Отголоски пошлого

Жалкое зрелище! Такое же жалкое, впрочем, как и мое состояние.

Распускаю волосы, взбиваю их руками. Светлые пряди, от влажности ставшие чуть вьющимися, падают на плечи. Ну ничего, симпатично. Достаю из сумки консилер и тщательно замазываю круги под глазами. Да, вот так точно лучше. Наношу на лицо чуть-чуть пудры, еще раз встряхиваю волосами, разбрасывая их по плечам, осматриваю свое отражение. В целом, не так плохо. Но бывало и лучше, разумеется.

Решив не быть к себе слишком требовательной, я застегиваю сумку и, бросив последний взгляд в зеркало, выхожу из уборной.

Теперь я чувствую себя значительно лучше, и с уверенностью могу сказать, что я окончательно пришла в себя.

Усаживаюсь за столик напротив Родиона. Откидываюсь на спинку стула, закидываю ногу на ногу. Стараюсь произвести впечатление спокойной расслабленности.

– Вы посвежели, – усмехается Родион, оценив все мои усилия.

– Да, мне гораздо лучше. Спасибо.

– Вы по-прежнему уверены в том, что вы не нуждаетесь в медицинской помощи?

– Абсолютно.

– Но, тем не менее, – Родион достает из внутреннего кармана визитку и потягивает ее мне, – если вам что-то потребуется, пожалуйста, обращайтесь.

Держа в руках визитку, я читаю: Градский Родион Александрович, главный врач, доктор медицинских наук.

– Вау, – вырывается у меня, – я будто знаю, к кому попадать под машину!

– Я уверен в том, что вы не нарочно.

– Конечно. Но тем не менее.

– Обращайтесь, Лера.

– Лучше быть здоровым, но богатым, чем бедным, но больным, – задумчиво произношу я, обращаясь будто бы к самой себе.

– Верно мыслите, – улыбается Родион, поднося к губам чашку эспрессо.

– Это не я, это Хармс.

– А, Хармс. Персонаж авторства самого себя, гений бреда. Что-то читал. Но давно, сейчас почти забыл, вот только вы и напомнили.

– Ну, судя по вашему роду деятельности, вы все-таки довольно далеки от литературы, – говорю я, обхватывая ладонями высокий бокал латте, который приятно греет руки, – а ведь всем известно, что знания, за которые платят, запоминаются лучше.

– И снова в точку.

– Это простые истины.

– Тогда позвольте полюбопытствовать, – Родион склоняется над столом, приближаясь ко мне, будто стремясь сообщить что-то по секрету, – какое у вас образование? Если, конечно, это не секрет.

– О, нет! Никакого секрета нет. У меня педагогическое образование.

– Интересно. Работаете по специальности?

– Увы, нет.

– Ну, а почему?

– А сами как думаете?

Родион испытующе смотрит на меня. Мне кажется, он видит меня насквозь, он понимает все – начиная с того, что педагогом я была бы весьма посредственным и заканчивая тем, что я просто-напросто не желаю работать. Отчаянно не желаю работать! Под его долгим взглядом мне становится неуютно и как бы немножечко стыдно за свою жизненную позицию. Я думаю о своей лени и неоправданном стремлении к сладкой жизни, легким деньгам, красивым, дорогим вещам… Но ведь всем нам этого хочется, правда?..

Наконец, я прерываю затянувшееся молчание:

– Я не проживу на зарплату учительницы.

И опускаю глаза в бокал латте. Белая воздушная пенка, взбитое молоко, медленно оседает.

– Вы производите впечатление девушки из хорошей семьи, – говорит Родион, – неужели вам не помогают родители? Вы же так молоды…

– Нет, совсем нет, – я начинаю судорожно мотать головой, и Родион понимает, что задал неуместный вопрос.

– Прошу прощения, Лера. Наверное, это слишком личное. Я не хотел вас обидеть или задеть.

Вместо ответа я опускаю голову, вновь вперившись взглядом в остывающий кофе. В горле отчего-то застрял ком.

– Вы точно не голодны? – заботливо спрашивает Родион, – Знаете, у меня есть неуклонное желание вас накормить, – он улыбается, – может, как-нибудь поужинаем?

– Да, – растеряно произношу я, – да, давайте. Только не сегодня. Я очень устала. И вообще, вы знаете, мне, наверное, пора ехать домой. Весь этот стресс, машина… Я очень хочу спать…

У меня действительно закрываются глаза, будто недопитый мной кофе обладает каким-то седативным эффектом. Усталость разливается по всему телу, я чувствую, что едва моя голова коснется подушки, я моментально отключусь.

– Да-да, разумеется, – Родион достает бумажник, расплачивается за кофе, – кстати, ваше пальто, кажется, оно испачкано после этого нелепого происшествия с машиной… Возьмите, скорее всего, вам понадобится химчистка.

Он протягивает мне две розово-оранжевые купюры с изображением памятника Муравьева-Амурского на фоне Хабаровского утеса. Я молча принимаю их и убираю в сумку.

Немного помолчав, говорю:

– Спасибо, Родион.

– Я очень надеюсь на то, что вы не сердитесь на меня, Лера, и нам удастся встретиться еще раз, – говорит Родион, помогая мне надеть пальто.

Я оборачиваюсь, смотрю прямо ему в глаза и улыбаюсь, как мне кажется, самой своей обворожительной улыбкой.

– Обязательно.

– Буду очень рад.

Мы выходим из кофейни – проспект уже заволокло темными, сырыми сумерками, которые разбавляют кляксы оранжево-желтых фонарей и их отражения в мокром асфальте. Воздух холодный, влажный, видимо, недавно прошел дождь – ледяной, апрельский дождь.

Мы едем в тишине, путь наш занимает немного времени – я живу тут, неподалеку, в самом центре Петербурга. В машине тепло, я чувствую, как тяжелеют мои веки, глаза закрываются. Вот он, мой дом! Наконец-то!

– До свидания, Лера. Было приятно с вами познакомиться, пускай и при таких, не самых приятных обстоятельствах, скажем так.

– До свидания, Родион,– киваю я.

– Буду ждать нашей встречи, Лера.

Я улыбаюсь, задерживаю взгляд на Родионе. Мне нравится его лицо – правильные черты лица, внимательный взгляд темных глаз, легкая полуулыбка на губах, когда он смотрит на меня. Зрелый мужчина, с запахом парфюма которого я словно бы вдыхаю ощущение стойкости и уверенности – все то самое, чего мне не хватает в моей шаткой и зыбкой жизни.

Мне совсем не хочется покидать салон автомобиля, я бы с удовольствием продлила свое нахождение в этом комфортном теплом спокойствии с кожаными сиденьями, но вместо этого я говорю полушепотом, не отрывая взгляда от его глаз:

– Я тоже…

Еще немного мы смотрим друг на друга, после чего я опускаю глаза, улыбаюсь и выхожу из машины, довольно буднично произношу:

– До встречи.

И не оборачиваясь, иду в сторону своего подъезда, думая о том, достаточно ли эффектно я выгляжу в свете уличного фонаря.

3

– Смотри, какой стильный, – говорит Наташа, прикладывая к себе нелепый синтетический сарафан,– модный, цветной! Тебе нравится?

Я с пренебрежением, едва читающемся на моем лице, оглядываю Наташу с головы до ног. Нет, ну это кошмар. Сущий кошмар.

– Из-за таких, как ты, умер Карл Лагерфельд, – говорю я, отпивая чай из треснутой чашки, стараясь не морщиться.

– Что? – не понимает Наташа и ее выщипанные в нитку брови ползут вверх, по широкому лбу. Она никогда меня не понимает. Мои заботы ей неведомы.

– Ничего, Наташ. Самое главное, чтобы тебе нравился.

– Ну а чего? Под него и водолазку можно, и футболку. Да и так, наверное, без всего сгодится, летом, а, Лер?

– Ага, – безучастно киваю я головой,– сгодится.

– Я его на распродаже купила. Тебя вспомнила, какие ты вещи на распродаже отхватываешь. Вот умеешь же, Лерка! И ходишь вся, как с подиумных показов!

– Ага, – вновь киваю я, – где купила хоть такую роскошь?

– Да тут у нас, у метро, магазин «Смешные цены». Такой выбор большой! И все так недорого достаточно! Действительно, смешные цены, – Наташа усаживается за стол напротив меня и шуршит фантиком, разворачивая конфету, – я там Ирочке платье взяла, Ванечке две футболки на лето, мужу спортивный костюм, ну и себе вот, – она с гордостью кивает головой на безобразный сарафан нелепой расцветки, висящий тут же, на спинке стула.

– Ага-а, – задумчиво протягиваю я, уже третий раз. Так недолго и разоблачить мою незаинтересованность разговором.