник просил за него правителя, и тот отказал? Но тогда еще в день приезда мигриса его должны были проводить в дом, который освободил новый фиур, дать денег и предложить работу по ремеслу, которым он владеет.

Я снова думаю о словах женщины.

«Белые волосы, и глаза — синие, как ночь». Узнал бы он меня теперь, вспомнил бы, кого держал за руку в бреду?

Коснувшись рукой лица, я задеваю шрам и напоминаю себе, кто я и что я такое.

Даже если все и так, и Серпетис больше не благородный, мне не стоит о нем думать. У меня и у него совсем разные дороги.

14. ВОИН

Пробитое друсом насквозь тело мага все стоит у меня перед глазами. Широко открытые серые глаза, простое, даже какое-то простоватое рябое лицо. Совсем еще не старый, в поношенной одежде, стоптанных башмаках.

Он выскочил из-за деревьев, выкрикивая на ходу какие-то заклятия и размахивая руками, навстречу собакам, которые тут же громко залаяли и кинулись на него. На мгновение все обернулись в его сторону. Друс запел, вылетев из руки одного из воинов — и маг тут же слетел с седла, упав в дорожную пыль. Следом раздался вой, от которого у меня в жилах застыла кровь. Джока, черная собака наместника, поджав хвост и почти по-человечьи причитая, понеслась прочь от его дома. Она так и не вернулась, сколько Асклакин ее ни звал. Другие две собаки гавкали и носились вокруг тела, норовя вцепиться зубами, пока наместник их не отогнал, а Джока как в воду канула.

— Лучшая моя собака была, — сказал Асклакин нам, уже прощаясь. — Прикажу магу сначала голову отрубить. Может, чары и спадут, вернется.

Мы уже оседлали лошадей и обменивались перед отъездом последними любезностями. Нуталея выглянула из дома и тут же скрылась за дверью, когда в ответ на скрип наместник обернулся. Тело мага солдаты куда-то унесли, кровь на дороге затерли пылью. Глаза наместника обшаривали поле позади нас и деревья, скрывающие поворот.

Я снова вспомнил о девушке, которую солдаты повезли к клеткам, вспомнил, что хотел спросить о ней, пока не поздно.

— Сегодня утром… — начал я, и взгляды Асклакина и мигриса обратились ко мне. Наместник приподнял брови, Чормала нахмурился. Они, видимо, сразу поняли, о чем речь. — Сегодня утром я видел, как в клетки увозили мага.

— Да. — Асклакин кивнул, но объяснять не спешил.

— У нее на лице был шрам?

Наместник и мигрис переглянулись, и их молчание сказало мне все.

— Я хочу, чтобы ее доставили в Асму. Живой и поскорее.

Лицо наместника потемнело.

— Фиоарна, — предупреждающе начал мигрис, но я прервал его взмахом руки:

— Да, я знаю. Это владения наместника, а я неопределенный наследник. Я не имею права требовать. Но я не требую. Я прошу, и выслушайте, почему.

Я коротко рассказал им о том, что случилось в домике Мастера в вековечном лесу. Содрогаясь от отвращения, но не отводя взгляда, поделился своими предположениями, и лица мигриса и наместника становились все мрачнее и мрачнее с каждым моим словом.

— Я хочу, чтобы правитель разобрался с этим делом. Если она — одна из первых, то скоро будут такие другие. Асма должна знать, что творится.

Асклакин пожевал губу, раздумывая, потом снова кивнул.

— Да. Если окажется, что маги научились лгать и не терять магии, изменится многое, и не только в Шине. Ты прав, фиоарна. Хорошо, что ты задал этот вопрос. Я отправлю мага в Асму уже завтра. Скороход побежит туда сегодня вечером. Нисфиур должен знать.

Я знал, что наместник скажет дальше еще до того, как он открыл рот.

— Но это будет мое решение, а не твое.

Я склонил голову.

— Я понимаю.

Конечно же, до определения я не мог обращаться к Мланкину напрямую. Любое происшествие, любая несправедливость сначала должны были быть представлены на суд благородного наместника. И это было правильно. Если бы каждый деревенский фиур спешил со своей бедой к дому правителя, Мланкину пришлось бы принимать ходоков целыми днями.

Я вспоминаю этот разговор и лицо убитого мага намного позже, когда мы уже едем мимо вековечного леса. Я узнаю место, где из подлеска выходит тропа, по которой мы с отрядом солдат Асклакина ушли от дома Мастера. Не думал, что снова увижу ту девушку. Я надеюсь, что Мланкин не станет судить ее сразу. Асклакин пообещал передать через скорохода слово в слово содержание нашего с ним разговора. К тому времени, как скороход доберется до Асмы, я уже буду знать, есть во мне кровь правителя Асморанты или нет. И если есть, об этом сразу же узнает вся Цветущая долина. И Мланкин, которого я пока даже в мыслях не готов называть отцом, тоже узнает.