Агатовый зрак пустоши

Рыбный тракт сузился и начал вилять. До Утихшей войны в этих местах было много болот, убежище редких тварей и травников-отшельников. Говорили, что местные монахи из монастыря Тамиарии Праведницы могут исцелить любую хворь, особенно по женской части. А теперь здесь песок. Фравол, гильдейский писец, как-то обмолвился что это из-за того, что море отступило, а солнце стало ходить прямо, но Барджус ему не поверил. Где море и где болота. Да и зрак Пастыря раньше также ходил, с востока на запад. Вот в то, что Пастырь обезумел, увидев, что творилось на полях войны, Барджус верил. Он и сам хорошо помнил, как огдарские теурги калили ядра в человеческой флегме, замешанной на травах, чтобы пушки брали зачарованную броню огромных жуков. От такого даже у бога зрачок вытянется и башня накренится, знамо дело.

Барджус покосился на Кэрана. Этот, наверняка, ещё и не такого повидал, оттого и молчит. Раз смог Осенний турнир взять, значит, хорошее место в армии получил, наверняка в гвардии или императорских рейтарах. А эти всегда на острие были. И под Лостромом, и на переправе через Вануру, и на Белом поле. Да только войну тащила пехота, а не эти позёры. Всегда на острие и всегда не там, где простые парни по колено в говне и крови стояли насмерть, стреляный грифон. Барджус шмыгнул носом и дёрнул поводьями, подгоняя Хомяка.

До Пальмового оазиса, хорошо укреплённого поселения, они добрались без происшествий. Здесь остановились на днёвку, пополнили запасы воды и снова двинулись в путь. Фургон тряхнуло, когда они отъехали от оазиса примерно на мушкетный выстрел. Барджус вспомнил эту яму: когда он был здесь в прошлый раз, он чуть не потерял в ней колесо. Но тогда вокруг ещё росли деревья.

Через три дня пути долина стала повышаться, иссохшие холмы с развалинами домов и мелких крепостей то и дело поднимались то слева, то справа. Однажды на далёкой возвышенности Шестипалый заметил огромный серо-белый разлапистый дуб. С веток его во множестве свисали продолговатые свёртки. На таком расстоянии нельзя было сказать, что внутри свёртков, но Барджус готов был поклясться, что дуб движется. Выяснять, что это, никакого желания не было, и уборщики поехали дальше, постаравшись до ночи оставить между собой и тем дубом максимально возможное расстояние.

Барджус пытался ещё несколько раз разговорить Кэрана, но ничего не получалось. Тот исправно выполнял все обязанности, но ни на какие темы говорить бывший герой не желал. Отмалчивался, отделывался односложными ответами, а когда Шестипалый затягивал песню, морщился.

Вскоре показался Сноградский холм. Высокий, правильной круглой формы он казался погребальной насыпью над воителем-гигантом. Ничего даже близко похожего на здания на холме не было. Сноград не зря прозвали Мерцающим городом. Его нежно-лиловые башни появлялись на своих местах только в вечерних сумерках. Тонкие изящные шпили тянулись к небесам как мелодия флейты, летящая в ночное небо: эфемерно и неуловимо. Кроме этих шпилей в Снограде не было ничего: ни домов, ни стен, ни башен. Тамошних жителей можно было встретить только если они сами того хотели. Для нежданного гостя башни оставались простым миражом.

Фургон Кэран поставил на самой вершине холма, там, где у Снограда было то, что можно было бы назвать “городской площадью”. Солнце уже начинало клониться к закату. Над холмом словно начинало сгущаться облако: незримое, не ощутимое, но тем не менее вполне реальное как покалывание на коже перед грозой.

Кэран и Шестипалый слезли с козел. Они вслушивались в тишину, и резко оборачивались, когда им казалось, что прямо за спиной тихо позвякивают серебряные колокольцы. Тщетно. Холм щетинился жёсткой жёлто-зелёной травой и отцветшими солецветами, а кроме них тут не было ничего, даже камней; прожорливые оранжевые ящерки, снующие у подножия, подниматься сюда не решались.

– Ну что, господин младший уборщик, прибыли, – Барджус с наслаждение потянулся, прогибая спину назад. Он почувствовал, как захрустело в спине и улыбнулся. – Извольте видеть: кругом тишь да гладь, а потому разрешаю оправиться и подготовиться к встрече с заказчиком. Будете охранять фургон, пока я проведу переговоры.

– Я с тобой, – Кэран твёрдо взглянул в глаза Шестипалому. – Мне надо поговорить с этим Грегором.

– Чего это? Он твой родственник что ли?

– Чутьё.

– Спрячь своё чутьё поглубже, – Барджус набычился. Его раздражение начинало побулькивать как котёл на хорошем огне. – Я тут командую, и я говорю, что ты останешься у фургона. Не знаю, как там у вас, у блаааародных героев, а у нас, обычных чистильщиков, всё по-простому. Командир говорит, ты делаешь, усёк?

– Я чувствую: мне надо поговорить с Грегором. Не знаю, как объяснить, но у меня было подобное. Будто я горю и кричу сам себе сквозь толстое стекло. В прошлый раз я кричал себе скакать во весь опор в Новый Динт…

Кэран опустил глаза.

– И что? Поскакал?

– Нет, – Кэран помотал головой как нашкодивший пацан, но тут же поднял взгляд снова. Его глаза блестели. – Тогда я выполнил приказ, повёл отряд в рейд. А когда вернулся, узнал, что Новый Динт взят, разграблен, сожжён, и мантикоры пируют на улицах. В этот раз я поступлю иначе.

Барджус нахмурился и некоторое время сверлил взглядом невозмутимое лицо мечника. Аль, похоже, решил, что он тут самый важный и начальник ему не указ. Наглый сноб! Шестипалый почувствовал, что крышку котла сейчас сорвёт. Он подошёл к Кэрану и ткнул его пальцем в грудь.

– Слушай сюда. Ненавижу повторять приказы, но до тебя, тупой ты аристократишка, похоже туго доходит. Ты не у себя в Динте. Ты – здесь. В моём фургоне. Я тебе говорю, что делать. И я тебе говорю, что тут ты останешься и будешь меня ждать!

Кэран не отвёл взгляд. В его серых глазах мелькнула молния. Он явно не привык к тому, чтобы с ним так разговаривали.

– Задолбал ты меня, – отчеканил мечник. – Ни минуты помолчать не можешь, а мозгов с ларпов хрен. Командуй на кухне своей, солехлёб.

Барджус побагровел. Полузабытое унизительное прозвище мушкетной пехоты, хлестнуло как кнутом.

***

Лёгкое покашливание растопило ледяную тишину.

– Господа, не могли бы вы немного отойти? – проговорил негромкий голос.

Кэран и Барджус, продолжая сверлить друг друга взглядами, отступили немного в сторону. На том месте, где они только что стояли соткалась из воздуха круглая башня. Гладкие лиловые стены поблёскивали в последних закатных лучах, к узкой высокой двери вели две ступени из белоснежного мрамора с золотыми прожилками. Вся башня была тонкой, не более десятка шагов в поперечнике, или… Кэран моргнул. Вместо того, чтобы загибаться, стены постепенно расплывались, растворялись в воздухе. Иногда казалось, что сквозь башню просвечивают первые звёзды.

Дверь отворилась, и на верхней ступеньке показалась маленькая девочка. Босая, румяная, в белоснежном платьице, с белокурыми локонами, постриженными до плеч, она изучала уборщиков распахнутыми синими глазами. Немного так постояв, она развернулась и ушла обратно в башню.

– Это… что такое? – спросил Кэран.

– Приглашение, – ответил Барджус. – Видишь, дверь оставили открытой. Значит, страж счёл нас неопасными, и хозяин хочет поговорить. Пошли что ли, а то приглашение отзовут.

Кэран кивнул, поднялся по ступенькам и открыл дверь. Барджус пошёл за ним. Протискиваться пришлось боком, за дверью оказался узкий длинный лаз в неровной каменной кладке, который постоянно изгибался то влево, то вправо. Борода Кэрана то и дело попадалась между стеной и грудью, и ему постоянно приходилось задирать голову повыше. Один раз он поднял глаза вверх. Потолка у коридора не было. Вместо него там разворачивалось звёздное небо. Кэран остановился. Поднял руки, уцепился за верхний край стены и вылез наверх. Шестипалый выкарабкался сам.

– Ну, наконец-то, я уж было начал сомневаться в ваших интеллектуальных способностях!

Здесь, наверху под яркими низкими звёздами посреди гладкой блестящей равнины стояло большое мягкое кресло. В кресле, положив ногу на ногу утопал человек в изящных мягких полусапожках с цветочным узором, лёгких белых брюках и кремовой рубахе на выпуск. Его лицо скрывалось в тени, на виду оставались только сложенные вместе холёные ладони. В пальцах, украшенных сложной цветной татуировкой, медленно щёлкали гранатовые чётки.