Внебрачная дочь

Трогательный поцелуй руки и томный взгляд, полный любви и доверия, и мама берет кредит под залог квартиры…

А дальше начался настоящий кошмар. Получив деньги, Принц растворился в утреннем тумане. Сначала мама рыдала горькими слезами, обзванивала больницы и полицию. Вариант, что он просто взял и исчез, в голову ей не приходил. И даже когда начали преследовать кредиторы, она не верила, что ее Принц оказался мошенником.

И только когда у нас отобрали квартиру, а Принц в итоге так и не появился, она осознала, что натворила. Замкнулась. Стала еще жестче. И постарела на несколько лет.

Потом мы переехали в коттеджный поселок, где мама нашла место экономки и горничной. И в этом были определенные плюсы. Хотя горничной приходилось работать и мне. Конечно, я старалась все делать, когда никто не видит. Но иногда и попадалась на глаза хозяину. И несколько раз мы с ним общались. Дядька, несмотря на богатство, был очень демократичным. Он одобрял то, что я помогаю матери, говорил, что из меня будет толк. И чтобы этот толк быстрей получился, решил устроить меня в привилегированную школу, одним из учредителей которой он являлся.

Как я выживала там, сама удивляюсь. Первое время никто не знал, что я «кухаркина дочь». Одноклассники просто ходили, принюхивались, как хищные звери, учуявшие добычу. Между собой они, конечно, тоже мерялись хвостами – кто круче. Но поиздеваться над такой странной свежатинкой было бы в кайф. А то, что я была странной, очевидно, и они чуяли во мне чужака. Меня даже встретили, как гадкого утенка на птичьем дворе. Только: «Что это за урод к нам пожаловал?» Вслух не было сказано. Об этом говорили выражения лиц, когда меня представила классная руководительница. То, что я им не ровня, выдавала моя растерянность и скромность.

Поначалу спасало то, что в школе требовалось носить форму. На мое счастье, ее тоже оплатил наш работодатель. Шестым чувством я поняла, что утром надо приходить раньше всех – не хотела, чтоб увидели, как я добираюсь с другого конца поселка на «трамвае номер 11». И уходила я позже всех, зависая в библиотеке. Мои же одноклассники приезжали и уезжали на дорогущих тачках с персональным водителем.

Но шила в мешке не утаишь. Врать я не умею, и первый же «допрос с пристрастием» открыл зеленый свет к насмешкам и издевательствам.

– Эй, новенькая, а кто твои родители? – пригвоздил меня вожак этой звериной стаи, по иронии Судьбы, родной брат того, кто стал моей первой и обжигающей любовью. Герман Бельский. Наглый избалованный мажор, ставший моим персональным инквизитором.

И что я могла сказать? Папу не знаю, мать домработница?

Не умея врать, я покраснела до корней волос и, с трудом подавив страх, выдавила:

– Мои родители достойные люди. И я пришла сюда учиться, а не выяснять у кого сколько денег. Давайте каждый будет получать здесь то, что ему нужно.

Меня трясло, как в лихорадке. Это потом я поняла, что скажи я все то же самое, только уверенным тоном, меня б не задирали. Но я не Булочка, которая осталась в прежней школе. Та быстро бы нашла такие слова, чтоб отпало желание задавать вопросы.

Мы с ней были, как одно целое. Чуть ли не инь и ян. Я скромная тихоня-отличница и не желающая ломать зубы о гранит науки, девочка – ураган, Олька. И как мне ее здесь не хватало…

Глава 6

Мы с ней иногда созванивались. Но именно иногда, потому что просто не было времени. Я разрывалась между помощью матери и учебой. И учеба была делом чести. Если я получу хоть одну тройку, это будет значить, что я не оправдала доверие благодетеля и нахожусь здесь незаслуженно.

Я Булочке не рассказывала о своих злоключениях. Ее советами все равно воспользоваться не смогу, а портить ей настроение просто не хотелось.

Потому что каждый день приносил мне унижения, и я мечтала лишь о шапке –невидимке. Чтоб ее надеть, и меня никто вокруг не замечал.

Бельский провел расследование и выяснил, где я живу, кем работает моя мама и что прописана я глухой дыре, в доме двоюродной тетки (это чтоб можно было забрать квартиру, где проживает несовершеннолетний).

И теперь все изгалялись, придумывая оскорбительные прозвища, которыми встречали мое появление.

– О, королева унитазов (помойки, сортиров, уборных, параш и прочего)! Мое почтение, – любил приветствовать Радик Костров, правая рука Бельского. Вернее, его прихвостень. В этом королевстве кривых зеркал мало было, чтоб родители имели деньги. Важна была и личность, значимость которой оценивалась по шкале наглости и дерзости.

Мне в рюкзак подсовывали морского ежа, которым я сильно поранила руку. Роняли на пол мои учебники и тетради. Отбирали рюкзак и перешвыривали его между собой, как мяч. Мне швыряли в лицо банановой кожурой и катались со смеху. Гадостей, которые мне прилетали, не счесть. Лучше бы тратили время на учебу!

К счастью, у меня бывали «каникулы». В нашем классе учился Дима Каюров, спортивная звезда. Он занимался баскетболом, и в школе появлялся нечасто – то сборы, то соревнования. И он был единственным, кто меня защищал. Не потому, что я ему нравилась, а просто потому, что так был воспитан. Вернее, не защищал – в его присутствии задевать меня боялись. Димка мог вломить любому.

Я однажды невольно подслушала, как его отец говорил классной:

– Вы ему поблажек не давайте! Будет проказить, подзатыльника или линейкой по шее. Много пропускает – это его выбор, пусть догоняет. Не жалейте. Пусть учителя трясут три шкуры с него. Я заработал сам свое состояние, и не хочу, чтоб оно досталось раздолбаю. Что нужно, пусть сдает. И не стесняйтесь, звоните мне.

За доброе отношение я Диме помогала с учебой, даже иногда делала за него рефераты и доклады. Мне не тяжело было.

К сожалению, мои преследователи знали, что я не буду жаловаться Каюрову, и, когда он уезжал, все возвращалось.

Глава 7

Но эти издевательства привели к неожиданному событию, которое принесло и неизлечимую боль, и самое большое счастье.

Однажды после школы (это был уже десятый класс) меня подкараулила свора Бельского.

– Ну что, Редиска, покатаемся? – ухмыльнулся Бельский, и по его покрасневшим глазам я поняла, что он нетрезв. С такими же глумливыми рожами стояли и его приспешники. Страх ледяными кольцами сдавил сердце. Я начала озираться по сторонам, в надежде увидеть кого-то и позвать на помощь. Но здесь не ходят к колодцу за водой или в магазин. Все на автомобилях, и сейчас, как назло никому никуда не надо было.

Вдруг вспомнила, что нельзя показывать страх, как перед людьми, так и перед животными, и тогда нападения можно избежать. Не все захотят связываться с уверенным в себе человеком. Возможно, совет и хороший, но не перед лицом тех, кто уже все решил.

Но я все же попыталась.

– Дайте пройти. Мне домой нужно, – чуть ли не стискивая челюсти, чтоб не клацали от испуга, потребовала я.

В ответ раздалось чуть ли не конское ржание.

– Домой? В собачью конуру? – Бельский схватил меня за руку. – Детка, я тебе покажу, что такое дом!

Я дернулась и заорала, что было сил, но меня просто затолкали на заднее сидение машины, а чтоб не верещала, заткнули рот какой-то тряпкой. Стиснутая с обеих сторон вспотевшими телами одноклассников, лишенная возможности двигаться и кричать, я поняла, что мне не выбраться из беды.

Никто не придет на помощь. Если изнасилуют, я даже не смогу пожаловаться матери, не говоря уже о полиции. А могут и вообще убить, чтоб не было разборок. Такие все могут, уверенные в своей безнаказанности.

То, что Бельский еще не имеет прав и сел за руль в нетрезвом состоянии меня не волновало. Наоборот, я молила Бога, чтоб он куда-нибудь врезался! Любой исход лучше того, что меня ожидало.

Но сволочь Бельский даже въехал во двор, не задев ворота. Они тут же с мягким шипением закрылись, отрезав меня от всего того, что было ценного в жизни.

– Понравилось? – хищно сощурив глаза, хохотнул Бельский. – Тачка класс.