Спаси меня (ЛП)

После этого я еще раз нежно провел пальцем по карточке Руби. Она совсем износилась, уголки загнулись. Я хотел снова засунуть ее в портмоне, но тут Лидия подползла ближе.

– Что это у тебя? – неожиданно спросила она и выдернула карточку быстрее, чем я успел среагировать. Я попытался ее отнять, но Лидия развернула бумагу и прочитала слова – мои и Руби. Взгляд сестры омрачился, и когда она подняла глаза, я увидел в них жалость.

– Джеймс…

Я выдернул карточку у нее из руки и снова сунул в портмоне, которое тут же спрятал в кармане брюк. После этого открыл книгу, которую Лидия только что отложила в сторону, и начал читать. Правда, буквы не складывались ни во что осмысленное, как я ни старался сосредоточиться.

Какого черта так колотится сердце? И почему такое чувство, будто меня застукали?

– Джеймс.

Я отрываюсь от книги.

– Что?

Лидия села, скрестив ноги, и начала скручивать волосы в неаккуратный пучок, который затем закрепила на голове резинкой.

– Что с этой карточкой?

Я пожал плечами:

– Ничего.

Лидия подняла бровь и бросила многозначительный взгляд на карман брюк, где только что исчезло портмоне. Потом она снова посмотрела на меня, на сей раз теплее:

– Что произошло между тобой и Руби?

Мои плечи окаменели.

– Понятия не имею, о чем ты говоришь.

Лидия тихо фыркнула и покачала головой.

– Я точно знаю, что ты чувствуешь, – говорит она после недолгого молчания. – Не надо притворяться передо мной, будто тебе плевать на ситуацию с Руби. У меня же есть глаза, Джеймс. Я вижу, когда другим плохо.

Я снова уставился в книгу. Лидия права – мне отвратительно. Просто вся моя жизнь – катастрофа, и я ничего не могу с этим сделать.

– Что больше всего тяготит, – сказал я, – так это то, что у меня поганая семья и что мысли о своем будущем я нахожу отвратительными.

Я чувствовал на себе сочувственный взгляд Лидии, но не мог поднять на нее глаза. Я боялся, что потеряю в этом случае последнее самообладание, что еще осталось у меня, а этого я не могу себе позволить. В доме, где у отца всюду глаза и уши и где я никогда не чувствовал себя по-настоящему защищенным.

– Руби тоже погано. Почему…

– На Руби я обратил внимание только ради тебя, – перебил я. – А больше в этом не было ничего.

Слова царапают горло и звучат абсолютно фальшиво. Я не мог нормально дышать, а взгляд Лидии был таким проницательным, что в груди становилось все тяжелее. В глазах возникло непривычное жжение, из-за которого я часто моргал и тяжело сглатывал.

– Ах, Джеймс, – прошептала она, взяла мою холодную руку и погладила большим пальцем. Не припомню, когда мы последний раз так прикасались друг к другу. Я некоторое время разглядывал ее бледные пальцы. Каким-то образом ей удалось этим простым жестом сделать так, что мне стало легче дышать.

– Я знаю, каково это, когда тебе не достается любимый человек, хотя ты знаешь, что он единственный, с кем эта жизнь могла бы быть хоть как-то терпима, – неожиданно сказала Лидия и крепко сжала мою руку. – Когда я познакомилась с Грэхемом, то сразу поняла, что между нами что-то особенное.

Я резко поднял голову. Лидия спокойно ответила на мой взгляд. До сих пор она ни разу не заговаривала со мной о Саттоне и моментально пресекала любую попытку диалога. То, что она все-таки заговорила об этом, знак того, что у меня не получилось утаить от нее отчаяние и боль. Тем не менее я благодарен ей за смену темы.

– Как вы вообще познакомились? В школе?

Она отрицательно помотала головой. Какое-то время казалось, что она подыскивает правильные слова. Я вижу, каких сил ей стоит рассказать эту историю. В конце концов, сестра вечно хранила эту тайну.

– Это было больше двух лет назад, вскоре после Грега, – начала Лидия, и меня одолела ярость. Грег Флетчер много месяцев подряд выдавал себя за друга Лидии, хотя на самом деле был редактором местной газеты. Он использовал Лидию и разбил ей сердце, только чтобы добраться до информации о нашей семье и фирме.

Я крепче стиснул руку Лидии.

– У меня тогда больше не было никакого желания… ни к чему, – продолжала она. – Я полностью замкнулась.

– Я помню. – Средства массовой информации набросились на нашу семью, как гиены, после разоблачительных историй Флетчера. Это было плохое время, и нам всем пришлось искать путь, как справиться с этим. Для меня это стал кокс и обилие алкоголя, их зловещая тишина и стена, сквозь которую ничто не проникало.

– Однажды вечером я просто страдала в отчаянии. Не с кем было поговорить, а это так необходимо временами. Мне исполнилось пятнадцать лет, я потеряла девственность с репортером, потому что оказалась наивна и поверила, будто на свете есть кто-то, кому я интересна. Не семейство Бофорт. Мне было ужасно. Я во всем винила себя и не понимала, как могла быть такой дурой.

Она сделала короткую паузу и глубоко вздохнула.

– В тот вечер я завела анонимный профиль на Тамблере. Мне просто хотелось высказать все, но чтобы это не имело никаких последствий. Мой первый пост был просто кучей путаных слов. Я писала, что чувствую и что хотелось бы родиться кем-то другим. Через день я получила очень милое сообщение на почту.

Я уставился на нее:

– Но ведь не от Саттона, нет? Или от него?

Она кивнула.

– Там была пара милых, сочувствующих слов, но в этой ситуации они значили для меня целый мир. – Легкая улыбка пробежала по ее губам. – И тогда мы начали регулярно переписываться. Мы говорили обо всем на свете, доверяли друг другу вещи, о которых раньше никому не говорили. Грэхем рассказывал мне об Оксфорде, конкуренции и постоянном давлении, которого он однажды не выдержал. А я о своем разбитом сердце и страхах перед будущим. Мы взаимно подбадривали друг друга. Разумеется, я никогда не называла ему настоящую фамилию и его фамилии тоже не знала. Несмотря на это, то, чем я с ним делилась, ощущалось реальнее, чем все остальное в моей жизни.

– Сумасшествие какое-то.

Она кивнула:

– Я знаю.

– И потом? – спросил я.

– Через полгода мы в первый раз созвонились. Разговаривали пять часов. У меня ухо болело потом полночи, так крепко я прижимала к себе трубку. Со временем мы стали разговаривать еще больше.

Я вспомнил ночь после дня рождения Руби, когда мы тоже проговорили по телефону целую вечность. Я уехал домой с вечеринки у Рэна, только чтобы продолжить слушать ее голос.

– Так вот почему ты меня постоянно вышвыривала из своей комнаты, – сказал я с улыбкой. – Тогда вы наконец встретились?

– Это длилось больше года, пока я не отважилась встретиться с Грэхемом лично. Мы пили кофе после его работы.

Просто не могу представить, что я все это пропустил мимо.

– И когда же вы… сошлись? – спросил я и в этот самый момент понял, что веду себя как шестиклассник.

Лидия покраснела.

– Мы по-настоящему никогда не сходились, но на летних каникулах много времени проводили вместе. – Она откашлялась. – Когда Грэхем получил место в Макстон-холле, он прекратил наше общение. Тотчас же. Он сказал, что мы могли бы и дальше оставаться онлайн-друзьями, как раньше, но не более того. – Глаза ее подозрительно заблестели. – Знаешь, я была согласна. Лучше так, чем совсем его потерять. Когда в конце учебного года у него не было перспективы остаться на этом месте, я снова начала питать надежду. Наши отношения возобновились, пока он в середине лета не получил известие, что должность освободилась. И опять та же боль. Только на сей раз он не хотел иметь со мной даже онлайн-связи. Он совсем вычеркнул меня из своей жизни, потому что считал: так будет лучше для нас обоих.

Я раздумывал о том, что она рассказала.

– Тогда что же это было в начале учебного года? – спросил я. – В тот день, когда Руби увидела вас вместе?

Она сглотнула.

– Что-то вроде рецидива.

Я медленно кивнул. Я знал, что Саттон был для Лидии чем-то бо́льшим, чем просто приятным времяпрепровождением. Слишком уж она страдала в последние недели и бросалась на его защиту, когда я позволял себе отпустить какое-нибудь замечание. Но я никогда бы не догадался, что у них позади двухлетняя история отношений. И что между ними все так серьезно.