Страница 58 из 87
— Перекос затвора, ваше сиятельство, не дает надежного запирания как поворот затвора. Затвор дослал патрон — и поворачивается словно ключ в замке, выступами цепляясь за пазы. Оттачиваем технологию для серийной выделки, очень малые допуски нужны, чтоб запиралось плотно и не заедало.
— Друг! Насколько помню по твоим рассказам…
— Ты правильно запомнил про затвор. Он применен в двух самых распространенных образцах ручного стрелкового оружия моего мира — автомате Калашникова и винтовке М16. «Калаш» придуман в конце сороковых, М16 — лишь в пятидесятых. Правда, боевые выступы были и в винтовке Манлихера… Федя, давай признаемся. Мы умеем только предлагать уже изобретенное в моем мире. А он же — гений, и, причем, без преувеличений. Сильна же матушка-Россия такими самородками.
Федор перебрал детали карабина и глянул на полковника.
— Как бы мне его опробовать?
— Завтра на стрельбище Офицерской школы. Там будут Осененные. На их защите винтовки проверяются, — поведал Федоров.
— Что ж, это хорошо. А теперь хочу заняться выделкой гранаты…
Федоров подозвал мастерового и отдал его в распоряжение князя. Сам не подключился. Полковнику ручная бомба напомнила эсеровские самоделки для терактов, а не серьезное оружие. Ведь ясно: в современном бое главное слово скажут пулеметы и самозарядные винтовки…
Прохор, приданный Федору в помощь, критически оглядел его.
— Из простых али из барчуков будете? Лицо-то гладкое и бритое, а руки, как гляжу, рабочие.
— Из простых я буду, из приютских, — успокоил Федор. — Сам в люди выбился. Изобретателем признали. Могу точить, сверлить, работать на шарошном. Ручными инструментами владею. Но сам не справлюсь. Их высокоблагородие велели, чтобы к завтрему.
Мастеровой поскреб затылок темными от въевшейся грязи пальцами.
— Им все бы скорее… Был бы ты из барских выкормышей, хрен я бы помог. А так…
— Прохор, — удивился Федор. — Так Федоров — полковник. Ему, что, тоже хрен?
— Ну, ты не путай… Как тебя?
— Так Федором зовут.
— Не путай, Федя. Полковник — человек с понятием и с уважением. Вон Васю Дегтярева как устроил, условия создал. А вот при Дмитриеве-Байцурове, штоб он лопнул, тут казаки гойсали. Как что не так — нагайкой по хребту, по морде…
На побитой оспой физиономии Прохора действительно проступал рубец. Возможно, что казачья метка.
— Слушай, Прохор, — одернул его князь. — Давай потом об этом погутарим. Тут дело надо делать.
С самой гранатой справились довольно быстро. Рабочий притащил трубу в четыре дюйма. Нарезать корпусов и проточить канавки, на фрезерном пройти их поперек… Затем приварить к ним днище с крышкой, в последней просверлить отверстие под взрыватель, нарезать в нем резьбу… С взрывателем пришлось довольно долго повозиться.
Федор выточил на токарном станке десяток трубочек под его корпус, плашкой нарезал резьбу. Метчиком — в отверстии на крышке.
— Не сбрехал, — заметил Прохор. — Справно сделал. А вот с пружиной на запал так просто не выйдет.
Тем временем прогудел паровой гудок. Рабочие двинули к выходу из цеха — обед. Федор поискал глазами полковника или хотя бы Дегтярева, но не обнаружил. Стало быть, обедать придется с рабочими. А что, в новинку?
Столовая нашлась в соседнем здании. За двенадцать копеек Федор взял щи (в миске плавал даже небольшой кусок мяса), кашу, кусок ржаного хлеба и чай. Закидывая в себя ложкой немудреную еду, вспоминал не устрицы и прочие изысканные блюда, отведанные в Париже, а скорее похожую столовку в Москве. Там тоже обочь сидели мужчины в одинаковых темных блузах, над столом стоял крепкий запах мужских тел, дешевого табака, к нему примешивался смрад горелого металла. В Москве такое было годами, и ничего, не помер без устриц!
После обеда удалось собрать взрыватели и опробовать тут же — за стальным щитом. Тротила на заводе не имелось, корпуса гранат решили заполнять бездымным порохом — благо есть в достатке. А также — капсюлей к запалу. На замедлитель же «дымарь» пошел, пропитанный особенным составом, чтоб не сгорал так быстро. Друг вспомнил про такой рецепт, нашлись к нему в аптеке реактивы. До ночи, наконец, управились. Эрзац, конечно, не граната, но для испытания сойдет. Поужинали прямо у станков. Прохор позвал мальчишку, Федор дал ему рубль, тот сбегал в лавку и принес хлеба с колбасой. Пора на отдых.
Не забирая вещи из трактира, Федор как был — в рабочей робе — отправился в казармы для малосемейных и одиноких. Начальник общежития, предупрежденный Гедеоновым, не знавший ранг нового жильца, ночлег предоставил, правда, лишь в казарме: свободных комнат не нашлось.
Ополоснув руки и лицо, Федор расшнуровал ботинки и засунул их подальше под кровать. Не потревожив спящего — не украдут. Слишком хороши они для мастерового — месячное жалованье стоят.
Наутро Гедеонов, прознавший, что его сиятельство устроили на ночлег в казарме с пролетариями, пришел в неописуемую ярость. Начальник общежития едва не распрощался с должностью, а Федору выделили отдельную комнату, вымыв и выскоблив ее до стерильной чистоты. Койку застелили свежим бельем, стол накрыли скатертью. Принесли стулья и шкаф. Федор послал за вещами в трактир. Предстояло обживаться.
Варвара, в отличие от князя, встретила утро на белоснежных простынях — в светлой и просторной девичьей спаленке. Одна.
Воротившись в Тулу, Варвара первым делом навестила подруг и вручила им парижские обновки. Их, конечно же, немедленно примерили. Дамы заперлись в гостиной, где принялись надевать корсеты и бюстгальтеры. Панталоны только рассмотрели — даже в женском обществе примерять их моветон. Полненькой Полине по душе пришелся бюстик с поясом — телу в нем приятно и нигде не давит. Алевтина выбрала корсет, подчеркнувший ее стройную фигуру. Да и сделан он изящно — грудь в нем будто на подносе. Расплатились за покупки, подивившись дешевизне — в Туле вдвое бы отдали, да и нет в продаже здесь таких фасонов. После пили чай. За столом Варвара рассказала о парижских приключениях, Алевтина и Полина ахали, качали головами. А потом спросили прямо: с Федором-то БЫЛО?
— Немцы помешали, — сморщилась Варвара, — из-за них пришлось Париж покинуть, да еще бежали впопыхах. Федор улетел на аэроплане, где сейчас, не знаю. Прячется от них, написал о том в письме.
— Немцы — гады! — согласилась Алевтина. — Хорошо, взялись за них.