Страница 3 из 23
Каждая из этих женщин поступила в Институт в ключевой момент своей творческой карьеры. До конца не верящая в успех своей первой книги Секстон хотела стать, как она сама выражалась, «долгосрочным» поэтом[11]. В Институте она написала свой лучший поэтический сборник и почувствовала уверенность в себе и своем предназначении. Кумин, которая тоже недавно вступила на творческий путь, вернулась в Институте к своим академическим интересам и стала экспериментировать с разными жанрами; вскоре после получения стипендии она написала первый из трех романов и стала известна не только как поэт, но и как писатель. Для Олсен, у которой было четверо детей, Институт стал спасением от обременительных рабочих и домашних обязанностей, местом, где она надеялась дописать свой масштабный роман. Именно в Рэдклиффе она создала нечто гораздо более важное: революционную теорию о том, как материальное угнетение повлияло на литературный канон. А Свон давно хотела поэкспериментировать с художественными материалами помимо карандаша и масляных красок, но до поступления в Институт у нее не было времени и ресурсов для занятий литографией. Пинеду же, по ее словам, увлекала «мифологическая» женственность, и в Институте художница создала серию статуй пифий[12].
Годы, проведенные в Рэдклиффе, стали переломным моментом в жизни каждой из художниц. Ни до, ни после неуравновешенная и продуктивная Секстон не имела возможности работать так же плодотворно и умиротворенно. Энн даже показалось, что, может быть, она больше не нуждается в лечении. Однако когда Секстон покинула Институт, у нее случилось обострение, она могла писать только урывками и была вынуждена вновь обратиться за помощью к врачу. А Кумин именно в Институте задумалась о том, как привнести в свою жизнь больше умиротворения. Во время стажировки она начала искать, куда бы сбежать из бостонского пригорода с его пагубными для творчества социальными обязательствами. Максин купила ферму в Нью-Гэмпшире, и это кардинально изменило ее жизнь и карьеру. Олсен сдержала обещание, данное несколько десятков лет назад: исследования и писательский труд, которым она посвятила время в Рэдклиффе, принесли ей литературную известность. За годы в Институте из наемной работницы она превратилась в знаменитую писательницу. Свон и Пинеде, двум компанейским женщинам, привыкшим работать в одиночестве, Институт дал возможность реализоваться в творческом союзе и вернул их в художественное сообщество. Свон, которая в дальнейшем называла годы в Рэдклиффе «настоящим поворотным пунктом»[13] своего творческого пути, начала сотрудничать с поэтами (позже она иллюстрировала книги своих друзей и оформляла для них обложки), а Пинеда, вдохновившись женщинами, с которыми познакомилась в Институте, приступила к созданию важной серии скульптур, одна из которых впоследствии займет место во дворе Рэдклиффа. Институт предоставил Эквивалентам убежище, а затем, на горе и на радость, вытолкнул обратно в мир.
Отношения Секстон и Кумин прошли проверку временем как самые крепкие и стабильные. Их история и легла в основу моей книги. Этот тесный творческий и дружеский союз возник еще до институтских времен – женщины договорились подать документы на стипендию одновременно, но скрывали знакомство друг с другом от администрации Рэдклиффа – и не прекратился после того, как Секстон и Кумин перестали быть резидентками Института. Их дружбу не сломили карьерные взлеты и падения, переезды, эмоциональные кризисы и развод. Конечно, эти отношения не всегда были радужными: иногда Кумин уставала от требовательности Секстон, а Энн, особенно в последние годы жизни, не могла предоставить своей надежной подруге столь желанной свободы. Именно из-за таких неоднозначностей и сложностей больше всего времени я трачу на изучение связи между этими двумя женщинами, опираясь на информацию, почерпнутую из их интервью, писем и хвалебных эссе, посвященных творчеству друг друга. Кумин и Секстон оставили нам богатый архив своей дружбы, взаимной любви и слов, выражающих эти чувства.
«Эквиваленты» – первая книга, рассказывающая историю появления Рэдклиффского института независимых исследований[14]. Это одно из важнейших событий в истории американского феминизма, которое, тем не менее, часто упускают из виду. Принято считать, и не без основания, что вторая волна феминизма началась в 1963-м после публикации «Загадки женственности» Бетти Фридан. Оживленная полемика Фридан, в которой писательница называет пригородный дом, этот символ американского успеха, «уютным концентрационным лагерем», отозвалась в сердцах многих женщин, которые писали автору «Загадки» письма, полные восхищения и благодарности; согласно данным историка Стефани Кунц, «было продано около шестидесяти тысяч экземпляров книги в твердом переплете, что впечатляет и по нашим меркам, и около полутора миллионов экземпляров в мягкой обложке»[15]. Через три года после публикации книги Фридан с группой единомышленниц организовала Национальную организацию женщин (NOW), и они стали агитировать за гражданские права женщин и отстаивать их. Так началось крушение барьеров: была легализована контрацепция, вводились реформы в отношении абортов, а женщины стали подавать в суд за дискриминацию по половому признаку. К тому времени, как в конце 1960-х появились радикальные феминистские группы, «освобождение женщин» уже шло полным ходом.
Однако в этой истории нет ни слова о том, как на рубеже 1950–1960-х – в годы, которые могут показаться мертвой зоной освободительной политики – женщинами-преобразовательницами, педагогами и художницами, порой неосознанно, были заложены основы феминистского протеста[16]. За редким исключением, женщины Рэдклиффского института не считали себя революционерками. А некоторые – даже феминистками. Они не были бунтарками. Они пока не творили историю. Но их искреннее стремление к самовыражению позволило тем, кто пришел после них, вершить более масштабные, более смелые перемены. Поэзия Секстон, которую часто называли исповедальной, позже вдохновила разгневанных молодых женщин выйти на улицы. Лекции Олсен о проблемах материнства в рядах трудящихся ошеломили публику; ее занятия по литературе о бедности радикализировали факультеты английского языка в колледжах. Фридан, которая сначала пригласила Бантинг совместно работать над «Загадкой женственности», а потом столкнулась с трудностями в написании книги после ее ухода, вероятно была рада успехам бывшего соавтора.
История Института также связана с богатой историей феминистской мысли о творчестве и интеллектуальном труде. В 1929 году Вирджиния Вулф опубликовала эссе «Своя комната», написанное на основе двух лекций, прочитанных ею в октябре 1928-го в женских колледжах Кембриджского университета. Название книги – часть утверждения, которое Вулф приводит в начале эссе: «У каждой женщины, если она собирается писать, должны быть средства и своя комната». Остаток эссе Вулф посвящает описанию обескураживающего дня, который некая женщина проводит в «Оксбридже» (гибриде Оксфорда и Кембриджа): она пытается подготовиться к предстоящей лекции, но ей все время мешают. Женщину прогоняют с газона, не пускают в библиотеку, и ей приходится есть черт-те что на ужин, потому что в комнате подруги ей ужинать не позволяют. В эссе подчеркивается важность материальных ресурсов для писателей и интеллектуалов: Вулф пишет о «той атмосфере цивилизованности, радушия, достоинства, которая приходит только с комфортом, роскошью, привычкой к уединению», – и, возможно, именно благодаря этой идее эссе так широко известно. Кроме того, Вулф мечтает о женском содружестве и о поддержке, которую могли бы оказывать друг другу женщины разных поколений. Сидя рядом с подругой, рассказчица представляет себе альтернативную историю, в которой мать этой подруги зарабатывала бы деньги вместо того, чтобы рожать тринадцать детей:
11
Заявка Энн Секстон на поступление в Рэдклиффский институт независимых исследований. 7 марта 1961 года. Архив Института.
12
Интервью Марианны Пинеды Oral history. 26 мая – 14 июня 1977 года. Архивы американского искусства. Смитсоновский институт.
13
Свон Б. Письмо Констанс Смит от 27 сентября 1963 года. Архив Института.
14
Некоторые исследователи обсуждали Институт, обычно в трудах о женщинах, которые были с ним связаны. Например, такие биографы, как Миддлбрук, Пантея Рид (автор биографии Тилли Олсен), Элейн Яффе (автор биографии о Мэри Инграхам Бантинг) и Эвелин Эфан (автор биографии Элис Уолкер), описывают Институт и его значимость для их героинь. Сам Институт опубликовал несколько историй, например: Smith A. C. Radcliffe Institute, 1960 to 1971. Cambridge, 1972; Fanger I., Pappas M. Voices and Visions: Arts at the Mary Ingraham Bunting Institute, 1962–1967. Cambridge, 1997. Все эти истории очень полезны для исследователей, но в большинстве своем воспевают и продвигают Институт, и их нельзя назвать объективными. В своей книге об Институте я постаралась объективно взглянуть на сильные и слабые стороны Рэдклиффа и при этом попытаться увидеть его глазами стипендиаток и сотрудников.
15
Coontz S. A Strange Stirring: The Feminine Mystique and American Women at the Dawn of the 1960s. New York, 2012. P. 148.
16
Историки труда и историки феминизма продуктивно опровергали такое понимание ситуации послевоенных лет. Книга Дороти Сью Коббл Other Women’s Movement: Workplace Justice and Social Rights in Modern America (Princeton, 2004) показывает, как женские трудовые организации функционировали в середине века. Эссе, собранные в Not June Cleaver: Women and Gender in Postwar America, 1945–1960, под редакцией Джоан Мейеровиц (Philadelphia, 1994), также демонстрируют, как медсестры, сторонницы легализации абортов, битники, иммигранты и активисты меняли гендерные нормы в те времена. Стефани Кунц занималась вспомогательным проектом The Way We Never Were: American Families and the Nostalgia Trap (New York, 1992); она развеивает многие мифы о жизни в середине XX века. Я перечислила лишь некоторые книги в этой области.