Страница 11 из 22
– С тех пор, как в школе появилась эта вульгарная особа, моя малютка Кимберли едва ли не каждый день плачет, – сказала она, и её толстая шея сделалась багровой.
За Кимберли присылали ландо, и по дороге домой она была неизменно весела и жизнерадостна, заигрывала со всеми попадающимися на пути мальчиками, а пожилым степенным дамам показывала язык, но, переступив родимый порог, неизменно пускала слезу и принималась жаловаться на высосанные из пальца притеснения и обиды.
– Она прихорашивается на уроках перед зеркалом и даже красит губы.
Миссис Рэкхем едва заметно улыбнулась: последняя фраза явственно выдавала ложь. Про мисс Хадсон уже говорили, что она не в меру насмешлива, даёт слишком сложные задания и позволяет себе резкости, но директриса знала, как мало ей свойственно прихорашиваться когда бы то ни было.
– Ей невозможно угодить, да она ещё и чинит произвол. Она отняла у моей Кимберли медальон, доставшийся ей от покойного отца, и дитя весь вечер было безутешно… – И миссис Дженкинсон тоже смахнула с румяной мясистой щеки слезу. – Конечно, этой безродной особе из приюта подкидышей невдомёк, как дорога добропорядочным детям память об их родителях.
Супруг миссис Дженкинсон отличался необузданным нравом. Будучи в подпитии, гонял жену по дому раскалённой кочергой и готов был удавить за каждый истраченный шиллинг. Миссис Дженкинсон не питала к нему нежных чувств при жизни, но как только он преставился, ей неожиданно понравилось строить из себя горькую вдову. Войдя в эту роль, она почувствовала такой прилив творческого вдохновения, что уже десять лет лицедействовала, не зная усталости.
Миссис Рэкхем была чужда вдовья печаль, и из услышанного она поняла лишь то, что Кимберли забавлялась на уроке медальоном, мисс Хадсон отобрала его, положила в стол и забыла вернуть, а миссис Дженкинсон и рада делать гору из кротовины, поскольку успехи её дочери с приходом новой учительницы оставляли желать лучшего. Тем не менее миссис Рэкхем состроила сочувственную мину – так было удобней. Что до мисс Хадсон, то пусть этот случай послужит ей уроком. Сиротка оказалась не такой уж и кроткой. Один раз почувствовав себя без вины виноватой, она осознает свою ничтожность и незначительность.
Между тем в классе шла разминка.
– Журавли-журавли!
– Курлы-курлы!
– Вы куда летите?
Лететь с косяком журавлей на юг было гораздо интересней, чем делать упражнения под снулые монотонные «раз-два-три» мисс Шру или страдальческие – мисс Перкинс, и девочки энергично махали руками. Тут прибежала служанка и сообщила, что директриса срочно вызывает мисс Хадсон. Та оставила вместо себя Мэри и нехотя отправилась в кабинет начальницы с намереньем тут же вернуться, но не всё в жизни можно предугадать. Вот и миссис Рэкхем была уверена, что Гарриет хлопнет себя по лбу и немедленно принесёт миссис Дженкинсон её побрякушку. Для пущей убедительности она бы ещё заставила Гарриет извиниться, но та уверяла, что не забирала у Кимберли никакого медальона и даже не знает, как он выглядит.
– Так я и думала – она уже отнесла его в ломбард! – воскликнула миссис Дженкинсон.
– Да как вы смеете? Это гнусная клевета!
– Нет, девочка, это как ты смеешь дерзить почтенной даме!
Директриса испугалась, как бы мисс Хадсон не вцепилась миссис Дженкинсон в тюрбан, и заняла охранительную позицию между ними. Лучше бы она отправила миссис Дженкинсон домой, а с мисс Хадсон поговорила бы с глазу на глаз, но задним умом все крепки. Ситуация казалась совсем тупиковой, и тут миссис Дженкинсон выступила с инициативой, которую Кимберли явно не одобрила бы: она предложила пойти и спросить у учениц, так ли всё было, как говорит её дочь, или нет. Миссис Рэкхем почувствовала облегчение. Действительно, что может быть проще, но Гарриет категорично сказала:
– Нет, пожалуйста, не ввязывайте в это детей.
– Но почему? Если вы утверждаете, что правда на вашей стороне, чего вам опасаться?
– А как я буду при этом выглядеть? Как шкодливая первоклассница, которая напроказничала и теперь отнекивается? Когда наставник ищет у своих учеников защиты от клеветы, он неизбежно роняет себя в их глазах, чего нельзя допускать ни при каких обстоятельствах. Удивительно, почему вы этого не понимаете…
Слова мисс Хадсон хлестнули директрису, будто плётка.
– Во-первых, не смейте меня поучать, во-вторых, я всё прекрасно понимаю. Ваш ядовитый язык сослужил вам плохую службу. Вы не верите, что ваши ученицы за вас заступятся, и у вас, очевидно, есть на то основания!
– Ничего подобного, миссис Рэкхем! Я ни секунды не сомневаюсь, что вы всем сердцем презираете меня за бедность и что в классе есть девочки, которым не по вкусу моя справедливость и мои башмаки, но есть среди них и те, кто искренне восхищается мной, и я не вправе их разочаровывать. Наставник, снискавший любовь и уважение со стороны учеников, должен держать марку.
Прозвенел звонок, и миссис Рэкхем отослала мисс Хадсон в класс, хотя уроки уже закончились. Просто она хотела мирно развести их с миссис Дженкинсон. Последнюю она заверила, что во всём разберётся сама, и спровадила домой, якобы беспокоясь о её расстроенных нервах.
Весть о неприятностях в классе мисс Хадсон быстро разлетелась по школе, и все наставницы были довольны. Никто из них, разумеется, не поверил, что этот «синий чулок» польстился на безделушку Кимберли, зато заносчивая мисс будет знать, что не меньше других нуждается в поддержке и расположении товарок – расположении, которого она даже не попыталась добиться.
Директриса же в отношении мисс Хадсон частично успокоилась. Кто ищет господской милости, тому не до копаний в вопросах чести. Миссис Рэкхем знала это по себе, и теперь ей даже сделалось неудобно за трусливую панику, которую посеяла в её душе безродная девчонка, а главное – чем: беготнёй и прыжками.
Придя в школу после бессонной ночи, Гарриет обнаружила в верхнем ящике стола медальон, отнесла его миссис Рэкхем и молча положила на стол. Директриса передумала избавляться от мисс Хадсон. Такая мисс Хадсон не помешала бы в её школе. Теперь она хотела лишь подшлифовать острые углы, дать ей понять, кто здесь главный, а потому нахмурила брови и строго сказала:
– Я так и знала. Зря вы стали вчера отпираться. Вы вели себя отвратительно, и мне было стыдно за вас. Однако вы очень молоды, и ваша дерзость могла проистекать из естественной робости перед знатной особой. Постараюсь объяснить это миссис Дженкинсон. Очевидно, вы испугались её напора, стушевались перед ней, а потому пошли на обман. Это нетрудно понять, учитывая разницу в общественном положении. Вы извинитесь перед ней, и я всё улажу.
– Мне не за что перед ней извиняться. Я не сделала ничего плохого. Медальон мне подложила её дочь, бездельница и лгунья. Почему вы верите ей, а не мне?
– А почему я должна верить вам? – вспылила миссис Рэкхем.
Упорное нежелание Гарриет играть по общим правилам начало её раздражать.
– Кимберли Дженкинсон – дитя из приличной, состоятельной семьи, а вас я знаю без году неделю, и ваше происхождение мне неясно. Да вы и сами не стремитесь развеивать этот туман. Кто был, к примеру, ваш отец?
– Я дочь джентльмена, но даже если бы я была дочерью мусорщика, я не позволила бы марать память об отце и возводить на себя напраслину.
– Дочь мусорщика? А вот с этого момента, пожалуйста, подробней. Девица без средств и связей… Да будет вам известно, мисс Шру, возвращаясь с вечерни, видела вас на Эджхилл-плейс. Интересно, откуда вы шли и куда?
Гарриет знала, что наставницы перешёптываются по поводу посещения ею женских курсов в Королевском колледже, но не придавала их сплетням особого значения. Она вообще много чему не придавала значения, за что и поплатилась.
– Ну так что же, вы попросите у миссис Дженкинсон извинения?
– Я пришла просить не извинения, а расчёта. Не вижу смысла работать в заведении, где меня считают лгуньей, воровкой и даже хуже того.
К такому повороту событий миссис Рэкхем не была готова. Она не хотела расставаться с мисс Хадсон, но и задерживать её ей не позволял гонор, поэтому высокомерно произнесла: