Черные люди

– Ганя! – Алана тряхнула брата за плечо. – Что вы с ним сделали?

– Не кипятись, – фыркнула Ольга. – Просто пышек объелся. И как столько влезло!

– И конфет, – добавила Настасья. – Они, наверное, забродили немножко.

Алана принялась сдирать с Гани платки, бусы и прочие украшения. Он не пытался сопротивляться, только сонно улыбался и вяло что-то бормотал. Ольга поперхнулась смешком и, предупреждая взрыв гнева, спросила:

– О чем говорили? Оленей торговали? Или жениха тебе подыскивали?

Алане захотелось осадить их, и она бросила:

– О Черных людях.

Расчет был на то, что девушки испугаются и станут вести себя посерьезнее. Но куда там – Настасья и Ольга переглянулись с довольно скучающим видом.

– Чего говорить, – протянула Ольга. – Ясно, что беглые.

– Кому ясно?

– Да всем. Кто сюда по своей воле притащится? – она вздохнула, вспомнив свою светлую и красивую комнату в далеком Санкт-Петербурге. – Надолго они здесь не задержатся. Нам Димка говорил.

Димка тоже был отпрыском русского торговца – уже взрослый, он пытался освоить отцовское дело, как поговаривали, без особого успеха, и чаще просто слонялся без дела.

– Димка? – переспросила Алана. – Он-то откуда знает?

Настасья огорошила:

– Так он у них был. С вашим Дыгияном. Эти, Черные, сказали им, что скоро уйдут.

Алана попыталась унять быстро забившееся сердце и сдернула с Гани последний покров – не платок даже, а вышитую салфетку.

– Чего ты яришься? – спросила Ольга. – Вот, возьми красивенький. Дарим.

Алана машинально взяла протянутый розовый платочек, что-то пробормотала.

И Димка, и Дыгиян были достаточно бестолковыми и могли соврать, чтобы покрасоваться перед девушками. Если так, то затея провалилась – ни Настасья, ни Ольга явно не были впечатлены появлением этих странных людей.

По первости перепугавшись, Алана усомнилась, что это правда. Димка никогда бы не дошел до Черных людей один – с тайгой он был знаком скверно. Пару раз ему поручали собрать валежник у самого края леса, и оба раза его пришлось искать всем миром. «В трех соснах заблудиться может», – говорили русские, и эта нелепая поговорка всегда удивляла и смешила. Дыгиян – совсем другое дело, однако он не отличался особой смелостью, и едва ли посмел нарушить запрет Улгэна.

Успокоив себя, Алана поставила Ганю на пол и за руку потянула его прочь.

Ночью на бикит налетел ветер. Нежданный и необычайно сильный, он кружил по дворам, хлопал ставнями, дребезжал стеклами, с тихим свистом просачивался сквозь щели и трогал тела людей неприятной прохладой.

Алане снился сон. В нем они с Иничэном бежали по берегу Оленьего озера. Это было непросто – вокруг водоема росли деревья, поэтому игра в догонялки быстро превратилась в бег с препятствиями: приходилось огибать деревья и отскакивать в сторону от мест, где пропитанная влагой почва подавалась под ногами. Но и из Аланы, и из Иничэна била энергия – от сознания того, что они добрались до тайного и запретного места, куда никто не ступал многие сотни лет, – и ничто не могло остановить их радостный бег.

Наконец они, тяжело дыша, упали на островок сухой травы и забылись дремой. Алана знала, что спит, но в то же время видела со стороны и себя, и озеро.

Сначала все было спокойно. Тихо хлюпала вода. Мягко шуршали травы. С этими мирными звуками смешивалось ровное дыхание спящих.

Но потом взгляд Аланы скользнул в сторону, и ее пробрал страх.

Среди деревьев показался темный силуэт. Один. Второй. Третий.

Иничэн проснулся и закричал.

Громко хлопнула ставня. Алана подскочила на своей постели и не сразу поняла, от чего проснулась – от хлопка, сквозняка, лижущего голые ноги, или от ночного кошмара. Спросонья в голове было мутно, и она лишь через минуту осознала, что рядом хныкает Ганя. Должно быть, это он закричал, а ей приснилось, что Иничэн.

– Чего подвываешь? – прошептала Алана. – Родителей разбудишь.

– Мне плохой сон приснился.

– Мало ли. Мне тоже приснился, я же не кричу.

– Кричишь. Я слышал.

Алана помолчала. К шуму ветра прибавился собачий вой – недобрый знак. Сначала выла одна собака, потом присоединились другие. Ганя свернулся в тугой комочек, из-под шкуры выглядывала только его темная макушка.

– Ничего, – Алана погладила его по волосам. – Что тебе снилось?

– Иничэн.

Холодящая дрожь родилась где-то в животе и противно поползла вверх, словно сквозняк сумел пробраться внутрь.

– И что он делал в твоем сне?

– Не скажу.

Такого от Гани Алана еще не слышала и слегка оторопела.

– Что значит «не скажу»? Я твоя сестра. Говори.

– Нет.

В голосе Гани зазвучало недетское упрямство. Он с головой исчез под шкурой.

– Этот ураган из-за Черных людей? – спросил он через минуту.

– Не говори глупостей, – сказала Алана, хотя сама не была в этом уверена.

Как не подумать об этом после известия о том, что Димка и Дыгиян могли говорить с ними? Положим, сам Дыгиян не нарушал запрета Улгэна, но провел друга до нужного места. Что тогда?

К вою соседских собак прибавились отзвуки утробных стонов – подали голос олени. Это было уже совсем нехорошо.

Алана услышала, как встал отец, наказала Гане не выходить из дома и постараться уснуть, а сама вместе с подоспевшей матерью выбежала во двор, содрогаясь от холода раннего утра и мощных порывов ветра. Геван уже стоял на дороге, держа в руках ружье. Из других домов и чумов тоже показались вооруженные мужчины и встревоженные женщины. Все были напряжены, и Алана быстро поняла, почему.

Собаки не находили себе места, но никак нельзя было определить, что вызвало их беспокойство. Один пес сидел и выл, устремив морду к темно-серому небу, другой с лаем бегал меж домов, не обращая на людей ровно никакого внимания. Животных пытались усмирить, но бестолку.

По бикиту продолжал гулять ветер, каждый его порыв был подобен сильному толчку. Люди беспокойно запереглядывались: не иначе как начинается стихийное бедствие.

– Проверим стадо, – предложил Семен. – А кто-то пусть к саману сходит.

– Я сбегаю, – вызвался Орочен, которого прозвали Орлом – он был всего на год старше Аланы, но уже считался настоящим охотником.

– Я тоже, – сказала Алана.

Отец Дыгияна подтолкнул сына вперед:

– Бегите втроем. – Надеялся, видимо, что хоть тут сын принесет пользу.

Алана, Орел и Дыгиян рванули с места, кто в чем был – босиком и в домашней одежде. Холода земли они не ощущали, и как колючие травинки впиваются в ноги – тоже. Только зловещий ветер пробирал до костей.

Орел сразу ушел вперед, и Алана невольно подумала, насколько же он быстр. И бежит совсем не как Дыгиян. У того – бег с ноткой паники, как у зайца, а у Орла – целеустремленный полет. Ее саму Геван сравнивал с оленем: когда надо – может нестись со всех ног, не теряя при этом красоты и достоинства.

Несмотря на такой разный бег, к чуму Улгэна они прибыли почти одновременно. Шаман, конечно, уже не спал: сидел перед пылающим костром, обхватив шаманский бубен и закатив глаза, и что-то не то напевал, не то просто бормотал.

Они знали – мешать ему сейчас нельзя, он говорит с духами, – и потому тихо присели неподалеку.

Алана сперва смотрела на фигуру Улгэна, покачивающуюся в такт пению, затем покосилась на Дыгияна. Он изрядно нервничал и, судя по всему, уже рвался бежать обратно. Орел сидел, нахмурив брови – ему не терпелось узнать у Улгэна, в чем дело. Ветер трепал длинные волосы шамана и доносил до чума олене-собачий вой.

Время шло. Постепенно животные замолкли. Показались мужчины – со стадом все было в порядке. Только ветер продолжал бушевать.

Алана еще чувствовала тревогу, пронизывающую все вокруг, и ей было очень холодно, но у нее начали слипаться глаза. Пение Улгэна прокрадывалось в зыбкий сон, держа темные фигуры на расстоянии. Они были похожи на человеческие, эти силуэты между деревьев, и в то же время нет. Словно неподалеку разверзлась земля, и на поверхность из Хэргу буга, Нижнего мира, выбрались злые духи – прихвостни Харги, злого брата творца Сэвэки. Их длинные тела сгибались в три погибели, чтобы не возвышаться над деревьями, из голов ветвились кривые рога, напоминающие ломанные ветви.