Страница 3 из 87
Миновав проходную, Федор двинул к дому. Шел неспешно, погруженный в думы. Год с лишним миновал, как он обзавелся Другом. Неприкаянная душа, подселившись в голову мастерового, изменила его жизнь. Токарь стал изобретателем, а затем и офицером. Отличился на границе, получив «Георгия». Вместе с ним — потомственное дворянство. Сирота, подкидыш из приюта… Он теперь богат и знаменит, уважаем на заводе — и не только. Почему же на душе тоскливо? Дело в Соколовой? Да, обидела сбежавшая невеста. Только не соврал он офицерам — отболело. Отчего ж душа грустит, а сердце пустота?..
— Забежим в трактир? — раздалось в голове. — Поедим и выпьем. Автомат мы сделали, полагается отметить.
— А, пожалуй! — согласился Федор.
Не прошло и часа, как он, сытый и довольный, подошел к подъезду. Воротясь из Петербурга, он не стал менять квартиру и остался в комнате, которую снял, перебравшись из Москвы. Капитану, вроде, не по чину, но искать другую было в лом. И привык он к этому дому.
Дверь ему открыл швейцар.
— Добрый вечер, ваше высокоблагородие, — поприветствовал жильца. — Вам письмо.
Федор взял протянутый конверт. Почерк незнакомый, на конверте — прихотливый герб. Адресовано ему: «Капитану Кошкину, дом Поповой в Туле». Наградив швейцара пятаком, Федор двинулся к себе, где и вскрыл конверт.
«Здравствуйте, господин капитан. Сообщаю новость. Государь соизволил подписать мое прошение о приеме Вас в мой род. Но при этом сохранил Вам прежнюю фамилию. Полагаю, что причиной стал Ваш дар Зеркального щита. Его нет ни у кого из родовых. Сути дела это не меняет. Вы отныне мой наследник, князь Юсупов-Кошкин. В воскресенье, 6 октября, я устраиваю прием. Приглашены главы родов Москвы, некоторые — Петербурга. Извольте непременно быть. Я представлю Вас гостям.
Князь Юсупов».
— Твою мать! — произнес вслух Федор, опускаясь на кровать.
— Недоволен, Федя? — раздалось в голове.
— Ты же уверял: до такого не дойдет, — отозвался Федор. — Или князь умрет, или царь откажет.
— Не срослось, — посетовал Друг. — Обмишулился чуток. Ладно, не грусти. Ну, побудем мы князьями. Делу не помеха.
— Хорошо бы так, — не поверил Федор. — Но ведь многое меняется. Отношение друзей, коллег, начальства. Трудности предвижу.
— А наплюй! — раздалось в голове. — Титул — это чепуха. Помнишь, говорил про войну и революцию? Если здесь случится, титулы отменят, и дворянство — тоже.
— Хорошо бы так, — вздохнул Федор.
— Ладно, отдыхай! — получил в ответ. — В церковь завтра загляни, свечечку поставь. Исповедайся попу, он грехи отпустит. Как родишься заново, господин Юсупов-Кошкин.
— Ну и шутки у тебя! — не замедлил Федор. — Балаболка!
Друг захохотал…
В полдень следующего дня Федор подкатил в коляске к дому на Петровской улице. Заплатив извозчику, поднялся на второй этаж. В гостиной к нему устремились дочки Куликова и сынок Рогова. Федор наделил их конфетами, вручив каждому кулек. Получив «Спасибо!» с обнимашками, подошел к взрослым. Приложился к ручкам дам, обминув Варвару — незамужним руки не целуют, поздоровался с друзьями.
— Приглашаю всех к столу! — огласил немедля Куликов. — Глафира, подавай!
Ожидавшая кухарка занесла в гостиную поднос и стала расставлять блюда на столе. Рыжики в сметане, осетрина, ветчина… А еще свежайший хлеб, вина и ситро. Напитки полились в бокалы, кушанья заняли место на тарелках. Куликов поднял бокал.
— Предлагаю тост за Федора! — объявил с улыбкой. — За его голову и руки золотые. Мы все трое получили выплаты. Так удачно вложить деньги без него бы не смогли. Дело развивается, как сказал Арефьев, есть нужда в новых мастерских. Нынешняя не справляется. Это означает, что доходы возрастут. За тебя, Георгиевский кавалер!
Все присутствующие выпили и набросились на закуски. Несколько минут слышен был стук ножей и вилок о посуду. Долго это не продлилось — Куликов предложил вновь наполнить бокалы. Кухарка подала жаркое. Застолье набирало обороты. Федор ел и пил, не замечая вкуса. Погрузившись в мысли, он не принимал участия в разговоре, что не ускользнуло от внимания сидевших за столом.
— Что с тобою, Федор? — поинтересовался Куликов. — Не случилось ли чего?
— Есть такое, — ответил свежий князь и достал вчерашнее письмо. Протянул его хозяину. — Ознакомьтесь, господа.
Куликов взял листок, пробежал его глазами. Хмыкнув, протянул жене. От нее письмо попало в руки Рогова и его супруги. Последней ознакомилась Варвара. Покрутила головой и вернула адресату. За столом воцарилось молчание, все уставились на Федора.
— Вот не надо, а? — буркнул он, кладя письмо в карман. — Ничего не поменялось. Буду я по-прежнему такой же Федор, инженер Тульского завода. Остаюсь здесь жить, трудиться. Назовет кто сиятельством — рассержусь. Как-то так.
— Это князь Юсупов ожидал тебя в Москве? — спросил Куликов. — Ну, когда мы на вокзал приехали?
— Да, — ответил Федор. — Там и сделал предложение. Я не сразу согласился. Только он уговорил. Трудно отказать отцу, потерявшему наследника…
— От твоей руки, — хмыкнул Друг.
— Я поставил лишь условие: не меняю ничего, — продолжил Федор. — Буду жить, как прежде. Князь не возражал. Только попросил два-три раза в год навещать его в Москве, выходить с ним в свет. Это посчитал необременительным.
— Нам об этом не сказал, — покачал Рогов головой.
— Откровенно говоря, думал, что не выйдет у Юсупова — государь к нему не благоволил. Отказал бы в просьбе, чтобы обо мне подумали? Дескать, хвастунишка, пустобрех. Не хотелось выглядеть таким. Если уж начистоту, я ошибку совершил. Только не сейчас, а год назад. Мне не следовало рваться в офицеры.
— Почему? — удивился Куликов.
— Лучше быть простым мастеровым. Изобретать оружие не мешает. Но зато остался бы свободным. Это самое дворянство, а теперь и титул вяжут по рукам. Масса всяческих условностей. Так себя веди, а другое не моги…
— Но зато теперь вы родовой.
— Не один такой, — ответил Федор. — Вот Варвара Николаевна из рода Оболенских. Алевтина Григорьевна, по рождению… — он сделал паузу.
— Фон Аш, — подсказала Рогова. — Баронесса. Титул потеряла, выйдя замуж. Не могу сказать, что очень сожалею. Быть женою капитана мне куда приятней.
— Как и мне остаться просто Федором, — улыбнулся Кошкин. — Ну, так как? Договорились?
— По рукам, как говорит Арефьев, — согласился Куликов. — Но в своем кругу. На людях не положено. Так что или милостивый государь, или все ж сиятельство[10].
— Разберемся, — улыбнулся Федор.