Страница 6 из 9
Так и сидела, витая в облаках, пока Наталья Николаевна не спросила, касаясь середины цветка на груди:
– Где это ты пуговицу потеряла? Плохая примета.
А Вера беспечно посмотрела на стройный ряд маленьких, блестящих пуговиц под цвет фиолетовых пионов, и беззаботно махнула рукой.
– Наверное, в очереди оторвалась. Такая давка за книгами, – она втянула живот и легонько, нежно провела по бусинкам, – хорошо, что нитка была гнилая, аккуратно потерялась.
Соседка, сидящая позади, наклонившись, подтвердила:
– Их много, одной больше, одной меньше.
Вера оглянулась, кивнула в знак согласия и вздрогнула, почувствовав на себе чей-то взгляд. Нехороший, жёсткий. Захотелось забиться, затеряться среди многочисленной публики, спрятаться, как в детстве, под кровать, от этих насквозь пронизывающих испепеляющих глаз.
Она наклонилась к сумке, стоящей у ног и рылась в ней, судорожно соображая, кто бы это мог так смотреть. Явно, не поклонник. Но ей знаком этот жуткий взгляд. Татьяна?! Так умела смотреть только она. Мозг молнией обожгло ощущение обиды, напрасной обиды, незаслуженного оскорбления, запрятанного глубоко в подсознание. Даже дышать стало больно.
« Нет, не может быть! – сдерживая дрожь, успокаивала себя Вера, усаживаясь прямо и опираясь на подлокотники, – она, как говорили, успешно торгует постельным бельем».
Потрогала лоб, поправила прическу и одернула себя:
– Испугалась? Это плохо. До сих пор не научилась держать удар. Сколько можно тебя учить?
Вытерла платком вспотевшее лицо. Жарко. Тогда, двадцать лет назад тоже был август, и тоже была жара только в городе, где Вера училась в педагогическом институте.
ГЛАВА 8 Подруги
На каникулах Вера Степная приехала на несколько дней к учителю пения, бывшему солисту Большого театра.
Когда-то знаменитый тенор, Вячеслав Дмитриевич Наумов с женой были совершенно одни и просили помочь по хозяйству: домработница уехала к сестре. Их кошки, длинношёрстные, пушистые британцы, орали от голода, в углах серыми клубами покачивалась шерсть, а кухонный стол заняла немытая посуда. Вера быстро навела порядок, накормила обитателей квартиры, и, вычищая диванные подушки от въевшейся шерсти, орудуя шваброй, с увлечением слушала рассказы о Собинове, о Козловском, о церковном хоре, где учился петь будущий солист Большого театра. А потом с упоением репетировала, готовилась к выступлению в концертном зале на празднике День первокурсника. Особенно нравилось её лирическое сопрано коту Базилио: он садился на крышку фортепиано, складывался и слушал, навострив ушки. Звучала неправильная нота, он фыркал и мотал головой.
В этот день Вера освободилась немного раньше и зашла в институтскую библиотеку. Шёл очередной вступительный экзамен.
Абитуриенты явно волновались, и Вера смотрела на них сочувственно. Ещё издали увидела, что её любимое место занято. Незнакомка сидела спокойно на скамейке и смотрела перед собой, держа руку внутри прикрытой тетради. Время от времени она дула на прядь, опускавшуюся на глаза, пыхтя при этом, как каша без воды, и подглядывала в записи. Глядя на серьезную, сосредоточенную девушку с длинной косой, завернутой несколько раз от затылка до шеи, Вера подумала, как нелепо выглядят оставленные прямые пряди по вискам, отчего красные кончики ушей казались еще острее на фоне вытянутого лица.
Вера улыбнулась и села рядом поддержать. А потом они оказались в одной комнате общежития, хоть и на разных курсах литфака.
Сначала с Таней было легко, даже радостно. Все пополам, везде вместе. И не скучно! Говорили часами и не могли наговориться. Начитанная, невероятно остроумная, она сыпала смешными замечаниями и цитатами из классиков, с наслаждением колола кого-либо из однокурсников жалом своих сарказмов и, приглашая Верочку посмеяться, заливалась смехом, потому что жертва не могла ответить.
Первое время Вера тоже улыбалась, но в душе это вызывало протест. От сцены оставался неприятный осадок. Заметив это, Татьяна заливалась кокетливым смехом и ободряюще подмигивала Вере, которая не хотела пока замечать эту неприятную странность подруги.
Особенно хорошо было по вечерам, когда они сидели на кровати, не зажигая света, и секретничали, рассказывая о школьной жизни, о семье. Так Вера узнала, что отец Тани отравился. Сам. Специально. Старшая сестра ее учится в медицинском институте на втором курсе, а мать теперь одна в Воронеже. Эта история потрясла Веру до глубины души. Самому уйти из жизни! Даже маленькие дочурки не остановили, не уберегли от такого поступка!
Наверное, в Татьяне что-то осело от неустойчивой психики отца: перепады в настроении пугали однокурсников, и с ней мало кто общался.
Вера после такого откровения, стала еще тщательнее оберегать это ершистое, колючее создание, вопреки тем неудобствам, которое оно доставляло.
А Татьяна смотрела на мир уверенно и твердо, точно зная, что хочет от него. Она надменно фыркала, как кошка, при малейшем намеке на глупость или пошлость; высмеивала желание всех девчонок встретить настоящую любовь. А Вера никак не могла понять, почему желание иметь дом и детей – это мещанство, и как тогда отличить его от семейного счастья. Где та грань, что отделяет мещанство от мечты о хорошей счастливой жизни. Но спорить не хотелось.
А потом была зимняя сессия. Новый год, праздник, а внутреннее напряжение зашкаливает. Надо сдать экзамены на пятерки, чтобы получить повышенную. стипендию. У Татьяны сессия первая. Страх, усталость, раздражение, которые тщательно ею скрывались, неожиданно вырвались наружу.
Однажды после целого дня зубрежки решили вместе приготовить ужин. Вера поставила на стол чашку с картошкой, положила рядом два ножа и вдруг услышала:
– Ты, Верка, куропатка, ну вылитая куропатка! Даже маленькой головкой вертишь так же. Вот, посмотри в зеркало.
Татьяна нервно засмеялась, прыгая, вокруг стола, размахивая руками, и показывая пальцем на встроенный шкаф с зеркалом.
Смех с издевкой, сарказмом задел Веру, от обиды перехватило дыхание, да и сравнение не льстило самолюбию. Обидеться?!
– Курица, куропатка! – заходилась Татьяна звонким, радостным смехом, будто сделала открытие после долгих и мучительных поисков. Она смеялась громко, от души, с упоением, довольная тем, что нашла, наконец-то, точное определение этой везучей простушки, добродушной до глупости. Всё ей: и учитель по вокалу, а платит институт, и восхищение ее пением безмозглых ребят, что табуном за ней ходят, и любви обильные родители с посылками. А у нее, может, тоже голос! И не хуже!
Страх, мелькнувший в глазах Веры, невольный протест, выраженный отталкивающим движением руки, развеселил Татьяну еще больше.
–А ты…ты, -
Вера пыталась найти такое же умное яркое сравнение и не могла, потому что от обиды всё забыла. Татьяна смотрела на нее колючими злыми глазами-ножами и будто доставала, выворачивала, высвечивала все недостатки девушки, как рентгеном, и швыряла на всеобщее обозрение то, что пряталось в тайниках души, потихоньку искоренялось, выпалывалось, как сорняк, на пути к совершенству.
–А ты … А сама-то ты на кого похожа? – решив все-таки обидеться пошла в атаку Вера.
–А сообрази!
Действительно, на какого животного похожа эта дерзкая, насмешливая девушка-карлик с высоко поднятым квадратным, упрямым подбородком и беззащитным аккуратным носиком. Ее бледное, худое лицо – гимн студенческому питанию. Но взгляд никого не оставлял равнодушным: то злой, жестокий, то умный, проницательный.
Ссориться не хотелось. По опыту Вера знала, что за этим последует насмешка еще злее, и она лихорадочно искала сходство Татьяны с каким-либо существом и не находила. Вернее, она могла бы сказать. Еще при первой встрече подумала: « Если бы на эти прямые русые волосы натянуть колпак с кисточкой, то перед ней предстал бы тролль. Настоящий желчный ядовитый тролль». Но Вера не хотела обижать девушку этим нелестным сравнением, посчитала недостойным лишний раз напоминать о её росте. Мало ли что кому досталось от природы!