Страница 4 из 38
«Существующее резкое отличие в готовности наших и японских сил, как мне кажется, наши военные агенты не берут в расчет и не придают этому обстоятельству должное значение», – сетовал в апреле 1901 г. главный начальник и командующий войсками Квантунской области адмирал Е.И. Алексеев в доверительном письме посланнику в Токио А.П. Извольскому30. И действительно, Ванновский на основании изучения вооруженных сил потенциального противника пришел к выводу, что «пройдут десятки, может быть, сотни лет», пока японской армии «станет по плечу тягаться на равных основаниях хотя бы с одной из самых слабых европейских держав»31, за что удостоился сочувственного отзыва военного министра32. Спустя каких-то 3-4 года русская армия, далеко не «самая слабая из европейских», на собственном опыте и сполна убедилась в несостоятельности этого прогноза, однако накануне войны именно сведения и оценки Ванновского воспринимались в Петербурге как новейшие и наиболее достоверные33. Полковник М.А. Адабаш, посетивший Японию в 1903 г., попытался их опровергнуть и привел данные о дополнительных («территориальных») войсках Японии, но в Главном штабе его сведениям не придали значения. Точно таким же образом в Петербурге отнеслись к высокоценной и достоверной информации о японских резервах, добытой военно-морским атташе в Токио капитаном 2-го ранга (впоследствии адмиралом) А.И. Русиным34. «Когда французский военный агент, полковник Генерального штаба барон Корвизар (генералом в 1916 году командовал корпусом) предложил дать мне имеющиеся у него сведения о японской армии с тем, чтобы я эти сведения сообщил прямо в Петербург, но не передавал их полковнику Ванновскому, – вспоминал много лет спустя Русин, – то генерал Куропаткин, наш тогдашний военный министр, получив мое донесение, не поверил ему, как сильно расходившемуся с имеющимися в министерстве сведениями, и положил под сукно»35.
Легкомысленное отношение к вопросу о численности войск будущего противника и грубая недооценка его военного потенциала в целом сохранялась в русских штабах и в первые месяцы войны с Японией. В марте 1904 г. бывший руководитель Главного штаба генерал В.В. Сахаров, только что поставленный во главе Военного министерства, в интервью газете «Figaro» сообщил, что 200 тыс. штыков – максимум, который Япония способна выставить на театр войны36. Адъютант генерала Куропаткина, в те же дни отправлявшегося в Маньчжурию, сообщил корреспонденту «L’Écho de Paris», что, по убеждению его шефа, вся дальневосточная кампания завершится не позднее конца 1904 г., причем мирный договор русский главнокомандующий намерен подписать «в Токио, и нигде более»37. «Корея будет русской», – заявил сам Куропаткин французскому журналисту в личной беседе38. Штаб наместника на Дальнем Востоке, лишь получив с полдюжины агентурных донесений о мобилизации различных категорий японских резервистов (речь шла о сотнях тысяч человек) – их сборных пунктах, дислокации, обучении, экипировке, вооружении и времени отправки на театр войны, удосужился поинтересоваться («для ясности номенклатуры»), что из себя представляют эти резервы и как называются по-японски. На следующий день руководитель «шанхайской агентуры» телеграфом направил в Харбин все требуемые сведения. Характерно, что этот обмен телеграммами между Шанхаем и Харбином произошел в конце сентября 1904 г., на исходе восьмого месяца военных действий39. Только после Ляоянского боя петербургские штабные специалисты согласились признать максимальную численность японской армии в 450—500 тыс. штыков40. Но и эта оценка сильно занижала потенциал японских сухопутных вооруженных сил.
Ненамного исправил положение преемник Ванновского, 36-летний полковник Генерального штаба В.К. Самойлов, с 1896 г. работавший в Токио помощником военного атташе. За годы пребывания в Японии Самойлов выучил японский язык41 и, по свидетельству генерала А.С. Лукомского, в своих донесениях стремился развеять недооценку японской армии, укоренившуюся в руководящих военных кругах России, но мало преуспел в этом42. При этом Самойлов, как и его предшественники, затруднился с приобретением собственной секретной агентуры и потому питался вторичной информацией – главным его «источником» был французский военный атташе в Токио. В результате накануне войны русское командование не имело достоверных сведений ни о стратегических и тактических планах будущего противника, ни даже о численности японских вооруженных сил. В Петербурге были убеждены, что больше 350—400-тысячной армии (по общему счету) Япония с ее 45-миллионным населением выставить не в состоянии, и именно эти цифры легли в основу всего российского военного планирования. Кроме того, в Главном штабе полагали, что «при исчислении сил нужно исходить из отношения, что один русский солдат соответствует четырем японским»43. В действительности в годы войны Япония в совокупности поставила под ружье значительно более миллиона человек, т.е. втрое больше, чем полагали петербургские стратеги. «У нас имеется и имелось изрядное количество военных агентов, тем не менее, тот факт, что японцы за войну выставили свыше миллиона человек на театре военных действий, оказался для нас неожиданностью … Очевидно, что в способах собирания секретных сведений нашими [военными] агентами были коренные недостатки», – подытожил довоенную деятельность в Японии Ванновского и Самойлова российский консул в Нагасаки З.М. Поляновский в мае 1906 г.44 Несостоятельность военной разведки и, как следствие, слабое знание противника в конечном итоге привели Россию к поражению в этой войне. «Недооценка Японии оказалась одним из самых значительных провалов разведки русского Генерального штаба», – справедливо констатирует современный британский историк45.
В Петербурге совершенно не учли и того обстоятельства, что свой предыдущий военный конфликт с Китаем, как и последующую войну с Россией, Япония фактически начала за неделю до формального объявления войны 20 июля 1894 г. «Период, непосредственно предшествовавший японо-китайской войне, – замечает в этой связи военный историк генерал П.Н. Симанский, – интересен тем, что он заключает в себе, по крайней мере с японской стороны, все особенности, с удивительным подобием повторившиеся через 10 лет во дни столкновения с Россиею. Только тщательно подготовив надлежащие средства для борьбы, т.е. армию и флот, подготовив их в течение долгих годов … японское правительство приступает к осуществлению давно лелеянных им планов. Выйдя на прямую дорогу к своей цели и решив достичь ее хотя бы ценою войны, Япония не может отказаться однако от навязанных ей переговоров и ведет их до тех пор, пока под их прикрытием она не оказывается готовою к борьбе не только вообще, но даже и в частности, т.е. на данном театре войны. Тогда она заканчивает эти переговоры, “как ни к чему не ведущие”, и еще до формального объявления войны, установленного старыми обычаями международного права, уже открывает военные операции как на море, так и на суше»46.
После отъезда из Кореи Стрельбицкого здешними военными агентами последовательно числились питомец лейб-гвардии Семеновского полка подполковник Л.Р. фон Раабен и подполковник Генерального штаба А.Д. Нечволодов47. В выполнении своих служебных обязанностей они преуспели не слишком, и в Петербурге так и не узнали о масштабных секретных подготовительных операциях, развернутых на полуострове Японией почти за год до начала войны с Россией48. Зато оба военных дипломата, как сговорившись, отличились по «амурной» части, каждый по-своему. 28-летний Раабен попытался «приударить» за женой российского посланника в Сеуле – дело кончилось дуэлью, отзывом в 1903 г. в Россию, переводом в негвардейский полк, а затем и в действующую армию. Преемник Раабена Нечволодов по случаю внезапно начавшейся войны до Сеула добраться не успел и осел во Владивостоке. Здесь он открыто содержал «воспитанницу» публичного дома, который, по данным начальника местного военно-разведывательного отдела, был не только «излюбленным местом всех родов оружия владивостокского гарнизона», но и «рассадником японского шпионства»49.
30
АВПРИ. Ф. 340 (Личный архив А.П. Извольского). Оп. 835. Д. 4. Л. 26.
31
Цит. по: Алексеев М. Указ. соч. Кн. 1. С. 148.
32
«Увлечения наших бывших военных агентов японской армией уже нет, – заметил на полях доклада Ванновского военный министр А.Н. Куропаткин. – Взгляд трезвый». Такая реакция министра объяснялась его скептическим отношением к ранее полученным донесениям офицеров Генерального штаба полковника К.И. Вогака и капитана М.А. Соковнина, которые во время японо-китайской войны 1894—1895 гг. были прикомандированы к японской действующей армии и, как констатирует Е.В. Добычина, «первыми среди профессиональных военных заявили о появлении в лице Японии опаснейшего противника России на Дальнем Востоке». Цит. по: Добычина Е.В. Русская агентурная разведка на Дальнем Востоке … С. 162.
33
Куропаткин А.Н. Русско-японская война, 1904—1905: итоги войны. СПб., 2002. С. 182—183.
34
См.: Из предыстории русско-японской войны: донесения морского агента в Японии А.И. Русина (1902—1904 гг.) // Русское прошлое. 1996. № 6. С. 55—86; Wada Haruki. Study Your Enemy: Russian Military and Naval Attaches in Japan // The Russo-Japanese War in Global Perspective. World War Zero. Leiden; Boston, 2007. Vol. 2. P. 36—42.
35
Русин А.И. К истории мирных переговоров в Портсмуте в 1905 году // Порт-Артур. Воспоминания участников. Нью-Йорк, 1955. С. 403—404.
36
Цит. по: The Times. 1904. March 10 (No. 37338). P. 5.
37
Цит. по: Ibid. March 14 (No. 37341). P. 5; March 17 (No. 37344). P. 5.
38
Цит. по: Ibid. March 16 (No. 37343). P. 5.
39
АВПРИ. Ф. 143. Оп. 491. Д. 2979. Л. 40 (Телеграмма статского советника (СС) Плансона из Харбина действительному статскому советнику (ДСС) Павлову в Шанхай от 23 сентября 1904 г. № 438), 42 (ответная телеграмма Павлова от 24 сентября 1904 г. в Харбин).
40
The Times. 1904. September 14 (No. 37499). P. 3.
41
Успехам Самойлова в изучении местного языка и обычаев много способствовала его японская пассия, на которой он впоследствии и женился. В годы его вторичного пребывания в Японии в качестве военного атташе (1906—1916) сотрудники российского посольства забавлялись, наблюдая, как его, к тому времени уже генерала, эта японка выгоняла на ночь из дома. См.: Подалко П.Э. Япония в судьбах россиян: очерки истории царской дипломатии и российской диаспоры в Японии. М., 2004. С. 83—84.
42
Лукомский А.С. Воспоминания генерала А.С. Лукомского. Т. 1. Берлин, 1922. С. 16—17. В годы самой войны, вспоминает Русин, маньчжурский главнокомандующий Куропаткин удалил Самойлова из своей ставки «за его панические настроения»: Русин А.И. Указ. соч. С. 401.
43
Лукин А.П. В 1904 году // Порт-Артур. Воспоминания участников. Нью-Йорк, 1955. С. 32—33.
44
АВПРИ. Ф. 143. Оп. 491. Д. 1424. Л. 187—187 об. (Секретное письмо З.М. Поляновского Д.К. Сементовскому в Петербург, Нагасаки, 12 (25) мая 1906 г. № 83).
45
Marshall A. The Russian General Staff and Asia, 1800—1917. London; New York, 2006. P. 85.
46
События на Дальнем Востоке, предшествовавшие русско-японской войне (1891—1903 гг.). Издание Военно-исторической комиссии, бывшей под председательством Генерального штаба генерал-майора Гурко. Ч. 1: Борьба России с Японией в Корее / сост. Генерального штаба генерал-майор Симанский. СПб., 1910. С. 30.
47
Нечволодов Александр Дмитриевич (1864—1938) – сын офицера, из дворян. Окончил Николаевскую академию Генштаба. 29 ноября 1903 г. в чине полковника Генерального штаба направлен военным атташе в Корею, но в связи с началом боевых действий с Японией к месту назначения не доехал. Сначала служил при штабе наместника, затем, будучи прикомандирован к штабу Маньчжурской армии в Ляояне, в марте 1904 г. недолго возглавлял комиссию Штаба по цензуре сообщений военных корреспондентов. Отстранен за бездействие по жалобе чиновника Министерства финансов С.Н. Латкина, с конца марта занимался организацией разведки в Нанкинском и Гиринском районах Китая, в Корее и в Южно-Уссурийском крае. Был переведен во Владивосток, в сентябре 1904 г. – в Хабаровск. Затем от разведки против Японии был отстранен (свою немногочисленную секретную агентуру в Японии передал Павлову), продолжал руководить разведывательно-подрывными операциями в Корее. Участник Первой мировой войны, генерал-лейтенант. Умер в эмиграции.
48
По сведениям японского исследователя Ч. Инаба, в августе 1903 г. для изучения состояния корейских дорог и возможностей снабжения на месте своих оккупационных войск Корею тайно посетили генерал-майор С. Игути и полковник Т. Мацукава (начальники общего и 1-го отделов Генштаба, соответственно); начиная с весны 1903 г. и вплоть до самого кануна войны с Россией специальные разведывательные поручения здесь выполняли подполковники Я. Мацуиси и Т. Того, майор У. Киносита, капитаны Ц. Хино и Сакураи. В ноябре – декабре 1903 г. для нужд своего экспедиционного корпуса японские военные закупили и под видом коммерческого груза доставили в Корею несколько миллионов тонн продовольствия.
49
Краткая объяснительная записка о системе японского шпионажа, составленная ротмистром Михайловым. Сов. секретно, 28 июля 1906 г. // Японский шпионаж в царской России. М., 1944. С. 23—25.