Герильеро

Глава 10 - Скажи наркотикам “нет”

Жан-Поль Сартр [i] грозил сдвинуть и без того потрясенные переносом и всеми последними событиями мозги окончательно набекрень. Каждая страница давалась с огромным трудом — еще бы, помимо философской зауми, Сартр написал “Бытие и ничто” на французском, Вася читал на испанском, а в голове переводил на русский. И чего стоило не выпендриваться, а взять у падре Луиса вместо этого книжку по истории? Но он упрямо пробирался в экзистенциальные дебри, ровно до тех пор, пока его не огрел посохом дед Контиго.

— Сколько можно говорить? Кипятить на малом огне!

Вася кинул взгляд на давно прекративший булькать котелок, чуть не выронил книгу и принялся заполошно подкидывать хворост на угли, за что получил по хребту еще раз.

— Поздно! Только вылить. И все заново, — проворчал дед. — Ты слишком тупой для калавайя, не можешь запомнить и научиться с первого раза!

Тупой — это точно. Сартр кого хочешь тупым сделает.

— Ладно, иди, играйся, я сам прослежу. Хорошо хоть есть из чего варить новый.

Обидно, конечно, что отвар насмарку, а так бы через день они получили свежую порцию самопального репеллента от мушек и оводов. Но запомнить всю эту премудрость с травками, пропорциями, режимами приготовления, сушки, хранения было выше человеческих сил. Как только Контиго умудряется все это держать в голове, без записей?

Книга легла в сумку, касик с некоторой даже завистью поглядел, как один из учеников деда ловко снаряжает новый котелок. Солнце склонялось — пора бы уже его войску вернутся из похода, куда он услал их одновременно со своим визитом к падре Луису.

Но ребят не было ни вечером, ни ночью.

До утра Вася крутился под своим пончо и перебрал все возможные причины — утонули, сорвались в пропасть, съедены дикими зверями, даже арестованы полицией, которую в тех пустынных горах можно представить только в страшном сне.

Рацию бы… С рассветом касик затеял подготовку к спасательной экспедиции — он да Мамани, оставшийся в общине “на хозяйстве”. Оружия, как и первая группа, с собой не брали, выход не боевой, а тренировочный, зачем зря таскать эти тяжеленные дуры?

К полудню, когда припасы уложили в сумы и совсем было собрались выступать, зоркий мальчонка заметил на дальних склонах бредущих к айлью людей. По мере приближения Вася, остро желавший уже не рацию, а бинокль, сосчитал идущих — четверо, и даже разглядел, что идут они плохо. Одного почти несут, другой опирается на самодельный костыль…

Вид Катари и Пумасинку был страшен — синяки, заплывшие глаза, рваная одежда, так что дед решительно заткнул Васю с вопросами и занялся врачеванием. Через полчаса обработанный первым Катари, баюкая перевязанную ногу, поддакивал Римаку, излагавшему печальную историю их похода. Все оказалось хуже, чем арест полицией — будущие партизаны случайно напоролись на кустарную лабораторию, куда свозили листья коки. И ничего лучше не придумали, как послать двоих добыть припасов, где их и прихватили вооруженные охранники. Вломили для устрашения, заперли в сарае и вознамерились попросту обратить в батраков, причем бесплатных. Но оба кечуа отказались наотрез и держались твердо после чего их избили до потери сознания, отняли почти все вещи и бросили без еды и воды в глухом распадке.

— По счастью… ох… — болезненно морщась рассказывал Катари, — Искай и Римак все видели и вытащили нас. Как смогли, подлечили и пошли понемногу.

— Где лаборатория показать сможете? — Вася не был намерен спускать такие выходки кому бы то ни было.

Тем более наличие чужих вооруженных людей в потенциальной партизанской республике не предусматривалось.

— Да, касик, — Римак уверенно кивнул, — Искай запомнил приметы…

— Сколько охранников?

— Было трое, потом на джипе приехало еще несколько.

— Били вшестером, — оскалился Катари ртом, в котором стало меньше на два зуба.

— Нарисовать место сможете?

— Да, это заброшенная финка Уэльва, там…

— Ладно, потом. Отдыхайте. Вы молодцы, что дошли, а с этими мы посчитаемся.

Ни о каком выходе прямо сейчас речи не было — Пумасинку был плох и дед запретил его дергать как минимум три дня. Прикинув свои планы, Вася назначил боевой выход через неделю — раньше общинные мастерицы не успеют пошить и наткать одежду взамен порванной в клочья. Для быстроты касик потребовал не красить шерсть для пончо и чульо, а ткать прямо так, из черной и коричневой, с редкими вкраплениями белой, но заказ чуть не сорвал Контиго — он решительно восстал против нарушения традиции и требовал все делать общинными цветами и узорами. Аргументы “сейчас нужна незаметная одежда, а не яркие одеяния, видные за километр” на деда не действовали, в конце концов Вася рыкнул и приказал делать “как я сказал”.

Дед, как ни странно, смолчал.

Оставив Иская и Катари соображать, как подобраться к лаборатории и готовить выход, Вася не без приключений вытряс из Римака денег и отправился в Кочабамбу на пикапе. К его удивлению, машина переносила тяготы и лишения горной жизни очень даже неплохо — сделали ее крепко, железа не пожалели. Ну капало из шланга, но Вася туго перевязал тряпкой, до города хватит, а там посмотрим.

Лысый доктор Дуке улыбнулся Васе, отчего рубец на лице страшно сморщился и тут же послал соседских мальчишек за автомехаником Ньико и еще одним человеком, чтобы они пришли к вечеру, после окончания приема.

— Что за человек, доктор?

— Аргентинец, бежал от переворота, ему нужно спрятаться. Я думаю, он будет тебе полезен.

— Хорошо, посмотрим. А есть ли в Кочабамбе магазин, где можно купить хороший транзисторный приемник?

— Радиоприемник, Тупак? Не радиопередатчик?

— С передатчиком нам еще рано. А слушать, что происходит в мире и в стране, необходимо.

— Надо спросить у Ньико. Ты пока обожди здесь, у меня пациенты. Вот тебе газеты и кофейник, я знаю, ты любишь. Если что, новую порцию сварить сумеешь?

— Конечно.

Первую чашку Вася выпил почти залпом — уж больно соскучился по кофе, в горах это большая редкость, все больше чай из листьев той же коки или из муньи, горной мяты. Вторую пил уже с чувством, с толком, с расстановкой, просматривая газеты. Де-факто столичные “Эль Диарио” и “Ла Разон” из Ла-Паса, де-юре столичную “Коррео дель Сур” из Сукре и, разумеется, местную “Опиньон” из Кочабамбы.