Девушка из Нагасаки

Что греет душу сильнее, чем чужой гнев и чужая кровь? Только сладости. Желательно – редкие и дорогие. Едва рассвело, туман сменил свой цвет с темно-серого на светло-серый, а по узким улочкам засуетились люди, Ян отправился в ту самую кондитерскую, где впервые попробовал мороженое. Высокие цены все-таки отсеивали изрядное количество жаждущих десерта, а потому даже на веранде нашлись свободные места. Что не скажешь о большом сквере перед старинным собором через проспект. Там от людей было не протолкнуться. Гвардейцы выстроились в линию, не пуская простонародье даже к подножию храмовой лестницы. Двери собора были закрыты, но уже двое послушников ждали сигнала, чтобы распахнуть их настежь.

Ян закинул ногу на ногу и стал ждать, что же будет дальше. Собор нависал над толпой, серый, как все в Лондоне, монументальный, как вся имперская архитектура. Разве что орнаменты были более строгими, чем на большинстве зданий в центре города – собор был наследием прошлых времен, когда юная еще колониальная империя вела войну со всем миром. Долгие годы он был закрыт на реставрацию – Ян, кажется, слышал об этом краем уха на улицах. И, видимо, сегодня он должен был вновь распахнуть двери для прихожан.

Мороженое было аппетитного светло-бежевого цвета, а мягкий привкус орехов подчеркивал нежную горечь миндальной стружки.

Ян искренне не понимал, что заставляет людей толкаться среди себе подобных перед грудой художественно сложенных камней. Они правда верят, что именно в этом здании можно докричаться до их всемогущего бога? Боги… ангелы… какая чушь.

Пропели трубы. Двери собора открылись – медленно, величаво, и на крыльцо вышел молодой парень со светлыми до серебристой белизны волосами. На его одеянии место свободного не было от орденов, атласных лент и драгоценных украшений. А лицо казалось чертовски знакомым.

– Приветствуйте его императорское высочество принца Эдмунда! – проорал герольд, перекрикивая шум людского моря.

Принц сделал пару шагов и небрежно, с выверенным аристократизмом повел рукой – Яну показалось, накладывая заклинание. И точно – его голос стал таким чистым и громким, будто не было толпы, не было бульвара и стука колес проезжающих карет.

– Граждане Гранбретании! – Эдмунд улыбнулся и простер перед собой открытые ладони. – Сегодня мне выпала честь пред лицом Господа сообщить вам радостную весть – этот дом божий вновь распахнет свои двери для истинно верующих! Да снизойдет на нас благодать господня, да улыбнется он нам с небес!

– Боже, храни Гранбретанию! – экзальтированно заорал кто-то.

И этот крик словно послужил сигналом, что запустил последующую цепочку событий, величественных и страшных.

Сначала взрыв прогремел под самой лестницей – взметнулись в воздух острые серые осколки. Один из гвардейцев успел оттолкнуть его высочество, а сам упал, сраженный каменной шрапнелью. Струйка крови потекла по старинным ступеням.

Но это было лишь прелюдией. Выжившие священники попытались укрыться внутри собора – но тут прогремел второй взрыв. Циклопическая арка, обрамляющая высокие двери рухнула, тяжелые камни падали вниз, погребая под собой и наследного принца, и слуг божьих.

В темном провале разрушенной стены даже издали был виден алтарь с лаконичным крестом, на который падал яркий луч чудом пробившегося сквозь туман солнца.

Как знамение свыше. Или изящная насмешка.

Глава 6. Орёл расправляет крылья

Лондон гудел, как улей растревоженных пчёл. Если похищение принцессы Эмилии как-то удалось скрыть от широкой общественности, то шумное убийство наследного принца Эдмунда, произошедшее на глазах у целой толпы, стало главной темой разговоров в кабаках и домашних кухнях. Король рвал и метал. Несколько офицеров гвардии, высших и низших, оказались в застенках Тауэра, архитектор, руководивший реставрацией собора, был объявлен в розыск по всей Империи, кого-то показательно повесили, поди разбери – за что именно. По улицам круглосуточно маршировали полицейские и гвардейские патрули. Кто-то осторожно шутил, что как будто война началась. Злые, вынужденные работать сверхурочно стражи порядка устраивали стихийные обыски и облавы, заставляя лидеров преступного мира хвататься за головы.

Глава Чжэн вздрагивал от каждого шороха и по сотне раз в день проверял надежность тайников, а перед сном благодарил «всех богов, которые защитили его скромный клуб от полицейского произвола». Яна каждый раз так и подмывало съехидничать что-нибудь в духе «продолжай называть меня богом, мне нравится», но тогда бы пришлось рассказать о договоре с принцессой Эмилией, который на удивление соблюдался даже в такие неспокойные времена. Облегчать старику жизнь ему совершенно не хотелось – особенно в свете недавних событий.

Ян из последних сил воли пытался заставить себя делать вид, что ничего не случилось – все-таки он вложил в клуб некоторое количество усилий, и все ждал, когда они будут вознаграждены. Вот только глава как будто нарочно подливал масла в огонь. Раздражение достигло предела в день, когда всем обитателям клуба по обыкновению раздавали жалование.

– Это что? – скорчив брезгливую физиономию, будто держал в руках толстого слизняка, Ян тряхнул перед носом у главы тонкой ниточкой с нанизанными на нее бусинами.

– Эссенция, Цзяо-сюн, – ответил старик Чжэн, натянув на лицо настороженно-добродушную улыбку.

– Я вижу, что эссенция. Какого дьявола ее здесь так мало?

– Времена нынче неспокойные, нужно понимать… – пролепетал глава, медленно отступая назад под не сулящим ничего хорошего взглядом Яна.

– И в неспокойные времена ты решил урезать содержание телохранителя? Гениально! – Ян припер старика к стене и оперся ладонью о некрашенные доски. Он был выше него на целую голову, а потому снизу вверх выглядел особенно внушительно. – Наши залы забиты, как никогда, эссенция течет рекой – а ты пары бусин не можешь мне вовремя выдать? Куда, бездна тебя побери, ты деваешь все деньги клана?!

– Алфи приходил. Сказал, раз времена неспокойные.... – признался старик Чжэн и тут же медленно сполз на пол от страха – Ян в сердцах стукнул кулаком по стене, дерево предупреждающе затрещало.

– Ты уже платил Злому Робину! То есть, вот каждая сволочь может просто придти и попросить у тебя денег, и ты с легкостью их отдашь, и при этом твои собственные люди вынуждены перебиваться тем, что осталось?! Ты в своем уме, дуралей старый?!

Глава напоминал загнанную в угол крысу. Съежился на полу, будто силясь вовсе исчезнуть из этого мира… Но внезапно перестал трястись, поднялся на ноги и спокойно посмотрел Яну в глаза.

– Ты появился здесь полтора года назад, Цзяо-сюн, и совершенно ничего не понимаешь. Не тебе переделывать порядки, что складывались десятками лет. Если ты не хочешь следовать нашим правилам – просто уходи.

– Что?… – осекся Ян, не веря своим ушам.

– Уходи, – твердо повторил глава Чжэн.

Стоило мелькнуть на его лице хоть тени страха или сомнений – и Ян прикончил бы его на месте. Но непонятно откуда взявшаяся решительность старика так озадачила Яна, что он лишь прошипел сквозь зубы:

– Хорошо, я уйду. Вот только помяни мое слово – и недели не пройдет, как ты мне шкатулки выносить будешь.

Развернулся на каблуках и стремительно сбежал по лестнице вниз. Хлопнула входная дверь, с такой силой, что, казалось, клуб вздрогнул.

Глава устало привалился к стене, положил руку на стучавшее, как сумасшедшее, сердце и медленно, облегченно выдохнул.

Две бусины – это много или мало? Для бедноты, пожалуй, довольно значительная сумма, на которую можно выжить в течение месяца. Но вот для хозяев трущоб, так точно – сущая мелочь, а для высокородных и вовсе пыль под ногами. Как бы то ни было, это были его бусины. И уж коли старик Чжэн решил, что им не по пути, Ян не считал себя обязанным даже минимально задумываться о последствиях своих действий для клана.