Страница 3 из 15
Серийные маньяки обязаны иметь схему, размышляли профайлеры, пытаясь понять, кого Поджигатель схватит следующей парой. Пока они строчили доклады с методичками, Люблин оставлял криминалистам синий пепел от сожжённых трупов.
Еще один вопрос. Почему синий? Что за горючую смесь он изобрел, превращающую органику и неорганику в синий пепел. Как выяснит позже Воеводин, каждый раз пламя горело всего сто секунд. Но только раз Семен узрел его собственными глазами. Тут даже не скажешь «увидел» – то, что предстало перед Семеном, не подчинялось законам природы и термодинамики.
Перед сожжением похищенных девушек Люблин таскал в сараи всевозможный хлам. В ход шло все: строительные инструменты, одежда, ботва с огородов, бетонные блоки, шифоньеры, посуда, автомобильные капоты, велосипеды, батареи. Маньяк экспериментировал, что же такое нужно запереть в сарае, что его пламя не сможет испепелить?
Криминалисты сделали вывод, что в сарае с жертвами номер пятнадцать и шестнадцать до пожара находилось семь холодильников, полных стеклянных бутылей с водой. От одного из агрегатов осталось пятно размером два на два сантиметра. То, что это был именно холодильник, удалось восстановить по видеозаписи, на которой Люблин с парой грузчиков втаскивали семь двухметровых прямоугольников в фургон.
Давая показания, грузчики отметили, заказчик оплатил работу кредитной картой женщины (сказал, что супруги), а при разгрузке попросил холодильники отнести в сарай, сколоченный из свежих досок. Внутри него пахло цветами. В этом сарае через сутки сгорели Кристина Белоусова и Дарья Птицына.
К своему счастью Белоусова и Птицына, пожара не увидели. Единственное, что во всей мистике воспламенений утешало следователей, – жертвы не гибли в муках. Их сознание не успевало передать импульс боли от мозга к нервам. С такой скоростью обгладывало пламя кости. Да и они оставались через раз. Кусочки самых плотных тканей – все, что удавалось отыскать. Шматок размером в сантиметр – остаток бедра или большой берцовой кости.
Пламя, что пожирало и живое и не живое, не поддавалось просчету. Ведь не огонь то был. Что-то жидкое, тягучее, пламеобразное, вечно голодное, вечно жаждущее еще и еще. Самих воспламенений никто никогда не видел. Находились всегда объедки, но не само пиршество пожара.
Что такое смог изобрести Гарик Люблин в гаражах на окраинах Подольска? Откуда брал ингредиенты своей адовой смеси? Ответов не было.
Схватить Люблина живым – вот какую задачу получил департамент Воеводина. Ведомство мечтало не только маньяка изловить, но и выпытать у него рецепт воспламеняющегося вещества на нужды обороны. Никто в лаборатории его формулу повторить до сих пор не смог. Одна искра, огонек от спички – и сто кубических метров истлевали пеплом за минуту. Если точнее, за сто секунд.
…
В ночь, когда на голову Воеводина осыпалась звездная крошка и жизнь его свернула с земного пути на Млечный, случилось следующее.
Семен с майором Василием Калининым получили наводку, а по-простому сплетню, от кассирши по имени Марфа. Мол, душегуба какого-то видали грибники в пролеске. И были там кресты кладбищенские, сгоревшая лошадь и синее пламя. Информация звучала столь неправдоподобно, что Воеводин быстро собрал оперативников и ринулся проверять.
А вот, что произошло чуть ранее, пока кассирша Марфа не отзвонилась в милицию.
Дождь барабанил по клеенчатым дождевикам, когда мужчины заметили вдоль просеки не иначе как дьявольщину. Неизвестный стегал хлыстом пегую тощую лошадь, что тащила перегруженную телегу. Животное мотало головой, фыркало и било передними ногами, за что получало еще больше лихих затрещин. Брыкающаяся кобыла резко взяла в сторону от очередного замаха. Колеса споткнулись о тугой борт колеи, накренив телегу. Поклажа из-под брезента высыпалась в густое разнотравье.
Грибники сразу распознали кладбищенские кресты, которыми живодер набил телегу. Все основания крестов подбиты треугольными засечками топора. Сверху дерево было темное, мутное, почерневшее от воды и снега, а на обрезах крестов – светлое, занозистое.
– И выпало их штук двадцать… не, больше! Целых сорок! – пересказывал малость протрезвевший грибник соседям, пока в очереди в кассу за билетом стоял. – А на двух хрестах-то – тела женские! Холые! Связанные и распятые по рукам и ногам! На хрестах-то они болтались на тех!
– Ешкин кот! Во меня б с пол-литра так мутило! – рассмеялся дедок, пересчитывая копейки сдачи. – Охоленные бабы шо бы мерещились, а не повестки за неуплату по воде-то!
– Вот те крест, старче! Не брешу! Скажи, Павло, скажи ему, шо не брешем! Сам же ж видал! – ткнул мужчина локтем собутыльника, точнее, согрибника.
– Ай, отстань ты, Митько… не нашего ума дело. Не видал я! Не видал, – повторил он прямо в лицо старика, застывшего со сдачей. Тот не торопился. Надеялся про обнаженных еще какую байку-то послушать, чтобы поздней мужиков за удочкой подивить.
– Огонь синюшный, кажи, тоже не видал?! – разошелся Митько. Он теперь горлопанил так, чтобы все пять человек в очереди за билетом слышали его. – Коняку когда хлестать закончил изверх тот, зажглося пламя. Синим оно полыхнуло! Синим! – присел на корточки грибник и развел руки в стороны, выдерживая паузу. – Вот такэ-э-энный столб! Гляжу – а коняки-то и нету!
– О заливает! Сам ты синий! Проспись, братюня!
– А ну, билет скупай и нас не задерживай!
– Тихо вы, охалтелые! – пришлось кассирше Марфе выйти из теплого рабочего закутка. Отставила она кипяток, отложила бублик, что макнуть в джем клубничный зря торопилась, да вышла на моросистый перрон.
– Эй ты! – шикнула на Митько. – С очереди вышел! Дай мне людей поотпускать или милицию на тебя вызвонить?
– Милицию не надо, касаточка, – занервничал Павло, не любивший с законниками пересекаться. В прошлом-то у самого грешок случился с отсидкой в пять лет за кражу. – Водку мы пили. Привиделося ему, честной народ, привиделося про кресты-то! Не слухайте дрянного алкаша!
Павло поднял собутыльника с карачек.
– Ротяру захлопни! – наскоро шептал он. Оттащил на лавочку у рельсов. Опустил мешок податливого тела на три сбитые доски да встряхнул. – Было чего или не было, не мы юродствовали. Не лезь, ховорю! Я на стреме-то, как дурак постоял, думал, кассу заберут. Два трупа! На пятихатку по дурости откинулся! И ты молчи! Пришьют нам… и баб тех, и коняку, и хресты… А молчишь – значит, и не было.
– Они ж там были, Павка… Были две девки-то…
– На, выпей! – пихнул он в руки впечатлительного парня непочатую чекушку.
Павло сам билеты купил. Порадовался, что у кассы мужики и бабы разошлись. Послухали бред алкаша да разъехались по садам капусту квасить, бражку настаивать.
Подошла электричка. Павло затащил корзину с белыми грибами, притулится возле окна, заняв пустым пивным бидоном местечко для Митьки. Тот докуривал возле дверцы. Швырнул окурок о диск колеса. Поморщился от вида стопы искр и шагнул на нижнюю ступеньку.
– Эй… эй ты, хрибник! – окрикнул женский голос. Узнал он лицо кассирши из билетной арки. – Чего там с кобылкой-то стало? Каживал ты, исчезла она. Як так-то?
Грибник головой поводил, не стоит ли где рядом Павка, и выдал:
– Испепелил ее живодер. Синим пламенем испепелил!
– Животину поджег?! Не пошла бы от спички-то.
– Пошла! Синим огнём пошла… Так пошла, что я… – сглотнул он. – Не понял, а хде кобыла-то? Охонь то или нет? Хлабысь! Была коняка и нету! Один синий пепел дурную ромашку заштриховал.
– Синий охонь? Синий, ховоришь? – недоверчиво глядела Марфа.
Митько кивнул и начал креститься не в ту сторону.
Динамик над ухом прокряхтел о закрытии дверей. Лязгнули створки, огородив ширмой грибника с кассиршей, что священника на исповеди с прихожанином.
– Хде было-то оно? – кричала Марфа, ускоряя шаг и держась рукой за створку двери. – Хде лошадь синим жгли?
– В трех кило́метрах! Вышка! Электрическая…
– Нумер какой?
– Четырь… соро…
Разжевывая лязгом колес остатки слов, туман проглотил электричку.