Страница 11 из 21
– Осподи, Спаси и сохрани, – то священник размашисто крестил поле боя. – Спаси и сохрани. Спаси и сохрани…
И дети, и женщины, и мужчины – все замерли в испуге перед жуткой могучей фигурой, словно сошедшей к ним из старинных россказней о кровожадных языческих богах, когда-то бродивших и творящих свои кровавые забавы среди смертных.
– Один сбег! Людолов – один – сбег! Тот, что с бородой и в броне! – нарушила молчание хозяйка таверны.
Сверху, в полной тишине, послышался шорох и стон – людолов, среагировав на движение, высоко подпрыгнув, уцепился за пол второго этажа. Рывком, подтянувшись, он вновь оказался перед коридорчиком и раскуроченной дверью, открывавшую вид на бойню внутри его спальни. Один из разбойников, с перерубленными ногами и сломанной рукой, в спешке не замеченный, был жив и пытался уползти куда-то. Не церемонясь, Нелюдь схватил его поперек туловища и метнул через перила вниз – не высоко, чай не разобьется. Сам, последовав следом.
– Откуда вы знали обо мне и моем поручении? – четко и раздельно спросил Лют, глядя в лицо раненого. Лицо охотника на людей сейчас было просто чудовищным не только для врага, но и для всех – всклоченный, с воспаленными глазами на выкате, с бородой и волосами, в которых словно клюква выросла от брызг крови.
– Нахер иди! – было ответом.
Жесткие, мощные пальцы княжьего человека, словно гвозди, вонзились в края раны и потянули вниз – раненный заорал нечеловечески.
– Кто, меня, выдал?! Имя!
Раненный не ответил – его все еще корчило от новой волны боли – и людолов рванул края раны еще раз – теперь крик был скорее похож на вой.
– Довольно! Что творишь, убивец? Что делаешь с человеком! – монах выставил тяжелый крест перед собой как оружия. Впрочем, крест был таких размеров, что если врезать им по-голове…
– Сдурел?
– Не смей! Не смей! Так нельзя! – напустился монах, размахивая крестом и силясь закрыть пытаемого собой.
– А разве князь не велит пытать ворогов пред казнью, коли они, многое поведать могут? Ты что слову княжьему перечишь?
Священник застыл.
– Или в вашей Византии людей не пытают не четвертуют, а братья другу друга скопят и ослепляют?
– То другое, – проговорил Евстафий.
– Эва как? То есть, с благословения, можно и шкуру с человека спустить?
– Бог не велел!
– Почему? – осведомился Нелюдь.
– Потому что нельзя! Бог так не велел.
– Это твой бог – не велел, – рыкнул Нелюдь. – Мои мне ничего такого не говорили!
– Нужно прощать врагов своих! Нельзя так, —отец Евстафий говорил тихо, но голосом был тверд.
– А как иначе? Прощать говоришь? Ты думаешь, поп – он бы тебя пожалел? Тебя или кого иного здесь? Пожалел бы? Отвечай!
– На все воля Божья.
– Нет, задери тебя ваши демоны – никакой тут его воли нету! Здесь просто кровь и грязь. А этот – зарезал бы и тебя, и всех остальных. Без зазрений совести. Всех до единого – до последнего сосунка. Нет видоков*10 – нет тех, кто могут опознать, нет опасности для его шкуры! Вас никого бы не было! И он такой – не один. Они – не все здесь! Князю нужно знать, кто ему помогал. Понимаешь? Чтобы вас же от них оборонять. Так как твой бог тебе подсказывает это сделать? Отвечай!
– Хотя бы не здесь, Лютик, – подала голос хозяйка таверны – она была ранена мечом в левую руку, но держалась молодцом. – Не здесь – очень прошу. Здесь дети! Хватит им страхов, натерпелись уже. Не нужно – прошу.
Людолов некоторое время мрачно молчал. У его ноги скуля, отходила собака с перерубленным хребтом – досадливо поморщившись, он мощным ударом ноги перебил ей шею. Потом схватил за шиворот раненого и подтянул к камину.
– Сарай есть, где ничего нету? – осведомился он, сунув подобранный из камина раскаленный докрасна уголь прямо в раны в ногах – раненный кричать не мог, только застонал и впал в забытье. – Песий потрох потерял много крови и долго не продержится – чую. У меня мало времени, потому думай быстро!
– Есть-есть, – испуганно закивала хозяйка таверны. – Хват – проводит.
– Добро, – буркнул людолов. Постепенно, по-чуть-чуть, лихорадка боя его начинала отпускать. – Уберитесь пока тут, а то, как на скотобойне, ей-ей!
И повернулся к стоящему рядом священнику.
– Все еще хочешь обратить меня к своему Христу, монах? Уверен, что он всепрощающий? Вот всего часть того, что я делаю. Всего часть! Маленькая! – он показал пальцами перед глазами отца Евстафия, насколько она мала. – Я не убиваю невинных, поп. Я убиваю тех, кого ты называешь страшными грешниками. И мне за это – не стыдно. То, по-моему, честно, то, по-моему – верно! Сами такую дорогу они выбирают. Твой бог так не считает? Вот он настоящий лик моей работы! Ты – видел.
– То не лик! – страстно, с вызовом возразил монах. – То не лик, бес кровавый! То оскаленная страшная морда! И ее ни я, ни тем более Христос – видеть и прощать – не желает!
4 глава. Клятый дурак.
Сарай был и впрямь небольшой – скорее походил на большую собачью конуру, которой, скорее всего, судя по подстилке из соломы, запахом псины и остаткам вареных костей, и являлся. На кучу собачьих объедков людолов и швырнул принесенного пленника. Раненый уже пришел в себя и делал слабые попытки отползти подальше от палача. Нелюдь, какое-то время, просто сидел на корточках и пристально смотрел на свою жертву. Он уже давно заметил, что принадлежность к тому или иному сословию человека можно определить по его телосложению и росту. Для телесной крепости и высокого роста – нужны тренировки и постоянное хорошее питание. Потому простому крестьянину-землепашцу фактически невозможно достичь тех же показателей роста и мускульной силы, что доступна княжьему дружиннику или боярину. Воин почти всегда, за редким исключением, будет крупнее, тяжелее, сильнее и шире согбенного тяжелым трудом крестьянина. Раненный был мужиком достаточно крепким и рослым, что говорило о том, что он не голодал в жизни. И все же, его мышцы явно никогда не были развиты до пристойной гридня формы, не говоря уже о том богатырском сложении, коей обладал людолов.
– Охотник? – тяжело уронил Нелюдь, не меняя выражение закаменевшего лица. – Ведь так?
Раненый молчал, и было непонятно, слышал ли он слова Людолова вообще.
– Говорить – можешь?
Вновь ответом ему было молчание, и тогда Нелюдь, неуловимо-быстрым движением ткнул пальцем в обожжённую рану.
– А-а, сволочь! – не удержал крика раненый.
– Значит, слышишь, и говорить можешь, – констатировал факт княжий слуга. – Врать я тебе не стану – ты умрешь. Умрешь сегодня – без разницы скажешь ли ты мне что-то или нет. Но в твоих силах сделать выбор, какой будет эта смерть. Быстрая и безболезненная – это я тебе обещаю, убивать быстро я умею – ты даже почувствовать ничего не успеешь – просто заснешь и не проснешься…А можешь погеройствовать – и тогда перед смертью ты сполна прочувствуешь боль, о которой тебе даже не приходилось слышать – это я тебе тоже обещаю. Я это умею, и на выдумки-затеи – я горазд. Лично я бы предпочел первый вариант, ибо у меня мало времени, а ты и так сегодня получил сполна, так что и умереть спокойно – не грех.
Людолов помолчал, давая раненому время обдумать все и взвесить.
– И каким будет твой ответ?
– Иди нахер, – ответил пленник слабым голосом, немного споткнувшись на последнем слове, но взяв себя в руки, договорил. – Иди нахер, пес княжий. Чтоб ты сдох.
Разбойник попытался улыбнуться, но у него из-за большой потери крови, вышло это не очень.
– Мне жаль, – покивал головой людолов, не меняя выражения лица. – Жаль. Но не тебя. Мне жаль, что у меня так мало времени, не то я бы показал тебе ад, как говорят наши друзья христиане.
– Ты… Слишком много болтаешь, людолов, – прохрипел раненный и плюнул кровью в людолова. Вернее, попытался плюнуть, но кровавый ком повис у него в бороде. – Язык у тебя как помело! Ясно почему тебя так ценит… Так ценит кн… князь. Языком в жопе его – шуруешь.
10
Видоки – свидетели по-старославянски.