Страница 12 из 15
Доводы друга в очередной раз не убедили Странника, но в тот день он неожиданно не стал продолжать спор, а ответил так, словно вдруг решился открыть то, что очень давно скрывал.
– Равными, как, впрочем, и свободными, всех может сделать только смерть. Перед лицом смерти все действительно равны, и в этом никого не надо убеждать. Мы сделали большую ошибку, выбрав Астарту нашей единственной путеводной звездой. Есть и другие пути, которые мы даже не пытаемся постичь.
С этими словами он протянул к небу открытую ладонь, и через секунду на нее села маленькая пичужка. Она деловито огляделась, распушила перья, и в этот момент другая рука странника накрыла ее. Хрусть! Раздался еле слышный противный звук, и на вновь открытой ладони осталось лежать лишь мертвое тельце со свернутой шеей.
Томазо вспомнил, как ошарашенно посмотрели они с Эрторием на друга – мол, что это все значит? Зачем убивать беззащитную птицу? Данациус даже успел открыть рот, готовый дать отповедь бессмысленной жестокости, но Странник поднятым вверх указательным пальцем призвал его к вниманию. Его рука опять накрыла трупик, лицо побелело от напряжения, а в глазах появился ледяной безжизненный блеск.
Когда его ладонь открылась, то по ней, как прежде, скакала пташка, вот только голова у нее теперь была неестественно свернута набок и бусинки глаз затуманились белесой мутью.
Все, что Томазо смог произнести тогда, было лишь:
– Что это за фокус?
У Эртория вообще не нашлось слов, а Странник, подбросив вверх замахавшую крыльями птичку, ответил:
– Это не фокус, это тот мир, за дверями которого таится очень много неизведанного и интересного. Там, в мире мертвых, нет места жадности, жестокости и неравенства. Разве не стоит нам заглянуть туда поглубже и поучиться, хотя бы ради того, чтобы понять, как сделать этот мир лучше?
Он, Томазо, тогда не сразу понял, о чем говорит Странник, а вот побледневший Эрторий увидел самую суть.
– Ты связался с Мардуком? – Он через силу заставил себя произнести имя повелителя загробного мира. – Ты променял свет Астарты на его тьму?
Покровительницей школы всегда была Астарта – богиня света, плодородия и любви. Мардук, бог мертвых и темного царства смерти, был ее главным врагом, поэтому его имя никогда не упоминалось в стенах школы, а поклонение ему считалось святотатством и оскорблением великой богини. Конечно, Странник все это знал, но, видимо, наступил тот момент, когда он больше не мог и не хотел молчать о том, что ему открылось.
Он укоризненно посмотрел на друга.
– Никого ни на что я не менял и тем более не предавал. Однако я считаю, что путь, выбранный руководством школы однобокий и неправильный. Для достижения тех глобальных целей, что стоят перед нами, мы должны использовать все имеющиеся у человечества возможности и не держаться за устаревшие, никому не нужные догмы.
Эрторий зажал уши руками и почти закричал:
– Я ничего не хочу слышать! Этого не было! Я ничего не видел и ты ничего не говорил!
Странник, тяжело вздохнув, молча развернулся и обиженно зашагал прочь, а Эрторий, жестко посмотрев Томазо в глаза, потребовал:
– Пообещай мне, что никому не расскажешь о том, что здесь увидел и услышал.
«Да, я пообещал, – подумал постаревший и располневший за пролетевшие годы Томазо. – Но разве мог я утаить такое от совета школы? Это был мой долг!»
Он успокаивал этим свою совесть, хотя знал, что долг здесь совершенно ни при чем, ведь место в Высшем совете, которое должен был занять Странник, досталось ему, Томазо Ганьери. Отцы школы, узнав о случившемся, пришли в неописуемый ужас. Святотатство! И где, в стенах самой школы! Странник был немедленно исключен и изгнан, а его имя навечно вычеркнуто из списка учеников школы. Высший совет почти единогласно проголосовал за изгнание, за исключением одного воздержавшегося – этот голос принадлежал Эрторию Данациусу.
Глава 11
Нежданное прибытие руголандцев взбудоражило город Винсби, но ненадолго. Едва лишь вопрос разрешился и опасность миновала, как жители вновь вернулись к своему воскресному безделью. Правда, теперь главной темой для пересудов стали вошедшие в город шесть отъявленных головорезов.
Дури не пришлось тратить много времени, чтобы оказаться в курсе последних городских новостей. Потолкавших на рынке и выяснив все необходимое, он и его бойцы направились прямо к стапелю. Они шагали, не подавая виду, что узнали тех, кого так долго искали, а беглецы, не став прятаться за спины вендов, вышли вперед, встретив своих врагов лицом к лицу. Ларсены расходились с Хендриксами молча, прожигая друг друга взглядами, и лишь побелевшие на рукоятях мечей пальцы да звериный огонь в глазах выдавали безумное напряжение момента.
Ольгерд было рванулся, выхватывая на ходу нож, но Фарлан, жестко схватив его за плечо, резанул взглядом и прошептал:
– Не сегодня!
Дури сделал вид, что ничего не заметил, но если бы не реакция Фарлана, то кровь бы уже пролилась. Эта переполненная ненавистью встреча не могла остаться незамеченной, и Щука решил кое-что для себя прояснить.
– Старые знакомые? – Он кивнул в сторону уходящих руголандцев.
Фарлан не стал уточнять, отделавшись ничего не значащим:
– Да так, было дело…
Аргун еще раз посмотрел на удаляющиеся спины Ларсенов, затем на заледеневшие от ненависти глаза Ольгерда и долей насмешки изрек:
– Что-то мне подсказывает, вы не рады видеть старых знакомых!
– Тебе бы былины сочинять, а не на веслах сидеть! – Черный беседу на эту тему не поддержал и пресек дальнейшие вопросы, на что Аргун покрутил ус и, развернувшись обратно, бросил уже на ходу:
– Если что – обращайтесь. Венды своих не бросают!
Фарлан недоверчиво посмотрел в спину уходящего старшого. Видно было, что Щука не шутил и только что пообещал им помощь. Черный удивленно покачал головой:
– Странные люди эти венды – знают нас всего неделю, а вписываются. У Дури-то вояк почти в два раза больше, и они ведь это видели!
Ольгерд лишь рассмеялся в ответ:
– Черный, ты же сам венд – вот ты мне и объясни!
Грустно взглянув на юношу, Фарлан махнул рукой:
– Да какой я венд – твой дед меня совсем мальцом забрал… Ладно, пошли работать!
Работу заканчивали с заходом солнца. Затем вся бригада отправлялась в тот самый кабак, с которого все началось. Там все вместе ели, а потом дружно валились спать прямо в главном зале, кто где устроится: на лавках, на полу, подстелив под себя все, что попадется под руку.
Еду и ночлег оплачивал Парастидис. Купец не скупился, и все были довольны – как венды, так и хозяин кабака, который тоже в накладе не оставался.
Намахавшись за целый день, народ еле держался на ногах, поэтому со сном не затягивали. В этот день, как обычно, венды сразу начали укладываться, едва опустошив миски,. Захрапел народ довольно быстро, а Фарлан занял позицию так, чтобы видеть входную дверь. Ольгерд закопошился рядом.
– Думаешь, придут?
– Посмотрим.
Черный отвечал односложно: говорить не хотелось, нервы и так были на пределе. Но парень не унимался:
– Ненавижу ждать! Уж приходили бы сейчас – сразу бы всё и закончили!
Фарлан ожег парня взглядом.
– Запомни, Ольгерд, одну простую истину – никогда не торопись умирать! – Он свернул свой плащ и подложил под голову. – Всему свой черед!
Под утро, когда засыпает даже тот, кто боролся со сном всю ночь, когда темень такая, что не видишь собственных пальцев, к входной двери трактира подошел человек. Он аккуратно пошарил по двери и, найдя ручку, потихоньку толкнул. Дверь без скрипа подалась, и вдруг раздался страшный грохот. Человек с перепугу заорал во все горло и, шарахнувшись в сторону, поскользнулся на неизвестно откуда взявшейся луже. Ноги взметнулись вверх, и тучное тело, сотрясая весь дом, приземлилось на пятую точку. Тут уж начался форменный бедлам! Венды, вскочив, хватались оружие и в полной в темноте неслись к выходу, а там их ждала засада. Невидимый упырь орал и кусался, хватая всех за ноги. Сначала упал один, за ним второй, и свалка в дверях выросла в момент: теперь уже никто не понимал, кого бьют и кто на кого напал. Все заполошно орали, пока наконец не появился свет.