Страница 3 из 38

Русско-японская война 1904–1905 гг. Секретные операции на суше и на море

Павлов Дмитрий

Четкого разграничения «сфер влияния» между этими ведомствами не существовало, однако главное внимание российских военных, сухопутных и морских, в первую очередь привлекал сбор японцами военной информации о России, закупка ими и отправка на Дальний Восток оружия и военных материалов, размещение их военных заказов в западноевропейских странах, сведения о потерях, передвижениях, численности и мобилизационных возможностях японских военно-морских и сухопутных сил и другие специальные военные вопросы. Интересы же Департамента полиции, МИД и Министерства финансов лежали главным образом в области военно-политической и финансово-экономической, что, конечно, не мешало их представителям за рубежом собирать информацию и чисто военного свойства с тем, чтобы передавать ее своим коллегам из соответствующих ведомств.

Отечественные исследователи единодушны в том, что вся разведывательная деятельность России накануне войны с Японией была организована и финансировалась неудовлетворительно, причем наименее эффективной была именно военная разведка18. «По ряду объективных и субъективных причин и, прежде всего, недостаточности финансового обеспечения, – считает И.С. Макаров, – процесс развития ведущего звена организационной структуры военной разведки – центрального разведывательного органа не соответствовал задачам, решаемым им в условиях нарастания сложности военно-политической обстановки и отставал от аналогичных процессов в ведущих западно-европейских государствах, что впоследствии негативно сказалось на организации разведывательной деятельности накануне русско-японской войны 1904—1905 гг.»19. Еще больше ситуацию осложняли тяжелые отношения, которые нередко складывались у зарубежных представителей военного ведомства с гражданскими дипломатами. По мнению Ю.Я. Соловьева, «это было проявлением на местах столь зловредной отчужденности между военной и гражданской бюрократией в царской России»20. Военная разведка и МИД, отмечает А.Ю. Шелухин, нередко выступали соперниками в предоставлении информации руководству страны и самому императору21. А.И. Колпакиди констатирует, что «деятельность военных и политических спецслужб России была тесно переплетена между собой, однако вследствие слабости самих служб (особенно военных) в целом их действия были низкоэффективными»22.

Робкая попытка российского военного ведомства создать накануне войны собственную нелегальную резидентуру, непосредственно подчиненную Главному штабу, окончилась неудачей – секретные агенты (два были направлены в Японию и один – в Китай) ничего ценного дать не смогли, несмотря на то, что в их распоряжение в общей сложности было выделено 52 тыс. рублей. Впрочем, в России это мало кого удивило. В Петербурге, с легкой руки военных атташе, сложилось твердое убеждение, что в силу сугубой подозрительности и осторожности местных военных властей и полиции, а также особенностей туземного языка организация и эффективное использование секретной агентуры в Японии были якобы вообще невозможны. «Для военного агента остается лишь один исход, – доносил из Токио полковник Генерального штаба Н.И. Янжул, – совершенно и категорически отказаться от приобретения всяких … секретных письменных данных, тем более, что в большинстве случаев предложения подобных сведений со стороны японцев будут лишь ловушкой»23. Заняться изучением японской «тарабарской грамоты» этот полковник счел ниже своего достоинства и, по собственному признанию, чувствовал себя в Токио «трагикомически». Сведения, которые он представлял в Петербург, основывались, главным образом, на его личных наблюдениях во время маневров японской армии, на которых ему доводилось присутствовать. Еще более трагикомическим положение русских военных агентов в Токио делало то, что еще с середины 1890-х годов японцы наладили перехват их шифрованной переписки с Петербургом24, о чем, понятно, ни Янжул, ни его преемники не догадывались.

Надо признать, что жалобы Янжула имели под собой некоторые основания. «Работа русских официальных агентов в Японии (особенно военных и морских), – утверждал чиновник российского Министерства финансов Л.В. фон Гойер, несколько предвоенных лет проработавший в Японии, – крайне затруднена тем обстоятельством, что японцы слишком близко и тщательно за ними следят. Мне достоверно известно, что к каждому русскому агенту японское правительство приставляет пять или шесть агентов, которые днем и ночью за ними следят. Каждый шаг, каждое движение их было известно. За всеми лицами, с которыми они имели сношение, также бдительно наблюдали». «Никогда русскому агенту, – заключал фон Гойер, – не удастся нанять в Токио, Иокогаме или где-нибудь в стране действительно порядочного шпиона, а если случайно удастся, то десятки японских сыщиков, окружающих его, быстро поймут это и теми или иными средствами удалят его. Были примеры, когда русские агенты получали интересные сведения, но, увы, в большинстве случаев они шли прямо из [японского] Генерального штаба»25. Основываясь на этих наблюдениях, фон Гойер приходил к выводу, что «русские, да и все иностранные военные и морские агенты в Японии играют лишь роль представительскую, – серьезных, секретных сведений они никогда не соберут». В качестве обратного примера он указывал на «шанхайскую агентуру» дипломата А.И. Павлова, которая успешно добывала такие сведения, но действовала независимо от русских военных атташе.

Явно неудовлетворительно в России обстояли дела как с общим финансированием агентурно-разведывательной работы военного ведомства, так и с распределением этих средств. До войны на эти цели Главному штабу и Главному интендантству в совокупности было выделено немногим более 260 тыс. рублей (113 650 и 149 420 рублей соответственно), но и эти ассигнования не были рачительно использованы. В середине 1890-х годов на свои «негласные расходы» военные агенты в Корее, Китае и Японии ежегодно получали от 1,2 до 3 тыс. рублей каждый. С 1896 г. эти суммы была серьезно увеличены (в общей сложности – до 30,6 тыс. рублей)26, но и этих средств было очевидно недостаточно. В то же время официальные представители военного ведомства в западноевропейских странах и США финансировались с избытком, не будучи в состоянии «освоить» выделенные деньги в полном объеме. «Военным агентам в европейских странах, – сообщает чекист К.К. Звонарев, – были отпущены следующие суммы на разведку против Японии: в Берлине – 10 тыс. рублей, в Лондоне – 15 тыс. рублей, в Париже, Брюсселе, Вашингтоне – 10 тыс. рублей, в Вене и Риме – по 5 тыс. рублей. Таким образом, всего было отпущено 65 тыс. рублей, израсходовано же всего 32 тыс. рублей»27. Зато в Маньчжурии разведывательные органы действующей армии задыхались от нехватки средств – за все время войны их совокупный бюджет составил менее полутора миллионов (1 406 055) рублей28.

Серьезной проблемой русской военной разведки этих лет был ее кадровый состав. Слабым местом многих российских военных атташе являлось неумение или нежелание организовать сбор достоверных сведений о вооруженных силах страны пребывания. На соответствующие должности, как правило, по протекции попадали офицеры, нередко не обладавшие необходимой подготовкой, а также соответствующими деловыми и личными качествами. Более или менее удовлетворительно российские военные агенты работали в эти годы в европейских странах и в Китае. Японии же и Корее в этом смысле явно «не повезло». Здесь на рубеже XIX—ХХ вв. военными атташе состояли питомец Пажеского корпуса и делопроизводитель Военно-ученого комитета Главного штаба полковник Г.М. Ванновский (1862—1943), родственник недавнего военного министра П.С. Ванновского, и бывший штаб-офицер 2-й Восточно-Сибирской стрелковой бригады полковник И.И. Стрельбицкий. Оба настолько не «баловали» донесениями свое петербургское начальство, что были отозваны – Ванновский в 1902 г., а Стрельбицкий – в 1900-м29.

Точнее сказать – почти единодушны. Анонимный автор соответствующего раздела «Очерков истории российской внешней разведки» – единственный, кто считает, что не военная разведка была плоха и даже не Главный штаб, а «пренебрежение» их данными со стороны «царских властей». «Если бы царские власти вовремя прислушались и внимательно отнеслись к донесениям полковника В.К. Самойлова из Токио… – полагает он, – то дальнейшие события могли бы развиваться несколько по-иному. Многое, видимо, удалось бы избежать»: Очерки истории российской внешней разведки. Т. 1. С. 196—198.

Макаров И.С. О процессе формирования организационной структуры военной разведки Российской империи (последняя треть XIX в. – начало ХХ в.) // Многоликая история: сб. ст. М., 1997. С. 218.

Соловьев Ю.Я. Воспоминания дипломата, 1893—1922. М., 1959. С. 135.

Шелухин А.Ю. Разведывательные органы в структуре высшего военного управления Российской империи начала ХХ века (1906—1914 гг.) // Вестник МГУ. Сер. 8. История. 1996. № 3. С. 30.

Колпакиди А.И. К вопросу о взаимодействии российских спецслужб в дооктябрьской России // Политический сыск в России: история и современность: сб. ст. СПб., 1997. С. 89.

Цит. по: Алексеев М. Указ. соч. Кн. 1. С. 144.

Cм.: Inaba Ch. Franco-Russian Intelligence Collaboration against Japan during the Russo-Japanese War, 1904—05 // Japanese Slavic and East European Studies. 1998. Vol. 19. P. 1—23.

Архив внешней политики Российской империи (АВПРИ). Ф. 143 (Китайский стол). Оп. 491. Д. 1424. Л. 73.

Добычина Е.В. Русская агентурная разведка на Дальнем Востоке … С. 162, 165.

Звонарев К.К. Указ. соч. Т. 1. С. 25, 50—51.

Кравцев И.Н. Спецслужбы России в русско-японской войне 1904—1905 годов: дис. … канд. ист. наук: 07.00.02. М., 1996. С. 267.

Его деятельность на этом посту получила противоречивую оценку в историографии. Е.В. Добычина (Добычина Е.В. О происках Токио в Корее на рубеже XIX—XX вв. исправно докладывал в Санкт-Петербург генерального штаба подполковник И.И. Стрельбицкий // Военно-исторический журнал. 2004. № 3. С. 43—47) отзывается о ней высоко, а Д.Б. Павлов и Н.Н. Павлова (Павлов Д.Б., Павлова Н.Н. Полковник И.И. Стрельбицкий – первый русский «военный агент» в Корее // Проблемы Дальнего Востока. 2012. № 5. С. 118—126) – критически.