Страница 37 из 89
Дурманящие запахи кофе и типографской краски привели Васю в расслабленное состояние — ровно до того момента, когда на третьей полосе “Эль Диарио” он увидел заголовок “Инкские сокровища в Европе?”. Статья сопровождалась фотографией двух хрычей в костюмах и галстуках, демонстрирующих толпящимся вокруг них репортерам коробочку с брошкой. Второе фото показывало брошку более крупно и Вася узнал “золотой самолетик”.
Он отставил чашку в сторону и вчитался.
Другие газеты про самолетик молчали — может, новость просто до них не добралась. Но все это выглядело слишком лихо — похоже, Исабель нашла ювелира, а тот довольно шустро организовал выход на аукцион в Европе. Надо бы поговорить с ювелиром, а то пока падре Луис найдет дорожку, а тут уже готовая.
Прочие новости были, в основном, посвящены чемпионату мира по футболу, где боливийцам в первую очередь преподносили успехи близкородственных стран — Чили, Аргентины, Уругвая и Мексики. Про бразильцев, за которых играли Пеле и Гарринча, писали меньше, а СССР удостоился лишь упоминания об участии.
Глухо писали о перевороте, то бишь “революции” в Аргентине, о бомбардировках Ханоя, еще в “Ла Разон” нашлась нудная статья профессора-юриста, которую Вася прочел только из-за выхваченного глазом словосочетания “Дело Миранды”. Так и оказалось — Верховный Суд США предписал полиции зачитывать права задержанным. А еще в официальных сообщениях мелькали президентские выборы и “кандидат Баррьентес”.
Уже в сумерках тихо пришел незнакомец, назвавший себя Хуаном, а следом к дому подъехал Ньико на своем автомобильчике и привез еще одного человека, Габриэля. Доктор что-то сердито выговаривал автомеханику в углу, пока двое новеньких знакомились с касиком, но потом смилостивился и собрал всех за столом.
— Друзья, мы собрались сегодня, чтобы начать новую страницу в революционном движении Боливии! — несколько пафосно начал доктор Игнасио, а Габриэль при этих словах отчетливо сморщился.
Но худо-бедно разобрались кто есть кто.
Хуан после “революции” был вынужден срочно уехать из Аргентины — за свои двадцать девять лет он успел насолить правым так, что они потребовали его голову уже у правительства Боливии. И в случае задержки с выдачей грозили расправится самостоятельно. Неудивительно, учитывая послужной список Хуана из десятка громких акций, о которых он сдержанно рассказал. В голове у него, конечно, традиционная для латиноамериканцев каша из воззрений Боливара, Мао и Троцкого. Но парень, по всему, упертый и хорошо владеющий оружием.
Габриэль, больше помалкивал, но по некоторым репликам Вася решил, что имеет дело с коммунистом. Во всяком случае, его участие в Партизанском корпусе Народной армии Испании и потом диверсии против нацистских торговых кораблей в портах Латинской Америки наводили на такие же мысли. Ровесник доктора, парагваец, на родине заочно приговоренный к смерти, тоже опасался за свою безопасность при военном режиме в Боливии. Он и жил-то фактически на нелегальном положении последние два года, а тут выпала возможность перебраться подальше от властей.
Доктора можно было считать кем-то вроде анархо-синдикалиста, автомеханик представлял левонациональный фланг сторонников свергнутого президента Пас Эстенсоро — в общем, весь левый спектр Боливии в наличии. Идею о создании партизанской республики или, как они предпочли ее наименовать, “Зоны Освобождения”, сразу не отвергли, но полезли в такие дебри аргументации и теории, что Вася был вынужден поставить вопрос ребром:
— Я уезжаю завтра на рассвете, если успею починить шланг. Кто хочет, может ехать со мной, в горах места хватит на всех. Непременное условие — вы подчиняетесь мне беспрекословно.
Хуан зыркнул огненным глазом, а Габриэль, скорее, принял это с удовлетворением. Ньико же просто встал из-за стола и, вернувшись через пятнадцать минут, доложил, что поменял шланг и погрузил “кое-что” в Васин пикапчик. Он же рассказал, где в Кочабамбе можно купить приемник и батарейки к нему. Его и отрядили покупать, прямо с утра — инициатива имеет инициатора.
Загрузив пикап мешками с барахлишком и едой (небогатые пациенты доктора частенько тащили в качестве оплаты вещи и продукты) и дождавшись Ньико с увесистой коробкой батарей и транзистором “Дженерал Электрик”, Вася, Хуан и Габриэль тронулись в путь.
Усадив Хосе за руль, касик предпочел забраться в кузов вместе с парагвайцем в надежде разговорить и узнать его поближе. И не пожалел о том, что пришлось трястись на жестких досках, придерживая мешки от падения.
В одиннадцать лет Габриэля из Парагвая отправили к родственниками в Буэнос-Айрес — при расстреле демонстрации погиб его отец, мать не могла прокормить всю семью. Там он познакомился с аргентинскими комсомольцами и через несколько лет оказался в Испании. Служил в Партизанском корпусе, ходил в рейды за линию фронта, в 1939 ускользнул от интернирования и плена, вернулся в Аргентину, где восстановил старые связи. С 1940 года минировал нацистские корабли и грузы, после войны переехал в Парагвай и участвовал сперва в подпольной борьбе, а после переворота Стресснера — в партизанских действиях, но после разгула репрессий был вынужден бежать.
Рассказывал Габриэль скупо, избегая подробностей, но все это отлично билось с теми книжками, которые Вася читал еще в Москве и с каждым словом Габриэля нарастало чувство давнего знакомства с этим человеком — будто из Анд протянулась ниточка в почти уже позабытый мир на у Никитских ворот. Когда Габриэль в очередной раз замолк, Вася, пользуясь тем, что пикап тащился по относительно ровной дороге и оттого не ревел двигателем, тихо спросил собеседника:
— Коминтерн?
— Ого, парень, какие ты слова знаешь! Может, ты еще знаешь, кто такой Сталин?
— Хенералисимо Хосе Сталин? Хефе да ла Уньон Советика?
— Однако! — собеседник был явно ошарашен и попытался скрыть свое состояние, поправляя и без того хорошо стоявший мешок.
“Угу, а если я тебе скажу, что знаю, кто такой Хосе Ротти[ii]?” — подумал по этому поводу Вася, но вслух ничего не сказал, потому что Вася был очень благоразумный.
— Габриэль, вы были связаны с СССР?