Страница 3 из 11
— Наш сорок пятый «второй шанс»? Мы опять в дерьме, но на этот раз у вас хотя бы приличная одежда. У меня-то она всегда была.
Беллами усмехается впервые за встречу. Кларк хочет сохранить этот момент для одной себя, но вынуждена мириться с действительностью. Им больше нет места по одну сторону. Горечь и тоска, связывающиеся воедино, вынуждают её отвести взгляд.
×××
Место в гостиной каждый занимает нехотя, никто из них по-настоящему не хочет в это ввязываться. Мерфи прав: ни одна битва не обходится без потерь. Рейвен, сидящая рядом с ним, не отлипает от планшета, по экрану которого её пальцы скользят с ловкостью и заточенным умением.
— Значит, мы вновь это сделаем? — разрывает тишину Октавия, устроившись на подлокотнике кресла, в котором, прикрыв глаза и скрестив руки на груди, сидит её брат.
— У нас нет выбора, — произносит невозмутимо Кларк.
— Выбор есть всегда, — шепчет Блейк, и его голос заставляет пробежаться предательскому холодку по спине. — Но она права, у нас не так много дней, чтобы всё исправить. Ещё несколько суток, и бомбы будут сброшены, не все выживут. Дальнейший сюжет развития событий, надеюсь, не нуждается в огласке. Мы вряд ли попадём в бункер или на Ковчег, ответ очевиден: надо искать Кэдогана.
— Рейвен! — неожиданно раздаётся голос Джордана, и Кларк, смещая фокус внимания, направляется к планшету.
— Эй, Джордан, ты один?
— Нет, нет, он не один, — пихает его Хоуп по ту сторону экрана. — Тётушка О с вами?
— Кларк? — зовёт её девочка.
— Мэди!
— Я здесь, мы все здесь: Мерфи, Миллер и Беллами, — подлетает к планшету возбуждено радостная Октавия и улыбается.
Гриффин едва сдерживает слезы, жадно вглядываясь в лицо живой дочери.
— Беллами тоже жив?
— Живее всех живых, — мрачно добавляет он.
×××
У Кларк складывается впечатление, что между ними с Беллами теперь пропасть глубиной в мили, которую хочешь — не преодолеешь. Она избегает встречаться с ним взглядом, он делает вид, будто никогда её не знал. Может быть, он прав. Может быть, он, действительно, никогда её не знал, ведь Беллами был уверен, что она не спустит курок. Всё, что знала сама Кларк: она защищала дочь.
Уверенная, взявшая самообладание в руки, девушка идёт следом. Она не знает, что ищет, целенаправленно идя за ним, наблюдая за его напряжёнными плечами и спиной, пока друзья собирают еду и какие-то вещи из как будто бы её дома, чтобы поехать и воссоединиться с остальной семьёй. Она больше не знает, что искала в нем. И что находила.
На заднем дворе стоит баскетбольное кольцо, а у шезлонга лежит мяч, потертый, будто им уже играли. Кто — всё ещё загадка. Беллами несколько раз ударяет ладонью по ребру перил и, склонив голову, шипит от точечной, не щадящей боли. Вряд ли он не догадывается о её присутствии.
— Зачем ты пришла?
Ветер раздувает в стороны её слегка отросшие волосы, но даже касательно не задевает отягчающих мыслей. Его волосы тоже трепятся на ветру, а Блейк не оборачивается. Значит, знал.
— У меня нет приемлемого ответа на этот вопрос.
— На что у тебя вообще есть ответы? — гневно вторит он, выдохнув сквозь стиснутые зубы.
— Ты прав. У меня их нет…
Как и нас, подумать только.
— …ты даже не посмотришь на меня?
— Я не могу на тебя смотреть, — он дёргает плечом, напряжение угадывается в каждом резком движении. Он ведёт себя как тигр, которого опалил ранее привлекающий огонь.
Кларк нервно сглатывает, протянув ладонь к его спине, но замирает, так и не дотронувшись, а потом и вовсе опускает. Тактильный контакт — последнее, о чем бы он попросил. Единственное, что играет ей на руку, это то, что стоит Беллами к ней спиной и не видит её затравленного, уязвленного взгляда. А натягивать доспехи Кларк устала. Парадокс в том, что не находить прежнего понимания в его глазах, тоже невыносимо.
— Не смей говорить, что тебе жаль. Не поверю.
— Мне не жаль, что я устранила угрозу для жизни своей дочери, — стиснув кулаки, шепчет она. — Мне жаль, что этой угрозой оказался ты.
По тому, как дёргаются плечи, Кларк понимает, что он тяжело вздыхает, трясёт головой и наверняка стискивает зубы.
— Если бы не эта чушь с вознесением, внезапное принятие веры и дурацкий белый халат!..
— И чтобы тогда, Кларк?
Он впервые за долгое время называет её по имени, и это уже обезоруживает. Только он тянет «а», разделяющую пары согласных, и выделяет последние буквы. Гриффин едва перебарывает желание отступить на пару шагов, когда Блейк достает из-за ремня штанов пистолет, что ещё недавно в его руки переложил Мерфи.
— Возьми.
— Зачем?
Беллами аккуратно перехватывает её правую руку, вкладывает оружие, направив дуло на себя, пока её сошедшее с оси сердце бьётся загнанно, где-то в висках. Кажется, стой Кларк рядом со стеной, её голова неминуемо бы билась о неё. Горячие пальцы продолжают оставаться переплетенными с её, похолодевшими и дрожащими, и удерживать то, что стало точкой невозврата.
Они оба воспроизводят последнюю встречу в голове. Налаживают зрительный контакт. Это ошибка. Они — ошибка.
Беллами открыт, уязвим — самолично расписывается в смертном приговоре.
— В какой момент мы ошиблись в друг друге?
Кларк не дрожит, держится с достоинством, не как тогда, когда каждый нерв — словно натянутый трос. Красная нить истончается, рывок — и порвется, — и они больше не смогут вернуть то, что так упорно строили по кирпичику. Доверие. Уважение. Понимание. Ставшие в одночасье всем, что нужно, чтобы чувствовать себя как дома. Менялись места, планеты, но неизменным оставалась их привязанность, потому что домом был человек, смотрящий на тебя вот так. Готовый для битвы. Готовый к твоей защите. Готовый умереть за тебя.
— Ты знаешь, в какой.
— Объясни мне эту странную вещь, — его лицо искажает обида и ненависть, губы дрожат, а глаза мерцают, — ты отдаёшь человеку своё сердце, уязвимость, мир. Говоришь ему, смотри, вот он я! Здесь! Рядом с тобой! Навсегда, до конца. Даёшь ему оружие, заручившись ответной поддержкой. А потом… он делает выстрел на поражение.
И нить рвётся.
— Зачем ты это делаешь? — голову ломит адски, и хрип вырывается из горла. Больше нет никаких доспехов. Правда в том, что с ним их не было. Он был ими для неё. Хороший маленький рыцарь.
— Что я делаю?
— Продолжаешь причинять мне боль.
«И я ничего не могу сделать,
кроме как похоронить свою любовь к тебе». Кларк дергается, услышав тихий бит и чужой голос, поющий эти пророческие слова. Он поёт в доме, но кажется, что где-то вдалеке. Беллами, не скрывая этого, громко усмехается. «Солнечный свет даст мне достаточно сил, чтобы захоронить мою любовь в лунной пыли²».
— В этом так много иронии. Во всём этом, — он, наконец, находит её лицо в темноте. Убирает пистолет, тыкает пальцем за её спину, медленно, но верно теряя самообладание. — Октавия боится, что я окажусь не настоящим, что стоит ей отвернуться или упустить меня из виду, то я исчезну. Забавно видеть это спустя столько времени, как она становится мнительной из-за меня. Это ведь всегда было моей работой, касаемо неё. Но теперь… Ты была права, сказав, что она однажды поймёт. Жаль, что я стоил чего-то только для неё.
Её горло сдавливает железным обручем.
— Беллами…
— Не надо, Кларк. С нами покончено.
И он хоронит это, любовь к ней. Перестаёт быть защитой, становясь её брешью.
Комментарий к one
¹ Carry on Wayward son
² Moondust, James Young
========== two ==========
Пикап подскакивает на выбоине, и Мерфи закашливается. Он не выпускает бутылку бурбона с самого начала их поездки, Беллами переводит хмурый взгляд на парня и, прочистив горло, спрашивает:
— Какие-то проблемы?
Джон полупьяно улыбается. Девчонки и Миллер, ведший машину, сидят в салоне, пока они с Беллами предпочитают делать выбор в пользу сухого воздуха, пыли и солнца, нещадно палящего свысока. Пикассо, выпустившая язык, ловит насекомых и, кажется, радуется больше всех.