Страница 12 из 23
«Двойной портрет» заканчивается размышлением героини о материнском эгоизме и о том, какие невыполнимые требования матери предъявляют к своим дочерям:
Лоуэлл высоко оценил это стихотворение – оно соответствовало его идее о выражении простой, но горькой истины. «Мне кажется, это значит, что ему понравилось, как я прочла стихотворение, так что теперь и сам текст нравится ему больше[87], – писала Энн Снодграссу, рассказывая о семинаре. – Тем лучше. В целом, у него хорошая драматическая структура – но, если разбираться, много недочетов, – правда Лоуэлл разбора не делал». А Плат это стихотворение заинтриговало. Поэзия Энн была откровеннее, чем всё, что в то время писала Сильвия. Вдохновившись, Плат вычеркнула одно стихотворение из черновика своей книги: «Сюда бы лист из книги Энн Секстон, – размышляла Сильвия. – Ей не хватает моей аргументации, легкости фраз и честности»[88]. В классе Лоуэлл часто объединял двух поэтесс в пару в надежде, что они помогут друг другу. «Энн была более искренна и знала меньше, – сказал он позже об этой паре. – Мне казалось, что они могли повлиять друг на друга. Сильвия училась у Энн»[89].
Вскоре после того, как Секстон прочитала свое стихотворение о матери и дочери, Плат и Секстон создали свой собственный двойной портрет. После занятий они начали общаться друг с другом и с Джорджем Старбаком, поэтом и редактором Houghton Miffin, который подружился с Секстон в мастерской Холмса. Вечером по вторникам троица садилась в «форд» Энн и отправлялась в отель «Ритц-Карлтон», место, которое Хардвик однажды назвал «единственным общественным местом в Бостоне, которое можно считать первоклассным»[90]. Секстон часто парковалась в неположенном месте, в погрузочной зоне. «Ничего страшного, – шутила она, – мы ведь как раз собираемся нагрузиться!»[91] Старбак шел между Энн и Сильвией, держа обеих женщин под руки, и вел кампанию в бар[92].
Друзья заказывали выпивку на всех три-четыре раза за вечер. Женщины сравнивали свои попытки самоубийства и жевали картофельные чипсы. Старбак, который к тому моменту был совершенно без ума от Секстон, слушал их мрачный разговор (в то время у Старбака с Секстон был короткий роман). Потом троица отправлялась в Waldorf Cafeteria с его клетчатым плиточным полом и кофейными автоматами: ужин там стоил семьдесят центов. Друзья занимали один из маленьких квадратных столиков со стоящими в центре солонкой и перечницей и наблюдали за бостонскими улицами сквозь жалюзи. Секстон привлекала «глубоко чувствующая, образованная, проницательная, странная, очаровательная блондинка Сильвия»[93], но Энн считала, что как поэтесса Плат стоит у нее на пути. «Я сказала мистеру Лоуэллу, что чувствую, что она уклоняется от темы и, возможно, это происходит из-за ее увлеченности формой[94], – писала Секстон позже. – Все ее ранние стихи были как будто в клетке (и клетка даже не ее)».
В своем дневнике Плат писала, что планирует стать «Главной Поэтессой Америки», но слава ускользала от нее, сколько она ни перетасовывала свои списки поэтов. В то время как ко всем остальным, наоборот, приходил успех. Той весной Секстон продала свою первую книгу стихов Houghton Miffin, где Старбак работал редактором (он и посоветовал издать книгу Энн). Плат восприняла успех Секстон как личное оскорбление. На праздничном ужине Старбак, по словам Плат, выглядел «самодовольным, как кот, который налакался сливок»[95], ведь, по мнению Сильвии, это было «в каком-то смысле камнем в мой огород». Не то чтобы у Старбака не было собственных достижений: в июне он получил Йельскую премию молодых поэтов. В день, когда Плат услышала о премии Старбака, она решила написать рассказ о своей попытке самоубийства (но сначала ей пришла идея написать об интрижке Секстон и Старбака). «На эти психиатрические штуки сейчас растет спрос, – отметила Сильвия. – Глупо не попытаться пережить, воссоздать свой опыт»[96]. Так в 1963 году увидел свет роман «Под стеклянным колпаком» – история о «самоубийстве студентки»[97]. Это была последняя работа Плат, опубликованная при ее жизни.
Пока Плат строила планы, Секстон заперлась в кабинете и остервенело редактировала рукопись своей книги. Лоуэлл предложил заменить пятнадцать стихотворений на новые. Энн сочиняла очень быстро, но она не вполне доверяла советам учителя. «Я просто не уверена насчет Лоуэлла[98], – писала она Кизер, автору обвинительного стихотворения, а теперь подруге, и в том числе по переписке. – Возможно, ему нравятся мои стихи, потому что они все немного сумасшедшие или повествуют о сумасшествии и, может быть, ему близка я и моя „поэзия умалишенных“».
И действительно, Лоуэллу, как и Секстон, было интересно писать о личных проблемах. В том же мае, когда Секстон продала свою рукопись, были опубликованы «Исследования жизни» Лоуэлла. В рецензии на книгу Лоуэлла «Нация» М. Л. Розенталь утверждал, что его поэзия – «терапия души». В рецензии «Поэзия как Исповедь» Розенталь говорит о том, как «Лоуэлл снимает маску. Его лирический герой несомненно он сам, и трудно не воспринять „Исследования жизни“ как череду довольно постыдных личных признаний, разглашать которые чревато»[99]. В 1960-м книга получила Национальную книжную премию и ознаменовала зарождение нового революционного жанра в американской поэзии, названного «исповедальным» – так прижилось меткое замечание Розенталя. Изначально название было воспринято с долей иронии, но после успеха «Исследований жизни» этот жанр стал привлекать поэтов.
Многие годы всех писателей, которые когда-то сидели в той маленькой темной аудитории на Коммонвелс-авеню, – Сэкстон, Плат и самого Лоуэлла, – называли представителями «исповедального» жанра. Ярлыки всегда раздражали Секстон: она ненавидела, когда ее причисляли к какой-то категории. И особенно Энн возмущала мысль о том, что она переняла свой поэтический стиль у Лоуэлла. Иногда она полностью отрицала влияние Роберта, утверждая, что даже не читала его произведений. Секстон объясняла, что если чему и научилась у Лоуэлла, так это тому, о чем писать не нужно. Он привил ей образ мысли, подход к поэзии, но ее стихи принадлежали только ей. «Господи, я такое ершистое существо![100] – писала Энн Снодграссу в июне 1959 года. – И в маниакальные моменты я говорю себе, что я лучше, чем Лоуэлл! Как вам такой поэтический образ!!!»
По окончании семинара Секстон посвятила лето доработке своей рукописи. К тому времени, как в августе ее книга поступила в типографию, Энн уже отнюдь не была «реинкарнацией Эдны Сент-Винсент», которой чувствовала себя в октябре. Она продала книгу и провела чтения в Кембриджском театре поэтов. На мероприятии ее поддерживали Кумин, которая сама работала над рукописью книги, и Старбак. Секстон не сломили тревоги и критика на семинаре Лоуэлла. Она одержала победу в сопернической, коварной литературной среде.
87
Sexton A. A Self-Portrait in Letters / Ed. L. Ames, L. Gray Sexton. Boston, 2004. P. 65.
88
Plath S. Op. cit. P. 477.
89
Hamilton I. A Conversation with Robert Lowell // Robert Lowell: Interviews and Memoirs / Ed. J. Meyers. A
90
Hardwick E. Boston // The Collected Essays. New York, 2017. P. 74.
91
Sexton A. The Bar Fly Ought to Sing // Sexton A. No Evil Star: Selected Essays, Interviews, and Prose / Ed. Colburn S. E. A
92
Подробности об этих вечерах взяты из эссе Секстон.
93
Ibid. P. 10.
94
Ibid. P. 9.
95
Plath S. Op. cit. P. 484.
96
Ibid. P. 495.
97
Ibid.
98
Sexton A. A Self-Portrait in Letters / Ed. L. Ames, L. Gray Sexton. Boston, 2004. P. 70.
99
Rosenthal M. L. Poetry as Confession // Nation. 1959, September 19. P. 154.
100
Sexton A. A Self-Portrait in Letters / Ed. L. Ames, L. Gray Sexton. Boston, 2004. P. 79.