Страница 7 из 14
– Ты назначен на мой курс. А теперь – бегом!
Ты ускоряешься ещё до того, как затихают слова. Не потому, что рад, что легко отделался – хотя и поэтому тоже – а потому, что твой герой заговорил с тобой. Ты читал, что раньше боги спускались с небес и беседовали с людьми, и теперь ты понимаешь, что чувствовали те люди.
Сам Дагенлейв! Настоящий великий теург. Ты читал в учебниках, как он в одиночку заставил повернуть назад в море четвёртую Некроволну. И как, имея под рукой всего полк пикинёров, смял вражеские порядки при Трегарте. И как бился с Деревянным Колдуном в Тихом Ущелье. Сирота – такой же, как ты! – а теперь с ним считаются короли.
Сердце вдруг замирает. Справишься ли? Дагенлейв не терпит слабаков, у него на курсе жёсткий отбор, и не все выживают. Ты не блещешь талантом ни в теургии, ни в остальных дисциплинах. Может, он ошибся, принял тебя не за того? Ты чувствуешь себя личинкой авуканского червя, закапывающейся как можно глубже, чтобы не быть съеденной как сотни и тысячи товарок. Шансы на то, чтобы протянуть хотя бы месяц у Дагенлейва, очень малы. Сомнения, неуверенность и страх перед грандиозным неизвестным гложут тебя и в медсанчасти, и весь остаток дня, и всю следующую ночь.
Глава 4. Призрачные башни Снограда
Барджус вздохнул. Когда-то он любил Рыбный тракт, оживлённую дорогу, на которой трактиры стояли столь часто, что если заходить в каждый хотя бы на пару часов, от Огдара до Снограда можно было добираться несколько лет. Да, были времена. А уж какие были весёлые да приветливые девки в этих трактирах. А ярмарки! Шестипалый вспомнил, как на весенней ярмарке в Верхушках, однажды выиграл красные сапоги, и тут же пошёл в них плясать, да так, что пол ходуном ходил, и доски скрипели. Приглянулся он тогда Вирке, местной ведьмочке, и всё-то у них ладилось, тоже весьма неплохо: ночами в их комнате тоже пол ходуном ходил и доски скрипели…
Да только нет уже Верхушек. Когда коалиция отступала, сожгло их ополчение, чтобы врагу не достались. А Вирка сгинула. Ведьмы многие тогда за Великого У воевать пошли. Барджус крякнул и почесал нос. Кто его знает, может лежит сейчас Вирка где-то вон под теми камнями, а ночью поднимается да идёт к оазисам людей промышлять.
Полуденный воздух струился над солончаками. Очертания иссохших остовов брошенных на обочине фургонов переливались и искажались как в цирковых зеркалах. Черепа рядом с повозками нестерпимо блестели – агатовый зрак Пастыря добирал то, что оставили после себя креты, падальщики с кожистыми крыльями.
Ровная как пульс покойника равнина тянулось, насколько хватало глаз. Далеко за спиной, у восточного окоёма неба бродили фиолетово-синие тучи, белые молнии там то и дело хлестали мёртвую землю. Барджус покосился на Кэрана. Тот сидел молча и неподвижно, уставившись в точку, где тракт смыкался с горизонтом.
– Глянь как бьёт. Прям как раньше, помнишь? Говорят, если скакать за грозой неделю, можно попасть под дождь. Что думаешь? – нарушил тишину Шестипалый. Вот уже пару дней после выезда из Огдара он пытался разговорить спутника, но безуспешно. Бывший герой предпочитал отмалчиваться, только крутил свою сигнию на цепочке туда-сюда, да хмыкал в бороду.
– Думаю – врут, – Кэран едва заметно пожал плечами. – Дождей больше нет. А попадать в то месиво я бы никому не советовал.
– Оно так. Но ты представь, вдруг где-то осталось ещё место, где идёт дождь. Эх, вот бы мне туда… Знаешь, я раньше дожди терпеть не мог. Холодно, сыро, за шиворот течёт, ноги промокают, простудиться можно. Когда тепло любил, у нас-то раньше в Огдаре тепло нечасто бывало. Как мистрали осенью поднимутся, так считай всё, до весны не солнце, а медяк. Такое же мелкое и блестит бестолково: ни тепла тебе, ни света, одно расстройство. А вот сейчас всё отдал бы, лишь бы медяк тот вернулся заместо змеиной дряни этой лохматой, будь она неладна. И чтобы не было этого всего.
Барджус повёл рукой в сторону обочины. На обочине лежал высохший почерневший труп в лохмотьях. Из распахнутого рта выполз большой красно-чёрный скорпион и тут же спрятался обратно.
– У вас в столице так же?
– Не знаю. Наверное, хуже. Я слышал, Новый Динт теперь одно большое кладбище, и море ушло.
– Как ушло? Это ж море. Я ещё понимаю, ежели как у нас в Огдаре, отступило, но чтоб ушло…
– Зелёное море внутреннее, потому, и кануло в землю. Не смогло из океана подкрепиться. Перед штурмом пироманты бунтовщиков смогли взорвать Орлиную гору. Замок Цветов, Синий дом, Палаты Совета, королевские лаборатории – всё снесло. Лава потекла на город, и пока последние имперские теурги пробивали канал, чтобы отправить её в море, начался штурм. Пушек не хватало, поэтому начали с “Бури столетия”. И не одной. Говорят, когда Новый Динт горел, пепел сыпал неделю. И хорошо, потому что убирать трупы было некому…
– Ты был там?
– Я – нет. Моя семья – была.
Кэран поймал сигнию в правый кулак, вздохнул и задумался.
– Скажи, Кэран, почему Иннадорий тебя “алем” назвал? – Барджус решил отвлечь собеседника. А то снова уйдёт в себя и опять каждое слово клещами тянуть.
Мечник вздохнул. Как показалось Барджусу, с лёгким раздражением.
– Потому что ваш гильдмейстер умный человек.
Кэран погладил бороду, и Барджус только сейчас заметил, что на правой руке у него не хватает пальцев. Точнее – полутора. Мизинца и половины безымянного.
– Когда-то я действительно жил в Новом Динте, ко двору был не вхож, конечно, но…
Кэран замолчал.
– Ого, да у меня в подчинении имперский аристократ, стреляный грифон, – усмехнулся Барджус. – “Верен императору” или как там у вас говорили. Небось и покомандовать на войне пришлось, и погеройствовать успел. Соль земли, чего уж там. Даже и не знаю, как к тебе обращаться-то.
– Младшего уборщика будет достаточно.
– А ты скромняга. Только что ты в гильдии забыл, а? Так ловко к нам напроситься ещё ни у кого не получалось. Это ж надо, такую комбинацию разыграл! Начал права типа по закону качать, а гильдмейстер-то и повёлся! Хаха, уважаю!
Барджус рассмеялся и поднял руку, чтобы похлопать Кэрана по плечу, но наткнулся на спокойный взгляд серых глаз и решил обмахнуться шляпой.
– Сам Иннадорий твой манёвр оценил. Когда я к нему утром с отчётом заходил так и сказал, береги, мол, напарника, таких мозговитых теперь не делают. Вот я и думаю, что тебе у нас понадобилось? Хочешь в Новый Динт на гильдейские деньги прокатиться или счёты свести?
Кэран вздрогнул. Барджус осёкся, но тут же продолжил: чутьё ему говорило, что прекращать расспросы ни в коем случае нельзя, если он, конечно, не желает и дальше слышать только “да”, “нет” и “не знаю”.
– Угадал что ли? Вижу, что угадал. Давай, младший уборщик, поделись душевной болью, да не ссы, после войны все кого-то не досчитались.
– Это точно, – взгляд Кэрана заледенел, голос немного охрип. – Все не досчитались.
Долго ехали молча. Кэран сосредоточенно смотрел в одну точку, туда, где дорога смыкалась с горизонтом. Самая злая дневная жара, казалось, не беспокоила его совершенно. Все попытки разговорить его наталкивались только на односложные ответы.
– Знаешь, я всё никак не пойму одного, – Кэран вдруг заговорил, и Барджус подпрыгнул на сиденье. Слова сыпались из мечника как камнепад: за одним маленьким камешком стронулась вниз половина горы. – Почему? Почему он это сделал? Почти каждую ночь я вижу сны о том, что случилось на той дороге. Каждый раз, как закрываю глаза я вижу смерть Муары, слышу её крик, каждую проклятую ночь чувствую, как горят мои пальцы, и копьё бьёт и бьёт. И каждую ночь этот вопрос ворочается у меня в голове как раскалённый гвоздь. Ведь должна же быть причина. Хоть какая-то же должна быть! Я хочу найти его, посмотреть в глаза и спросить. Потому что я сплю всё меньше, и скоро перестану спать совсем. Я хочу знать, почему! Почему?!
Кэран выкрикнул последнее слово и замолчал. Шафрановый узор на сером сукне ходил вверх и вниз в такт дыханию. Барджус подумал, что молчание Осеннего клинка ему, пожалуй, больше по душе.