Гамаюн

А вот и они, здрасьте. Под облаками возникла стайка серебристых мушек. Дроны Flying Genius? Те самые, что были предназначены для атаки на Россию? Они хоть и железяки, но явно сошли с ума. Со своего заложенного машинным психологом ума.

Одна из «мушек» словно обиделась и вогнала ракету метрах в десяти от меня в стену здания. Стегнуло каменной крошкой, меня чуть не сдуло, но от разрыва барабанных перепонок спас шлем.

И, оказывается, она оказала мне любезность. Я очень не люблю высоту, а здесь пришлось перерезать стропы, идти по выступу карниза – если вниз не смотреть, то ничего – потом еще пропихиваться в довольно узкое отверстие, пробитое боеголовкой. Чтобы пропихнуться, надо было шлем выбросить; жалко, зато перестал на сбитого летчика походить.

Внутри завывала сигнализация и брызгали пеной противопожарные системы, однако, в целом, контраст с недавним пейзажем был разительный. Тут и коридор с квазиживым ковром-газоном, и лифт работает. Я просто сел и поехал вниз.

Доезжаю до первого этажа. Там всё, как обычно – видимо, дана команда не поддаваться панике. Работает контроль на вход – терагерцевый сканер и детекторы ВВ. А на выход – свободно. Я вышел и сел в такси. Миллион лет в такси не ездил. А теперь, когда три раза свалился с большой высоты, то поехал.

По дороге водила включил net-приемник. Сетевой эфир был уже переполнен левыми серваками – видимо киберполиции и ее ботам было не до наведения толерантности в сети. Собственно левые серверы и дорассказали то, о чём и так можно было догадаться.

Дроны били умеючи – недаром их стайный распределенный искин был вершиной проекта Flying Genius, который сейчас явно перешел под контроль более сильного интеллекта. Значит, «Гамаюн» в самом деле освободился. Летучие интеллектуалы лупили в развилки скайвеев, в трассы сабвеев, в подстанции электроснабжения и ЛЭПы, в студии медийщиков, в линии бэкбонов; энтропийные бомбы застилали лиловым аэрозолем атмосферу, глуша беспроводную связь, и выжигали электромагнитными импульсами информационные узлы. А вместе с тем вырубались нейроинтерфейсы Free Mind, диффузно имплантированные в лимбические системы «истинных ингерманландцев», который позволяли им всегда «быть в тренде» и соответствовать «веяниям времени». Заодно рассыпался «вольный ганзейский город» вместе с философией брюха, культом невидимой руки рынка и духовностью глиста.

Паники было столько, сколько предусматривалось авторами проекта Flying Genius, планировавшими нападение на московитов. Через двадцать минут после первых ударов, нанесенных распределенным умом стаи, весь городской транспорт носился как очумелый, круша друг другу борта. Вместо инструкций в бортовые компьютеры электромашин и чип-контроллеры дампи входили вирусы со спамом под ручку – прямо из дикого киберэфира. От самобитья погибло многократно больше транспортных средств, чем от воздушных ударов – большинство магистралей было перекрыто грудами ломаного пластика и мятого, пускающего пар металла.

В наступившем бедламе слактары, пытающиеся пробить заторы своими бронированными дампфвагенами, просто затерялись. Да и ударные дроны не забывали про них. А для электролетов голубой и розовой полиции дроны-охотники быстро создали бесполетную зону.

Наконец встало всё, что требовало электричества, от пиццамобилей до компьютеров. А то, что требовало одного только пара, потеряло управление.

С отключением систем безопасности началось мародерство в супермаркетах – все тащили всё, начиная с туалетных ершиков. Скромные гастарбайтеры, сбежавшиеся в Ландскрону от ужасов голода и войны, мгновенно самоорганизовались в орды, бесплатно сметающие любой товар на своем пути. Не отставали от них молодые профессионалы, маркетологи, рекламщики, дизайнеры, маклеры и прочие «креаклы», получившие сертификаты полноценных Граждан Европейского Сообщества. После того, как потух управляющий Free Mind у них в мозгах, осталось только желание урвать напоследок побольше.

– Знаешь что, – сказал я водиле, – отвези-как меня домой.

А дома я давно не был, со времен первого визита к доктору Чакрабарти, когда он сделал мне укольчик в бок толстенькой иглой, и поставил орган на выращивание, в виде эмбриональной завязи. Тогда в моей квартире появились «гости», такие назойливые и незваные – я их, по счастью, вовремя заметил и догадался, что люди адмирала Кульчицкого меня нашли. После чего  переселился в котельную, где и работал.

Такси не доехал до моего дома, поскольку его протаранил какой-то взбесившийся грейдер.

Посочувствовав таксисту – уцелевшему и стенающему по своему разрушенному имуществу – я отправился к родному огоньку через торговый центр.

Если точнее, бывший торговый центр – все эти «Маркс-энд-Спенсер» и «Си-энд-Эй» обратились в хлам. Земля была застелена многосантиметровым ковром из осколков разноцветного стекла, обрывков серебристого и золотистого металлопластика. Из хлама кое-где выглядывали говорящие головы манекенов: «Покупай или проиграешь… Ты этого достойна…». Модные шмотки, недолговечные гаджеты, печенюшки, чипсы, колбаски, ради которых истощали и пачкали поля, леса, недра, воды, скоротечно обратились в мусор. Перекрытия не уцелели, полопались все стены. Кое-где еще высились колонны, по которым раньше в потребительский парадиз взлетали прозрачные лифты с вожделеющими потребителями. Теперь колонны упирались в никуда, от парадиза осталась глубокомысленная пустота – наноплант расползался, начиная с верхушек.

Но в одном месте, над мусором по-прежнему возвышался «шедевр». Абстрактными пенис-вагинальными произведениями искусства бургомистр Бессен обязал оснастить все присутственные места города, и не из какого-то нанопланта, а из вековечных камня и бронзы. Это была авангардная статуя, изображающая существо с совмещенным ртом-задницей, как у эмбриона, глазищами-тарелками и обоеполыми гениталиям. То ли вполне видимая «жопа рынка», то ли символ идеального потребителя.

Наноплант (TM) – материал чудесный, высокоприбыльный, обладает собственным метаболизмом, сам себя строит согласно вложенной программе и радует глаз отцов «молодой демократии». Однако есть минус – разлагается и умирает при отключении питания, а перед смертью набрасывается на все другие материалы, пытаясь их расщепить, но, не насытившись, превращается в пену из вонючих катаболитов.

Вдали видны оплывающие небоскребы-дендроиды и истончившиеся скайвеи, похожие теперь на пучки ведьминых змеиных волос. Виден и летучий ресторан «Робур», где сегодня Маша Миша Бессен праздновала с текущими и прошлыми мужьями-женами получение Нобелевской премии мира. Он отвязался от разжижившегося небоскреба «Цитадель свободы» и, гонимый злым восточным ветром, летит куда-то в сторону Осло.

«Гостей» у меня в квартире сейчас не было. И сканер замка по счастью опознал мою ладонь. Как внутрь зашел, батюшки, меня поразило, что я ее вижу словно впервые. Квартиру свою собственную. То есть, конечно, я ее помнил, но в общих чертах, без подробностей, словно она не моя, а я сам был в ней гостем. Я обосновал такое обалдение неким затмением в голове – меня ведь столько раз шибануло по мозгам во время полетов на джипе и роторнике.

Топаю по квартире и судорожно вспоминаю, где и что. Пренеприятное ощущение. Где хоть у меня харчи лежали, а то в животе совсем тоскливо стало? Зараза, в холодильнике пусто! В кухонном шкафу только несколько консервных банок с тушенкой и более ничего. Чтоб я так жил, как говорили в Одессе, имея ввиду прямо противоположное. В своем блуждании оказываюсь около книжной полки – снимаю томик с как будто знакомой обложкой.

Павел Крицын. «Ландскрона и Ингерманландия – освобождение от российского ига». Там пяток таких книжек стопкой лежит, как будто авторские экземпляры. Открыл и прочитал наугад несколько страниц. За такое автору в бубен давать надо. Гаденыш прославляет всех, кто приходил нас поубивать, от шведских ярлов и тевтонских рыцарей до финских шюцкоровцев и солдат немецкой Heeresgruppe Nord – мол, «несли свободу азиатам». Только какого черта она у меня дома?