Страница 17 из 19
– Она нам не подходит. Не-е-ет, она не подходит нам! Вы представляете – она пишет стихи!
Как, Сахалин, дела…
Я привязываюсь к людям, я просто прилипаю к ним намертво! И к городам привязываюсь, впрочем, они от горожан неотделимы.
Я сидела в комитете комсомола Южно-Сахалинска. Я уже вернулась с Курил, и весь личный состав комитета комсомола по очереди повозил меня по Сахалину. И вот я улетаю.
Вернее, мне пора улетать! Но остров будто не хочет меня отпускать, второй день нелётная погода. И появляются стихи, будто я уже дома и спрашиваю через всю огромную страну:
– Как у тебя дела, Сахалин?
На самом деле это, конечно, песня. И девушка, что сидела со мной в комнате над выписками из газет, несёт её кому-то показывать. И вот уже собираются все, кто на месте, и спорят, кому её отдать – композитору? Нет, лучше группе, сами напишут, сами будут петь!
В Москве я отдала эту песню Саше Изотову, с которым мы работали тогда. Ему тоже понравилось.
Но сколько времени прошло до музыки, до Валентины Толкуновой, до записи на телевидении!
Года два, не меньше.
Я жила ещё в своём родном городе, работала инженером. И получаю письмо:
«Светлана, вы украли у меня стихи песни «Как, Сахалин, дела». Я написал их год назад, я иногда пишу от женского лица. И вдруг я услышал свою песню по телевизору! Это возмутительно, надо встретиться и поговорить. Я жду вас завтра в шесть часов». И адрес.
Надо же! Год назад и от женского лица! Конечно, я и не подумала с ним встречаться.
Прихожу в Союз писателей, и машинистка с любопытством спрашивает меня:
– Ну, что там с этой песней про Сахалин, ты встречалась с ребятами?
Чудеса да и только творятся в недрах нашего Союза! Она и не скрывает, что в курсе этой авантюры!
– Нет, конечно. О чём можно с ними разговаривать! Представления не имеют, сколько времени проходит от стихов до музыки, от музыки до записи, а туда же! Год назад написал стихи от женского лица, а Толкунова уже поёт по телевидению!
А Валя рассказывала мне, когда вернулась с гастролей по Сахалину:
– Знаешь, меня заставили повторять её шесть раз и просто с кресел падали от аплодисментов…
«Зима»
И ещё одна история, связанная с моей песней.
Долгая зимняя ссора с любимым. Заснеженная, ледяная, неприветливая Москва. Телефонные будки на каждом углу как искушение – просто поднять трубку и сказать: «Я в Москве!» – но ещё не могу, ещё не оттаяла душа, да и как ей оттаять в этом ледяном городе…
«Когда разбивается сердце поэта, оно разбивается в музыку!»
Песню на мои стихи про эту зиму написал Саша Изотов, записала София Ротару. Она прозвучала на новогоднем «огоньке», и потом её часто передавали и по радио, и по телевидению.
Наше Ростовское бюро пропаганды художественной литературы раз в году посылало каждого литератора в область. Так случилось, что я смогла выбраться только поздней осенью.
Спасибо, поселили не в Доме приезжих, а в маленькой райкомовской гостиничке. Тепло, чайник внизу у дежурной, телевизор в комнате. Возвращаемся поздно вечером с ростовским критиком и молодым инструктором райкома, который возил нас по окрестным колхозам. Слякоть, холод, размытые дороги…
– Вам ещё везёт, в прошлом году ансамбль русской песни застрял у нас ночью на «рафике». Еле вытащили, больше не рисковали, возили трактором.
Входим в мой номер, и критик почему-то первым делом включает телевизор. И Ротару поёт про зиму, и моя фамилия в титрах… Оба моих спутника потрясены. Критик потом каждое своё выступление начинал словами:
– Входим в номер, включаем телевизор…
А инструктор – уже перед самым отъездом сказал, когда мы шли вдвоём по скользкой сельской дороге:
– Так «Зима» – ваша песня? А знаете, ведь она мне жизнь спасла.
Я даже остановилась от неожиданности. Моя боль, моя беда спасает жизнь совершенно незнакомому человеку…
– Как это?
– Вернулся из армии, невеста моя замужем, родит вот-вот. Не писали мне, чтобы не сорвался, не приехал, не загремел под трибунал за дезертирство. Я как увидел – жить не захотел. Повешусь, и всё. Место выбрал в сарае, подготовился. Думал, уйду ночью, когда все улягутся. А тут ваша «Зима» по телевизору. Кончается больно хорошо – всё равно речки лёд сломают и весна придёт. И я подумал – всё пройдёт, утрясётся, и жизнь наладится! И наладилась ведь, вправду наладилась…
Мы им устроим…
Шёл десятый год после выхода моей первой книжки. Я в десятый раз готовлю рукопись, мама аккуратно перепечатывает её в двух экземплярах, печатает содержание.
В литературной редакции издательства две редактрисы. Одна очень полная, она терпеть меня не может, и худая, которой всё равно.
В детективах следователей делят на «доброго» и «злого», хотя они одинаковые, на самом деле. По этому же принципу я воспринимаю редактрис. «Злая» смотрит на меня презрительно. «Добрая» говорит:
– Ну и упрямый же вы человек, Светлана!
Я знаю, пройдут две-три недели, и «злая» позвонит мне на работу:
– Света, забери свою рукопись, у нас шкафы ломятся!
Там будут те же две отрицательные рецензии и плюсы почти над каждым стихотворением. И я опять буду месяц ходить как потерянная.
И вдруг в очередной командировке я встретила куратора того прекрасного семинара молодых поэтов, когда так всё счастливо начиналось.
– Светлана, это вы? Ну что, бросили писать стихи? Вторую книжку так и не написали? Ваши товарищи, все четверо, давно в Союзе и Высшие литературные курсы окончили.
– Георгий Афанасьевич, я каждый год кладу рукопись на стол издательства! Я за это время заняла второе место в конкурсе молодых творческих работников ЦК ВЛКСМ! Я ездила на Дальний Восток, это была премия за стихи!
– Да? Вы можете прислать нам рукопись?
– Я привезу, у меня почти каждый месяц командировки в Москву или через Москву.
– Договорились. Что же вы в прошлом году не приехали на семинар?
– Послали других, сказали, что я уже ездила.
– Можно было приехать самостоятельно!
– Я не знала этого.
На работе меня называли министром иностранных дел. На одной фирме, куда я приехала, сказали, что моё командировочное задание можно было бы разделить на пять человек и времени им дать не одну неделю.
Я всё выполняла в кратчайшие сроки, мне нужны были командировки в Москву, хотя бы проездом!
Я привезла рукопись. Через два дня позвонила Георгию Афанасьевичу.
– Вы можете подъехать прямо сейчас?
Сижу напротив него в тесном кабинете. Он держит в руках старую мою папку с завязками бантиком, лицо у него хмурое. Не понравились стихи?
– Вот что, Светлана. Давайте мы выпустим здесь вашу книгу, а ростовчанам накрутим хвост за то, что они вас так долго не печатали.
Ну кто бы не согласился! Только такая дурочка, как я…
– Не надо, Георгий Афанасьевич, мне там жить.
Но что-то изменилось!
«Добрый» редактор звонит мне на работу:
– Светлана, мы очень хотим выпустить вашу книжку, но в ней совершенно нет гражданственных стихов. Поезжайте в село, напишите о трактористах!
– Что о них писать, что они там делают зимой – водку пьют?
Вот теперь мне обязательно вернут рукопись…
Не вернули! Опять позвонила «добрый» редактор:
– Светлана, у вашей книжки шаткая позиция. Вас хорошо знают в Москве, попросите кого-нибудь написать предисловие.
По просьбе моего композитора, Саши Изотова, предисловие написал Марк Лисянский.
Книжка со скрипом шла к выходу. Радости не было никакой, мне не нравился выбор стихов, резала слух чужая правка.
На самом деле, это худшая моя книжка, но она моя…
Через год я дарила её всем в Переделкино, но кому-то дала почитать рукопись стихов.
– Как ты можешь дарить эту книжку, когда у тебя такая рукопись в столе! – сказали мне сердито…