Страница 4 из 15
Вернулась Марфа за кассу. Развернула картонку «технический перерыв» и потянулась к телефонной трубке.
– Але, – набрала по номеру старшего по станции, – Яков Хеоргич, соедини с хородом.
– Давай нумер.
– Нуль два.
– Милиция? Чевой-то вдрух?
– Хулихганы. Доложу. Или хошь, шобы сызнова стекла краскою изрисовали?
– Обожди. Наберу я твои нуль два.
…
Вышки с четвертой по сорок девятую умещались на расстоянии в десять километров. Воеводин с Калининым и десять их оперов разделились попарно, прочесывая тропы, по которым в состоянии была пройти телега.
Семен торопился. Как увидел поле ромашек, а на одном из лепестков – синий пепел, рванул наперерез.
– Стой! – не поспевал за ним Володя Белкин, проваливаясь в пустоши кротовых подкопов. Навернулся, а когда из гнилостного благоухания ромашки вынырнул, Воеводина и след простыл.
Семен у кромки поля взял левее. Учуял что-то… Нет, не запах гари или дыма. Цветочный аромат учуял. Яркий. Концентрированный. Что-то знакомое… родное, что-то будто из детства.
– Поле, – вдохнул он полной грудью, – лаванда, ирис, сладкая медуница и полынь с календулой.
Их запах Воеводин помнил с яслей. Полынью бабушка его от мух мела половики, календулу срывала да высушивала в зимний чай. Так и грузчики говорили. В ящике, где позже сгорели две жертвы с холодильниками, цветами пахло.
И Воеводин узрел его. Цветок, что ярился к небу лепестками голубого цвета. Всполохи синего, голубого и бирюзового вились вокруг плодоножки деревянного сарая. Тот был огромный. В тридцать пять квадратных метров. Со всех сторон нежные объятия дикого жара огибали конструкцию, лаская, усыпляя, забирая вслед ветру.
Семен не мог назвать, что видит, словом «огонь». Нет дыма, нет гари. Нет треска, пожирающего дерево кострища. Нет гула, что порождает всполохи. Был только этот голубой цветок, после которого сотрудники с пинцетами и лакмусом найдут кусочки костей жертв. Семен знал: девушки уже мертвы, но он не мог перестать пытаться.
Рывок. Удар ногой о лепесток огня. Нога Семена опустилась в жидкую синеву. Истлела обувь и кусок штанов. Выломанная плашка сложилась внутрь. Новорожденный лепесток пожрал ее, как изголодавшийся котенок, которого старшие братья не подпускали к миске.
Семен не почувствовал боли. Он стоял в метре от столба пламени, что рвалось выше сосен, но оно его не трогало. Жар вывернут наизнанку и направлен в центр. К пропитанной настойкой Люблина древесине и всему тому, что оказалось внутри.
– Прикоснись к нему руками, – услышал Воеводин голос. Мужчина, что подкрался со спины, вел странный обратный отсчет, – восемьдесят пять, восемьдесят четыре, восемьдесят три…
Теплое дуло, кажется, охотничьего обреза, уперлось в шею справа.
– Невозможно устоять! – шептал охрипший голос. – Как прекрасен… Шестьдесят один, шестьдесят, пятьдесят девять…
Небритое лицо Гарика Люблина, исчерченное обуглившимися головешками, прижалось к древку. Палец замер на спусковом крючке уткнувшегося в шею следователя оружия.
– Знаю, хочешь. Давай! Вытяни руку! Ну! – толкнул обрез голову Воеводина. – Мать рассказывала… Но я не верил, что оно такое чудо… Увидишь раз и оробеешь. Сорок пять, сорок четыре, сорок три…
– Что в составе? Чем пропитал древесину? – заговорил о главном Воеводин.
Дуло скребнуло по щеке Воеводина, отсчитав пять его зубов:
– Ты разгадаешь, если найдешь дорогу в Эблу.
– Что за Эбла?
– Двадцать три, двадцать два, двадцать один…
– Что это за счет? Что ты отсчитываешь?
– Остатки жизни, что ж еще…
Воеводин ему поверил. Дойдет до единицы и выстрелит в затылок.
– Если все равно убьешь, скажи мне, что это за Эбла?
– Пытливый… пытливый… пытливые умы не ведают покоя…
Семен расслышал сиплый хохот. Железка обреза завибрировала в руках Поджигателя.
– Слушай, пытливый… Я расскажу тебе, как заполучить огонь. Мать знала, что это такое. Она сошла с ума. Десять, девять, восемь… но прочитала мне восьмую книгу… и я понял… как найти его… пять, четыре, три… девушки, что я спалил. Они… гха… х-х-х-а… кх-яа-а-а-а.
Выпавший обрез лязгнул о камень под ногами следователя, готовившегося к выстрелу. Семен обернулся.
Голова Люблина закинута назад под прямым углом к небу. Оттуда, где находился его кадык, торчала вошедшая по запястье рука незнакомца. Синее пламя цветка Поджигателя озарило лицо его убийцы. На лбу от затухающих всполохов цветка блеснуло синее пятно, похожее на пятиконечную звезду. Прямо в центре. Пятно переливалось запертой галактикой и мириадой звезд.
Никогда Семен ничего подобного не видел. Что за отметина сектантская? Что за звезда на лбу? Родимое пятно, мутация? Или болезнь аргироз из-за переизбытка серебра, когда тело окрашивается голубым и фиолетовым? Но почему такой идеальной формы? Что это за человек?
Мужчина провернул кисть внутри Люблина и выдернул руку вместе с языком, кадыком и глоткой Поджигателя. Кровавый сгусток, которым Люблин вот-вот собирался поведать что-то важное о девушках, теперь возлежал на ладони человека в черном. От горячего месива тянулся к небу влажный пар человеческого нутра.
К ясному, черному небу, усыпанному звездами хлеще поляны мечты грибника. Воеводин уставился на убийцу Поджигателя. Два светящихся голубых глаза закрылись, стирая последний намек, что какой-то человек только что был здесь. Стоял напротив Воеводина с горящей во лбу звездой, вырывая пальцами из человека глотку вместе с языком и трахеей.
Истлевшие хлопья синего огня и такой же синий пепел звезд на небосклоне – вот все, что осталось Воеводину в ту ночь.
Ах да, еще его жизнь.
…
Вылечить до конца ногу Семена после ожога голубым цветком врачам не удалось.
И ладно термический ожог, ладно бугристая кожа. Хуже всего дела обстояли с нервными окончаниями. Каждое движение давалось следователю с задержкой, с паузой. Время, что и посчитать в секундах невозможно, в размерах передачи нервных импульсов сопоставимо с годом. Все равно что подумать сейчас, а спустя год совершить движение.
Хромоты при ходьбе почти не было. А вот про бег, прыжки, толкание от опоры и любое другое ускорение пришлось забыть. В сорок два года Семен не мог сдать нормативные тесты, которые пять лет назад казались ему смешными. Теперь же двухметровый забор он преодолел за восемь минут вместо допустимых двенадцати секунд.
– Ты меня отстраняешь? – вошел Воеводин в кабинет Василия Калинина, туда, где спустя почти тридцать лет будет проводить оперативки по исчезнувшим сестрам под командованием моложавой Натальи Афанасьевой.
– Нет. Ты не отстранен, майор. Ты в отпуске.
– В отпуске?
– Такая пауза, которую берут на работе пару раз в год. Попробуй. Ведь не был ни разу.
– Не нужны мне паузы. Поджигатель, он…
– Мертв. Он умер, Воеводин. Последние жертвы Тамара Власова и Галина Хитрова – тоже. Криминалисты нашли на пепелище титановую занозу. Миллиметр не больше. На брюхе излазили все, а нашли!
– Титановую? От зубного моста?
– От протеза ноги Хитровой. От сих до сих, – опустил Василий руку от бедра до ботинка.
– Вся нога?
– Так точно. Сколько горел тот сарай? Восемь часов?
– Сто секунд. Люблин их отсчитывал. Не мой остаток жизни, а остаток жизни пламени.
– Титан плавится при температуре тысяча семьсот градусов, а ты в него ногу сунул.
– Я не чувствовал даже тепла домашней батареи от пламени.
– За полторы минуты, Семен, от ноги из титана осталась заноза. С заусенец размером. Он, что в муфельную2 печь жертвы запихнул?
– Гарик Люблин вот-вот собирался сказать мне что-то про похищенных девушек, про какую-то Эблу начал, когда…
– …когда ему выдернули горло. Помню. Читал я твой рапорт Семен. И знаешь, что мне ответил Дунаев? Псы, – фыркнул Калинин, – псы, говорит, пожрали тело Люблина! Выгрызли с трупа глотку уже после смерти от разрыва сердца. Так он и в заключении о смерти написал.
2
Печь для термообработки металлов, требующих нагрева свыше тысячи градусов Цельсия.