Грани миров

— Я люблю тебя, Ледибаг.

Маринетт улыбнулась и приникла к Коту. Он обнял её, изо всех сил прижимая к себе и едва заметно мурча.

— Я тоже люблю тебя, Адриан. Мой Кот Нуар.

Его счастливых слёз она предпочла не заметить.

С патруля расходились далеко за полночь. Маринетт старалась не думать о том, что был, вообще-то, понедельник, и что за ним следует вторник, официальный рабочий день. Коллеж неумолимо начинался с девяти, и расписанию было абсолютно плевать на внеклассную деятельность учащихся, даже если они спасали Париж по десять раз на дню.

Едва разлепив глаза с утра под нервную трель будильника, Маринетт привычно сложила ладони в молитвенном жесте и вознесла благодарность всем-всем-всем за отдых. Он, похоже, уже закончился, но целый месяц Ледибаг и Кот Нуар были предоставлены сами себе.

Утренний моцион и спешные сборы были привычным, практически медитативным действием. Тикки бестолково металась вокруг, мешаясь под руками и пытаясь запихнуть в походную сумочку печенья больше, чем туда могло влезть в принципе. Эта маленькая красная растяпа даже выкинула несколько учебников из рюкзака Маринетт; хорошо ещё, что Дюпэн-Чэн заметила это до выхода из дома.

Тикки аргументировала своё поведение тем, что печенье при нападении акум полезнее, чем какая-то книжка по тригонометрии. Что бы это ни было.

Перед выходом Маринетт проверила, всё ли взяла. Учебники, — не печенье! — были, сменная обувь была, подарок Адриану тоже был. Оставалось только надеяться, что сладкий набор придётся Коту по вкусу. Ну Маринетт же не знала, что в понедельник на город нападёт Свинка-сластёна!

В коллеж она пришла привычно рано. Было странно вновь видеть ленивых охранников, засыпающих на своём посту, и нервных уборщиц, пытающихся за час сделать работу всей смены. Наверняка всю ночь женщины просидели за чаем и сплетнями вместо того, чтобы выполнять свои обязанности. Вот и бегают теперь.

Бережно положив подарок на парту Адриана, Маринетт уселась на своё место и нежно провела ладонями по столешнице. Ей до сих пор сложно было поверить в то, что они с Котом разобрались с прошлыми акумами. Что всё вернулось в норму: её парта, её обычное расписание, родители, учёба, да даже Хлоя и её противный визгливый голос.

Что вернулся Адриан.

Это была настоящая магия. Маринетт никогда не забудет, как вспыхнули карты Эмили. Это была волшебная белая радуга, полная сияния и солнечных зайчиков. Вместо привычных божьих коровок по Парижу волной разлетелись светлячки. Их яркости хватило, чтобы развеять беспросветную депрессию Ледибаг. Они метались от здания к зданию, от трупа к трупу, стирая своей силой следы злости акум. Несколько несчастных демонов, попавшихся насекомым на пути, были насильно затащены в пентаграмму.

Ледибаг сидела на коленях и с замершим сердцем смотрела по сторонам. Вокруг вставали скелеты зданий, на них нарастало мясо-бетон, кожа-стекло, яркий неон вывесок и пыль городской жизни. Кровь растворялась, будто под действием хлорки. Люди… Маринетт слышала людей. Их радостные голоса, приветственные крики, хлопки в ладоши — всё это и даже больше.

В конце светлячки рванули на Ледибаг. Закружив её в бело-радужном водовороте, они постепенно растворились в воздухе, не оставив после и следа волшебства.

Зато они оставили Кота Нуара. Адриана. Бессознательного мальчика-солнце Маринетт с кольцом Плагга на груди.

— Ты чего плачешь?

Маринетт вздрогнула и быстро вытерла выступившие на глазах слёзы. Из-за своей склонности к влажным ресницам ей даже пришлось отказаться от макияжа: мало приятного, когда вместе с нервами у тебя по щекам течёт тушь.

Рядом с ней сидела Алья — собранная, напряжённая, смотрящая на подругу по-военному внимательными глазами. Если дело касалось Маринетт и её душевного состояния, то кто, кроме Сезер, — и Кота с родителями, — мог бы быть на страже?

— Да так. Мелочи.

Алья кивнула, но взгляда не отвела. Сезер считала, что Маринетт была одной из «помнивших» — тех людей, кто не совсем лишился воспоминаний о пережитом конце света из-за Палача и Упыря. Подобных уникумов осталось действительно немного, и все они внезапно оказались крайне популярны на телевидении.

— Знаю я твои мелочи, — проворчала Алья, скрещивая руки под грудью. — Что, даже не поделишься?

Маринетт дёрнула плечом и посмотрела перед собой. На губы сразу вылезла счастливая и немного глуповатая улыбка. Адриан, живой Адриан, сидел так рядом, что сердце замирало от счастья. Смеялся, перешёптывался с Нино и с огромным удовольствием поглощал подаренные сладости.

Маринетт даже ощутила себя дурочкой. Конечно, разве могла бы какая-то акума отбить аппетит её котёнку? Нуар был готов есть всё, всегда и везде, вне зависимости от происходящего. Даже во время апокалипсиса Кот ел, точно стадо гиппопотамов: безнаказанно обносил магазины, фабрики, склады, маленькие лавочки… никакая вкусняшка Парижа не могла избежать кары его желудка.

— Что, Адриан, нравятся печенья?

Маринетт вздохнула. Ну конечно. Не добившись реакции от подруги, Алья перешла в наступление с другого фронта. Чёртова Сезер и её чёртово упрямство.

Адриан повернулся и закивал. Попытка радостной улыбки провалилась: модельные щёки были практически до предела растянуты запиханной за них выпечкой. Ну прямо не кот, а хомяк.

— А знаешь, кто тебе это всё дарит? — коварно прищурилась Алья.

Маринетт на её выпад только закатила глаза. В подруге она была уверена, Алья не стала бы понапрасну раскрывать её чувства перед объектом столь горячей любви… хотя…

А почему нет?

С гораздо большим интересом Маринетт посмотрела на Алью. Сезер, заметив её шевеление, растянула напомаженные губы в садистской ухмылке. Впрочем, выражение превосходства пропало, когда она услышала ответ Адриана:

— Конечно. А что?

Какой бы реакции ни хотела добиться Алья от Маринетт, а её собственное удивление повеселило Дюпэн-Чэн намного больше. На мгновение Маринетт показалось, что глаза подруги просто выкатятся из глазниц или по-мультяшному впечатаются в стекляшки очков; этого не произошло, конечно, но выражение лица у Альи было знатным. Адриан вопросительно поднял брови и запихнул в рот, — чёрт возьми, подумала Маринетт, а у него оказался широкий и сексуальный рот, — целый круассан, вызвав бурный восторг от Нино.

— Бро, ты просто уничтожитель выпечки, — присвистнул Ляйф. — Детка, а с тобой-то что?

Алья захлопнула рот и собрала лицо в более или менее пристойное выражение. Затем она посмотрела на Маринетт, на Адриана, снова на Маринетт, и решительно встала из-за парты.

— Ну-ка, Агрест, за мной!

— Что? Что случилось-то?..

Маринетт удовлетворённо переплела пальцы и прикрыла глаза. Сейчас Адриан скажет Алье, что подарки ему носит Ледибаг; Алья закономерно возмутится, что героиня присваивает чужие дела, ведь это Маринетт дарила Агресту всё-всё-всё по вторникам; она, несомненно, выскажет это прямо в лицо возлюбленному подруги, в самых жёстких выражениях; Адриан растеряется, но начнёт думать, и…

И ноги Маринетт дальше действовали сами.

Она встала из-за парты и вышла из класса даже до того, как поняла это. Ноги словно бы не принадлежали ей, двигаясь совершенно самостоятельно. Стопы вели к кабинету Искусств — признанному месту для разговоров и сплетен во всём Франсуа-Дюпон.

— Мне всё дарит Ледибаг, — услышала Маринетт голос Адриана. — Я не так давно это узнал, может, месяца два назад… или один? Сложно подсчитать.

— Ледибаг? Что? Это не может быть Ледибаг, это…

Маринетт толкнула тяжёлую дверь и вошла в класс.

— Алья, пошли, — сказала она онемевшими губами.

Наверняка выглядела она неважно; иначе Маринетт не понимала, почему и Адриан, и Алья вдруг забыли про прошлый разговор и обеспокоенно подбежали к ней.

— Девочка моя, с тобой всё в порядке?

— Маринетт, может быть, к медсестре?

— Алья, — каркнула Маринетт ещё раз. — За мной.

Не дожидаясь ответа, её ноги развернули непослушное тело и вынесли его из кабинета. Алья, само собой, побежала следом, прямо до женского туалета.