Страница 12 из 21
Он вновь попытался улыбнуться, и на сей раз Нелюдь ответил ему улыбкой на улыбку.
– Хорошая попытка. Рассчитывал, что разозлюсь и убью, да? Ну, чтож – мое тебе уважение – не каждый из тех, кого видел в таком положении, вел себя так же. Будем считать, что поговорили!
Людолов ухватил охнувшего разбойника за раненную ногу и рывком подтащил к себе.
– У! Меня! Нет! Времени! На! Игры! – затрещала ткань.
– Что, что ты делаешь?!
– Догадайся сам!
Людолов уже не слушал – пинком он перевернул врага на грудь – положил ногу пленника так, чтобы пятка смотрела точно в потолок.
– Ну что, последний шанс?
– Пшёл ты… пшёл…ааа
Тяжелый сапог опустился на сухожилие, которому грамотные греки дали название ахиллово. По имени их древнего героя. Людолову про него рассказывали. Про Ахилла. Но сейчас это было не важно, важно то, что пленник забился в судорогах под ним.
– Слышал хруст? – Людолов ослабил нажим. – Нет, это не кость треснула, а пока только сухожилие, когда треснет кость, станет ещё больнее.
– Ааа… – пленник заорал ещё сильнее, когда Нелюдь снова надавил.
– У меня нет времени! Ты расскажешь сейчас! Все что знаешь!
Охотник наклонился к руке пленника, потянул её вверх.
– Думаешь, я дам тебе умереть? Нет, сейчас передохнём немного. А что делают, когда отдыхают? Правильно, баклуши бьют – из палочек ложки стругают. Вот я сейчас тоже настругаю. Только их твоих пальцев. Начну с мизинца. Мее-еедленно. Полосочку за полосочкой.
Кривой нож погрузился в плоть и противно заскрежетал по кости, вверх-вниз.
– Ааа… не надо – первый звериный вопль сотряс конуру, заставив людей в таверне крестится, и шептать молитвы.
– Что не надо? – Людолов пяткой наступил на причинное место пленника.
Разбойник молчал.
– Что, не надо-то?
Людолов преодолел слабое сопротивление раненного, скрючившегося в жутком спазме боли, и вновь перевернул его, принялся за следующий палец. Новый вопль наглядно доказывал, что силы у раненного – еще хоть отбавляй.
– У меня нет времени! Ты расскажешь сейчас! Все что знаешь!
– Я все скажу-у! – вид собственной плоти снятой, словно кожура вокруг кости, таки сломал разбойника.
Ужас, не проходящий, ужас и боль плескались в глазах ватажника. А лицо Нелюдя было по-прежнему спокойно-каменным. Возможно, пусть бы он орал, ярился, садистки наслаждался чужой мукой, ватажнику было бы легче. Но людолов сейчас был словно даже не зверем – холодным клинком – бесчувственно-жестоким и немым к чужой боли.
– Откуда про меня узнали?!
– Нас предупредили! С седьмицу назад еще!
– Кто!?
– Воевода.
– Брешешь! – сказал Нелюдь и вновь ударил в раненую ногу. – Откуда вы узнали про меня?
– Воевода послал гонца!
– Что за воевода?
– Я не видел. Слышал… баяли, что… что воевода из киевской дружины.
– Как он выглядит?
– Я его не видел! Его видел лишь атаман! Я видел только его гонца.
– Как выглядит гонец?
– Отрок из дружины. Степняк молодой с косами. Более ничего не знаю об них, клянусь Богом!
Людолов устало сел рядом с изувеченным.
– Не может быть! Воевода…
Но того было уже не остановить:
– Думаешь… Думаешь, ты убил Вольга – и все? Вокруг не менее сотни хлопцев… Ждут. Тебя шукают… Думаешь, Вольг – главный? Не тут-то было. Ты думаешь, он – один? Нет. Ухватил … хвост – и радуетесь! Тебе вырвут сердце, княжий пес, вскоре – и никто за тебя слова не скажет! А я и с небес найду возможность плюнуть на него. Ты даже не понимаешь… Никто еще… из непосвященных… Ты умрешь…
– Благодарю, – сказал Нелюдь и свернул страдальцу шею, оборвав ненужную уже речь. Этот – ничего толком не знал и был бесполезен. Но Нелюдь уже верил. Не мог не поверить услышанному – враг не мог врать. Будь ты трижды герой, не восприимчивый к боли – не мог так наврать! Такое быстро – не придумать.
– Оставил бы тебя псам на растерзание, – сказал он трупу. – Да плохо, когда пес привыкает к человечине. Непорядок.
Из сарая он ушел вместе с телом.
5 глава. Клятые плоды победы.
– Испей, Лют, – хозяйка таверны протянула ему кружку медовухи. Холодной, явно из глубокого погреба. Людолов принял кружку и долго, с наслаждением пил малыми глоточками.
– Тела мы унесли во-двор, – она оглядывала суетящихся служек, торопливо замывающих следы бойни. – Но в той комнате наверху мыли уже все на три раза. Этот запах…
– Что – запах?
– Запах крови – кажется, он не выветрится оттуда никогда. Какой ужас, что творится, Господи…
– Где Василиса? – спросил он, допив сладкий напиток. Поймав недоумевающий взгляд пояснил: – Где девушка, что была со мной? С ней – все в порядке?
– Мы перенесли ее в другую комнату, но она не пришла в себя. Намучалась. Кто это были, людолов?
– Не знаю, кто, но точно не простые разбойники, – честно ответил тот, устало опустив плечи. Все тело теперь болело – каждая ссадина, каждая рана. Нужен был отдых как можно скорее, но он, все же добавил:
– Охотились на охотника, выходит. А вы – были лишь сладким дополнением к моей голове.
Хозяйка хотела еще что-то спросить, но он остановил ее мягким жестом.
– Я устал, милая. И трепаться у меня нет никаких сил – уж не обижайся. Нужно отдохнуть. Только гляну что с Василисой все хорошо – и упаду спать.
– Что-нибудь еще нужно будет? – хозяйка поджала губы – все же обиделась. «Баба есть баба» – смирился Нелюдь.
– Да, пожалуй… Мясо. Много мяса завтра – жаренного, варенного – не важно. Мяса и хлеба. И вот еще что…
Людолов снял с пояса мешочек и высыпал на порубанный стол содержимое – кольца, цепочки, обрезки – серебро и золото.
– Это всем выжившим, – глухо пояснил он. – Разделите по равным долям каждому. Каждому!
– Это очень много, людолов, – сопротивление огромной женщине было явно неискренним, потому он просто махнул рукой и отвернулся.
– Считай это вирой. А запах, – он остановился в раздумье. – Этот запах крови врагов. Считай это запахом победы и жизни – пусть он тебе будет долго напоминать то, что ты жива, и можешь радоваться жизни. А они – больше никогда не смогут – и то был их выбор… Про мясо – не забудь!
– Велю зарезать гуся на завтра, – кивнула хозяйка и направилась к столу с «вирой».
Глядя удаляющемуся людолову вслед и, поймав на себе взгляд хозяйки таверны, отец Евстафий мелко закивав головой на ее немой вопрос, сказал:
– Пути господни – неисповедимы. В милости своей Христос послал нам… Спасение. Но спасителя для нас он выбрал самого отвратительного из всех возможных.
Василиса лежала под бараньей шкурой с закрытыми глазами, но он еще издали услышал ее неравномерное, прерывистое дыхание. Слегка приподняв ее, аккуратно, чтобы не навредить он потряс ее за плечи, позвав по имени. Реакции не последовало, и девушка не пришла в чувства. Тогда, расстегнув пояс, он пряжкой ремня слегка уколол ее в руку – она подскочила с воплем, наверняка перепугавшим и без того нервных сейчас постояльцев. Не разобрав ничего в темноте, она тут же попыталась бежать, но он легко поймал ее, без звука выдержав град ударов кулаками, куда попало от нее, и новые вопли. В конце концов, если учесть все, за сегодня, его так нежно еще никто не бил.
– Василиса. Васса! Да очнись ты! – он встряхнул ее сильнее. – Все! Все закончилось – все. Никто тебе не угрожает. Все. Прекрати! Я тебе не наврежу. Тебе никто не навредит. Все закончилось.
Она словно не слышала – сильные чужие руки держали крепко. Василиса билась, царапалась, кусалась – ей говорили что-то успокаивающее, она не могла разобрать что именно, но далеко не сразу до нее дошло кто перед ней.
От людолова пахло кровью, псиной, костром и дымом, и она, сама не понимая, что делает, крепко прильнула к нему, вдохнув полной грудью эту ядреную смесь ароматов. Нет и не было ничего слаще этого аромата – аромата жизни. Пусть и с ядреным душком. Лют удивленно хрюкнул, замерев, но, не отстраняясь, а она жадно вжалась, почти вгрызлась своими губами в его губы. Его вялые попытки сопротивляться быстро сошли на нет, под ее напором, и чудище великого князя киевского, вдруг, ответило на ее ласки с такой страстью и прирыком, что она, вконец потеряв голову, сама начала помогать ему и себе избавляться от одежды.