Спаси меня (ЛП)

– Еще один год, и вы бы, может быть, смогли… – Я сам не знал, что предлагаю. Даже если Лидия не будет больше ходить в колледж Макстон-холл, отношения с бывшим учителем навсегда разрушили бы ее репутацию. Могу себе представить, что сказали бы об этом родители.

– Я не дура, Джеймс. Я знаю, что у нас с Грэхемом нет шансов. – Она отняла свою руку и взялась за пакет с чипсами, как будто и не доверила мне только что самую большую тайну. Она сунула в рот целую горсть, устремив блаженный взгляд на покрывало кровати.

Мне больно видеть ее такой. А главное – мне больно, что я не могу ей помочь. Ибо она права: у нее с Саттоном нет будущего, как и у меня с Руби.

– Спасибо, что рассказала, – поблагодарил я.

Лидия прожевала чипсы и запила их большим глотком воды из бутылки.

– Может, и ты когда-нибудь расскажешь о Руби.

Тяжесть в груди, исчезнувшая на время нашей беседы, теперь вдруг снова появилась. Я, игнорируя испытующий взгляд Лидии, вытянул из стопки листок со следующим упражнением.

– Рассказывать там нечего.

Тихий вздох Лидии донесся до моих ушей словно издалека. Задание на листке расплывается с воспоминанием о Руби: как она подошла ко мне, а я бросил ей в лицо подлые слова. Все это бесконечной дурной петлей возникало перед глазами, пока я вообще не потерял способность сконцентрироваться на задании, а лишь тупо стал смотреть в стену.

Тест TSA прошел хорошо. Все в моей семье так твердо были уверены, что я справлюсь, что я даже не думал о том, что будет, если не получится.

Через неделю после теста – одно из последних заседаний оксфордской учебной группы. Руби сидела с Лин в другом конце класса. Она не смотрела на меня, как и все последние дни, но и не подавала виду, что между нами что-то произошло. Она вела себя точно так, как обычно, ставила всех на колени убойной аргументацией и даже однажды лишила дара речи руководительницу семинара.

Мне было очень трудно не смотреть на нее без остановки. Чертовски трудно. Как только она открывала рот, я останавливал взгляд на ее губах, и меня охватывало неодолимое желание поцеловать их.

В такие моменты я вспоминаю образ отца, и удар по моему лицу, и боль, которая еще несколько дней отдавалась в челюсти. Он бил меня не в первый раз. Хотя это и случалось редко, прежде всего тогда, когда мое поведение, по его мнению, не соответствовало уровню нашей семьи.

То, что Руби не соответствует его представлениям, причиняло мне боль, но с этим придется жить. Я родился в семье, от которой не могу отделиться, как бы сильно я этого ни хотел. Я буду учиться в Оксфорде, и я унаследую «Бофорт».

Придет время, и я приму это и перестану жалеть себя.

– Давайте рассмотрим второй вопрос. Джеймс, не поделишься с нами своими соображениями? – неожиданно спросила Пиппа. Я понятия не имею, о чем она говорила до этого. Единственное, что я расслышал, это мое имя.

– Не-а, – ответил я и откинулся на спинку стула. Если быть честным, я просто мечтал сбежать домой. А если совсем честно, я хотел Руби, но с этим ничего не поделать.

То, что она сидела в классе и даже не смотрела на меня, было равносильно пытке. Она – единственное, что мотивировало. Теперь есть еще лакросс, а больше я ни к чему не привязан. Даже вечеринки с друзьями не могут отвлечь от того факта, что в настоящий момент я ощущаю бессмысленность своей жизни. Часы до окончания колледжа тикают все быстрее, и я просто не знаю, как продержусь до конца. Что мне сделать, чтобы мое существование не казалось таким бесполезным?

– Когда тебя пригласят на собеседование, должен быть готов ответ на любой вопрос, – убедительно произнесла Пиппа и сделала ободряющий жест.

Я поднес к глазам записку с вопросом, чтобы лучше разобрать текст, набранный курсивом.

В каком случае прощение лживо?

Я смотрел на вопрос. Десять секунд. Еще десять секунд, пока мое молчание не стало неприятным, а в классе не начались перешептывания. Холодная дрожь пробежала по рукам и спине. Бумажка в руке становилась все тяжелее, и мне пришлось положить ее на стол. Возникло такое чувство, будто я проглотил цемент, при этом во рту ничего не было. Только мой жалкий язык, неспособный сформировать слова.

– Как правило, прощение следует после вредоносного действия, – вдруг раздался голос Руби. – Но если простить кого-то за боль, которую он тебе причинил, это не означает, что она просто исчезнет. Пока боль не утихнет, прощение лживо.

Я поднял глаза. Руби смотрела на меня без выражения, и мне очень хотелось протянуть ей руку. Между нами было всего несколько метров, но эта дистанция казалась непреодолимой настолько, что стало трудно дышать.

Возьми же себя в руки, Бофорт, черт бы тебя побрал.

– Если людей легко прощают, у них возникает чувство, что все позволено. Таким образом, гнев персоны, которой нанесена обида, является наказанием для обидчика, который отчаянно хочет прощения, – добавила Лин.

Да, гнев Руби ощущался как наказание, которое я заслужил. Но все же я не хотел бы, чтобы остаток учебного года она провела в ненависти. Она должна радоваться, что скоро сможет осуществить мечту и попасть в Оксфорд.

Если кто-то и заслуживает этого, то только она.

– Прощение никогда не может быть лживо, – тихо ответил я. В пронзительно-зеленых глазах Руби что-то вспыхнуло. – Прощение есть знак великодушия и силы. Если годами пребывать в гневе и разрушать себя, то ты не лучше того, кто тебя обидел.

Руби презрительно фыркнула.

– Такое может говорить лишь человек, который постоянно несправедлив к другим.

– А откуда же поговорка «Прощай, но не забывай»? – Алистер окинул взглядом весь класс, и Кешав с Рэн что-то забормотали, соглашаясь. – Можно простить кого-то за его действие, но это не значит, что произошедшее стало несуществующим. Прощение есть нечто обязательное, чтобы подвести заключительную черту. Забвение же есть нечто такое, что длится долго или вообще никогда не наступает. И это правильно. Прощение помогает человеку отпустить ситуацию и двигаться дальше.

Лидия, сидящая справа от меня, выпрямилась:

– Как будто прощение достигается по щелчку пальцев, а стремиться надо только к забвению. Но не все следует прощать. Если поступок действительно подлый, это не так просто отпустить.

– Я тоже так считаю, – согласилась Руби. – Если прощаешь слишком быстро, это значит, что сам себя не воспринимаешь всерьез и легко отодвигаешь в сторону собственную боль. Это разрушительное поведение. Требуется время, чтобы узнать, когда следует отпустить ситуацию – это верно, но если рассматриваешь решение простить лишь как простое средство для достижения своих целей, то оно ложно.

– Может, здесь следовало бы различать здоровое прощение и нездоровое, – вставила Лидия, и Руби кивнула. – Нездоровое прощение приходит быстро и может послужить поводом при подходящих условиях снова плохо с тобой обойтись. Но здоровое прощение достигается только при зрелом рассуждении. В этом случае ты уважаешь себя достаточно, чтобы не допустить плохого обращения повторно.

– Прощение, однако, не то же самое, что примирение, – сказал Рэн, сидящий рядом с Лидией. Я наклонился вперед, чтобы посмотреть на него. Он держал обе руки за головой. – Если изначальное значение прощения – это избавление от гнева, такое прощение задумано скорее для жертвы, чем для обидчика, то есть обиженный вправе сам определять, в каком масштабе он или она прощает.

– Но бывают непростительные поступки. – Кеш говорил тихо. Все повернулись к нему, но он скрестил на груди руки, и, кажется, это было все, что он хотел сказать.

– Ты мог бы ответить более развернуто, Кешав? – дружелюбно спросила Пиппа.

– Я имею в виду убийство или что-то в этом роде; я считаю нормальным, когда близкие жертвы не прощают. То есть с чего бы им прощать?

У меня зачесался затылок, я едва заметно посмотрел на Руби. Наши взгляды встретились, и зуд в затылке усилился. Нас разделяли два стола и проход между ними, но мне хотелось перепрыгнуть это расстояние и еще раз поцеловать ее.