Тонкая материя

– Я тут, перед отъездом, связался со своим другом из органов, – сменил тему М.С. – и живописал ему новых соседей наших. Известная личность этот Иван Васильевич Стригин. Наш генерал оценивает его положительно. Предприниматель, владелец заводов, но без связей с криминалом. Не представляю, как это возможно.

– Это было почти невозможно в прошлом веке, в новом произошла логичная легализация, бандиты слились с номенклатурным ворьем, и мы получили элиту, в которой процент достойных людей мал, как никогда. Темное прошлое есть у всех, в том числе и у соседа.

– Вот поэтому-то я просил генерала Иванова приглядеть тут за владельцем заводов. Отличный мужик, между прочим: никогда не спит на моих концертах.

– Михаил Савельевич, побойтесь Бога: на Ваших концертах не то что генералы бодрствуют, умирающие встают на ноги. Известны случаи!

– Именно, случайности. Я исполнитель, не чудотворец. В музыке, если это настоящая музыка, не easy listening, сконденсировано столько целебной силы, что при правильном исполнении нам дано высвободить часть этой силы и отдать в зал, а там уж как бог на душу положит…

– Но ведь и в этой самой изи лиснин столько просто хорошей музыки. Штраус смиренно называл свои вальсы музыкой для ног, но время проявило в них гораздо больше: несмываемые картины блестящей Вены, лес, Дунай, дворцы, прекрасных женщин… Паганини для своих фантастических Вариаций брал популярные мелодии.

– К счастью, это тот случай, когда оба правы. Иванов, мало того, что не спит на моих концертах, всерьез верит, что Анна Львовна богиня, хотя воспитание получил, как все мы, атеистическое. Вот что делает с человеком музыка, а ведь материя в Иванове – железо, раньше гвозди делали.

Моя мама, любимейшая и вернейшая жена моего богоподобного отца, несмотря на его уход, на его отсутствие в этом мире, вся в нем, где бы он ни был. Женщина без минусов, которыми наделила природа и жизнь женщин (лживость, коварство, хладнокровный расчет), мечта, я знаю это, многих мужчин разного рода (она так прекрасна, что, несомненно, логично и естественно, что она мечта всех мужчин, если они мужчины, и я знаю со стопроцентной уверенностью, что М.С. всегда был в нее влюблен, любил и обожал, но никогда ни словом, ни жестом не проявил этой вечной своей любви, не тот человек. При этом мне известно его мужское обаяние, его сила: ни одна женщина не могла устоять перед ним, когда вдохновение страсти овладевало маэстро. Его роскошные романы всегда бесили наших и не наших геев. А мне их, в конце концов, жаль: физическое уродство тут неоспоримое, и никуда от этого не уйти.

Содом и Гоморра как вечное клеймо на этом извращении любви, и никакие примеры талантливейших и даже гениальных личностей в их лагере злобно воинствующих меньшинств не убеждают. П.И., его чудесная музыка и его панический страх перед женщиной, как это совместить? Жалость и сочувствие, отвращение нормального в ориентации индивидуума, и еще понимание, что перед ужасом неизбежного ухода черт знает куда, все это мелочи, простительно! Слабости. У кого их нет! Слабость к деньгам, например, очень часто губила самых сильных, и продолжает губить ежедневно. М.С. свято верит в свой иммунитет в том, что касается магии денег, хотя по натуре он игрок, и страстный игрок. Именно поэтому, полагаясь на свое обостренное чувство ситуации, приобретающей оттенок рискованной, он перед отъездом говорил с Ивановым. Их обожаемая Анна Львовна вдруг очутилась в опасном соседстве с нуворишем и его свитой. Вызываем спецназ, причем в любое время. Все-таки Иванов очень большая шишка.

– Бережёного бог бережёт. БББ. Бог любит троицу, и правильно делает. Тройная защита, и был спокоен за вас, там, в святой земле. Спокойствие в стабильности, в гармонии, хранящейся в наших простых трезвучиях и диссонансах, горючем музыкальной материи, от которой столько сладости и жизни. – М.С. просто думал вслух. – На вопрос, что такое любовь миллион ответов. Один из миллиона – нить жизни, крепчайшая и очень тонкая. Мы идем и бежим по ней, мы повисаем на ней над пропастью. Причем пропасть в обе стороны, вниз и вверх. Дух захватывает, и это есть почти в каждой великой симфонии и концерте, самая суть. За что мы и так преданы нашей музыке. Там есть все, и не надо никуда ходить.

Логика появления темы любви была не очевидна, но я не раз убеждался, что для М.С. она была основной, стоящей над всем. Основное чувство, не инстинкт. Мы сидели и говорили обо всем, и время текло полной струей и в хорошем темпе.

Вена была накрыта толстым облачным одеялом, и поэтому приземление нашего лайнера прошло невидно, незаметно, почти тайно. Зато шумный зал, полный пассажиров со всего света, всех цветов кожи, многоязычного гомона немедленно окунул в атмосферу города блеска и легенд. Высокий, худой юноша со скромным плакатом, на котором была высечена моя фамилия, неплохо владел русским и пока вез меня в Зальцбург на новом мерседесе, болтал, не умолкая ни на минуту, явно радуясь возможности попрактиковаться в чужом языке. Прислушиваясь к словам молодого австрийца о погоде, Австрии, России, музыкантах, девушках, машинах, машинально отмечая неправильности речи и смешной акцент, я любовался проплывающими пейзажами, видом небольших городков и деревень, дышал чистым воздухом предгорий австрийских Альп. Слева были Альпы, справа Дунай, а мы мчались на мерседесе к его родине, Германии. Зальцбург стоит на границе с Баварией, до Мюнхена рукой подать. Здесь вообще все близко. Компактно. Моя концертная гастроль блестящее тому подтверждение: три концерта за неделю, все в Зальцбурге. В понедельник, среду и пятницу. Играем концерты Моцарта. В понедельник Четвертый и Пятый, в среду Шестой и Седьмой, в пятницу Третий и Четвертый. Замыкая кольцо. Конечно, полностью гений Моцарта раскрывается в его клавирных концертах, операх и симфониях, но и скрипичные концерты совершенны. Скромное совершенство. Нот немного, но цена их высока, каждую нужно извлечь из ее бессмертия и, трепетно живую, озвучить. Сделать это без особого вида сосредоточенности, транса, в который ты вовлечен полностью, весь, физикой и психикой, нечего и надеяться. Цена высокая, никаких денег.

Болтливый австриец водителем был превосходным, и меньше, чем через три часа мерседес замер перед отелем в Зальцбурге. Без проблем, быстро и четко, прошло мое вселение в отличный номер с видом на реку и белый замок, гордо возвышающийся над городом. Было воскресенье, середина дня, первый концерт завтра вечером. Знакомство с оркестром, репетиция, утром. Очень важный день, решающе важный. Телефоны, гостиничный и мобильный, заработали сразу, и мне пришлось вступать в деловые контакты с сервисными службами отеля и организаторами концертов одновременно. Каша эта длилась, пока все вопросы не были решены, я вздохнул облегченно и отправился в город утолять голод и любопытство странника. Улицы, по которым ходил Моцарт, готика и барокко очень старых домов, аббатство св. Петра, видное с разных точек, Кафедральный собор, где крестили младенца Вольфганга. Я жадно впитывал, вбирал, вдыхал сотни деталей и мелочей, рождающих красоту, встраивался в структуру, решетку магического кристалла, в которую заключен этот город, что давало шанс протянуть виртуальный мост в прошлое на четверть тысячелетия. Не больше, не меньше. В наш век компьютерных технологий это сущий пустяк. Мне показали тот самый переулок и дом, где родился Моцарт и я зашел в кафе, ведь завтрак я пропустил, да и обед тоже. В квартиру-музей идти не решился: без приглашения хозяина явная бесцеремонность. Вот когда почувствую, что могу зайти запросто! Если почувствую.

Вечером я заказал ужин в номер и позанимался на скрипке без смычка. Очень полезный способ, требующий максимума сосредоточенности и воображения. Вместо смычка внутренний голос. Утром состоялось знакомство с оркестром. Дирижер был молод, моего возраста. Первый скрипач, напротив, почти старик. Его соседка по пульту, молодая девушка, была поразительно красива. Если она еще и хорошо владеет инструментом, подумал я, это уже слишком. Идеал немыслим, значит, плохой характер. С трудом одернув себя, я принялся за работу. Скрипка звучала легко и радостно, сладко мстя за вынужденное молчание. Оркестр я почувствовал с первых нот, с дирижером обменялся взглядами, и мы поняли друг друга. Мой Моцарт явно нравился оркестру, а после каденции, моего сочинения, предельно виртуозной, но не пустой, на лице первого скрипача читалось явное восхищение, а прекрасные синие глаза его помощницы сияли. Я победил. Вечер приблизился стремительно. Не успев оглянуться, я стоял перед настороженно притихшим залом, хранившим в памяти выступления многих замечательных музыкантов. Каков ты, дерзкий дебютант, вопрошала тишина. Решительное оркестровое тутти Четвертого концерта ее нарушило, а после вступления солиста воссоздание того совершенного мира, который таится в этой вещи, было признано и залом и оркестром без колебаний. Потрясающе драматичное адажио взлетело на небо на сверкающих крыльях крайних частей; жадность бисирующей публики я решил утолить каприсами Паганини, которые, как мне кажется, понравились бы и самому Моцарту, – Пятым и Двадцать четвертым. До самой последней ноты этого концерта я чувствовал зал, живой, трепещущий от волнения, умирающий от любви и воскресающий от нее же, плачущий и смеющийся. Он жил и был точным физическим доказательством существования другого измерения. Случайно встретившись взглядами с обладательницей синих глаз, я понял, что должен опасаться за свою жизнь: в меня метнули пучок молний!